Две жизни комэска Семенова - Корецкий Данил Аркадьевич
Ивлиев издал непонятный звук — то ли кашлянул, то ли подавился. Молчун расценил его как приказ к продолжению доклада или сделал вид, что так расценил.
— Анализы у него нормальные, следов повреждений сердца и других внутренних органов не имеется. Так что вчера имело место полноценное оживление этого гражданина. Аналогичный случай с товарищем Лазарем описан в одной старинной книге, понимаешь, Сережа, о чем я?
— Да понимаю… Только я на роль Христа ни в коем разе не претендую…
— Кстати, и правильно делаешь! Время сейчас такое — сожгут, как еретика, и виновных не найдут! — Молчун с остервенением погрозил кому-то пальцем в сторону серо-черных туч, сгущающихся над Академгородком (или как он там по-настоящему назывался?)
Ивлиев глянул непонимающе: шутит или всерьез? Но тут же переключился, почесал затылок.
— Может, произошел перенос во времени? На три-четыре минуты? И смертельное ранение выпало из его жизни?
— Как монтаж в кино?! — вскинулся светловолосый Фома. — Вырезали удар ножом и как ничего не было?! Убитый женится, ставит трудовые рекорды да еще обрюхатил полквартала?
— Да, вроде, — отстраненно проговорил Ивлиев. — Только как сценарий исправить, да кусок пленки или цифрового ряда вырезать — я понимаю… А как это в жизни получилось…
Он безнадежно покачал головой.
— Так вот и подумайте над этим, ребятушки! — сказал Молчун, поднимаясь. Подчиненные тоже встали, обступив шефа достаточно широким полукругом, чтобы упаси… в общем, чтобы не причинить ему ни малейшего неудобства. Вся эта компания, а особенно Молчун в центре, выглядела настольно живописно, что была немедленно опознана учеными на ассоциативном уровне. Они увидели или домыслили и рыцарские доспехи, и шпаги, и перья на шляпах, и огромных вороных коней, умеющих скакать по тучам…
— Вы, небось, и про Воланда читали? — спросил вдруг Костя Коваленко. Свита немного напряглась, уставившись на шефа. Они явно не поняли вопроса, или расценили его как, мягко говоря, неуместный намек.
— Обижаешь! — развел руками Молчун. Впрочем, сегодня он не очень оправдывал свой позывной: и разговаривал охотно, и шутил, и улыбался. — Это самая великая книга в мире. Для меня, по крайней мере!
— Почему так? — не успокаивался Дроздов.
Молчун полез за шейный платок и вытащил на тонкой цепочке блестящую остроконечную пульку.
— Видишь? НАТОвский стандарт, калибр 5,56 со смещенным центром тяжести. И представь — в первую же минуту попала мне в живот!
— Да ну!
— Кевларовый жилет эта штучка бьет насквозь, а я в спешке книгу под ремень засунул! Она ее в труху размочалила, как шредер[5], а в брюшину так и не залетела! Теперь понял, почему я так ценю эту книгу?
Ученые переглянулись, Дрозд хмыкнул.
— Я другого не пойму: что это за работа, когда надо выполнять любые приказы? В том числе и смертельно опасные?!
— Мне это тоже непонятно, — подтвердил Ивлиев. — И я бы добавил: не только опасные, но и безнравственные приказы, в которых совершенно не учитываются судьбы людей!
Коваленко и Мамыкин согласно кивнули. Им тоже были непонятны и смертельная опасность неких зловредных приказов, и безнравственность, и, особенно, игнорирование судеб сограждан, например, Павла Ковтунова! И это непонимание возвышало их как в собственных глазах, так, несомненно, и в глазах тех, кто стоял напротив и, наоборот — все прекрасно понимал и со всем бестрепетно соглашался! То есть одни всего не понимали, другие наоборот — понимали, но и те, и другие своим пониманием или его отсутствием одинаково гордились.
— А моим парням с этим как раз все ясно: получил приказ — и выполняй! — Молчун большим пальцем ткнул за спину, где откровенно глумливо скалилась его группа. — Они в толк другое не возьмут: как это можно у себя в мозгах ковыряться и что-то новое там находить?!
— Но согласитесь: копаться в собственной башке не так вредно, как вышибать мозги из чужих! — попытался заступиться за собственный интеллектуальный аппарат Сергей Дмитриевич.
В ответ раздался взрыв смеха.
— Скажи это тому парню, который выкопал из своих мозгов атомную бомбу! — веселился Юрий Борисович.
— Или иприт с фосгеном!
— Или гильотину!
— Или детектор лжи!
— Или сыворотку правды…
— Или противопехотные мины, которые детекторами не определяются, а отрывают ступню, чтобы одним раненым связать всю группу!
— Просто мы сделаны из разного теста! — сказал Ивлиев. — Вы по одному думаете, а мы по-другому… Недаром нас зовут яйцеголовыми, а вас…
Он вовремя замолчал.
— Нет, — Молчун снял шляпу, протер платком лысину, покачал круглой, как бильярдный шар, головой, и его парни повторили этот жест. — Все люди устроены одинаково. Все хотят одного и того же. Просто характер у каждого свой. А некоторых еще специально учат кой-чему! Как я мог не выполнить приказ, если бы даже точно знал, что эта маленькая сучка «5,56 мм» превратит в пыль все, что у меня внутри?! Ведь моя цель — выполнять приказы: быстро, точно и невзирая на риск! И этот ваш Ковтунов для меня просто объект эксперимента, не больше. Со всеми вытекающими.
Он надел шляпу обратно и подтянул шнурки.
— Как можно человека считать неодушевленным объектом? И на хрен я бы работал там, где отдают такие приказы? — скривил губы Ивлиев, но иронии не получилось, да и губы, он сам почувствовал, — сложились некрасиво, совсем не так, как у побеждающего всех киногероя.
— А за тем хреном, мой яйцеголовый дружочек, что в той же кассе вместе с гадкими приказами выдают докторские дипломы, Государственные премии, погоны с большими звездами, толстые пачки денег, квартиры, уютные дворики со стриженой травой, мощёнными камнем тропинками, и нами, которые надежно защитят и те яйца, которые у вас сверху, и те, что снизу! Ничего, отведаете сами, войдете во вкус — и будете так же думать!
Ученые стояли, осмысливая: то ли это грубое оскорбление, то ли просто не очень изящная солдатская шутка.
Молчун склонил их ко второй мысли: подмигнул Ивлиеву, пожал каждому ученому руку, улыбнулся.
— Мы еще поговорим на эту тему, думаю даже — не один раз! А пока слушайте приказ: завтра в восемь завтрак, а в девять тридцать сбор в зимнем саду! Вопросы? Вопросов нет! Разойдись!
А потом обратился к своим:
— А вы, головорезы, на вечернюю пробежку за мной — «Арш!»
И первым помчался по ровной, широкой и идеально чистой дорожке. За ним бросились Юрий Борисович с Борисом Юрьевичем и Фома. Бежали они бесшумно, но кучно и быстро. Ученые смотрели вслед, ожидая, как экстравагантный Молчун с болтающейся на мускулистой спине шляпой вместе с сопровождающей его троицей, под возникший цокот копыт, оторвутся от земли и вместе со снопами искр от неведомого таблице Менделеева металла подков, превращающихся в молнии уже на уровне грозовых туч, исчезнут, растворяясь в надвигающейся грозе…
Это была бы хорошая концовка, но она уже написана, а дважды писать одно и то же — самый верный способ попасть в пыточную инквизиции, а затем и на костер!
Ни шпаг, ни рыцарских доспехов, ни вороных коней, мчащихся по зыбкому воздуху так же уверенно, как по земной тверди, в реальной жизни, конечно, не появилось, что и подтвердила простая, здоровая психика убирающей со стола Ольги, которая вообще не заметила ничего необычного: побежали бойцы и побежали — такой у них режим! И откуда вдруг у них появятся перья на шляпах, латы или шпаги? Маленький автомат она пару раз у Григория Степановича заметила, но шпаги-то уже давным-давно в музеях пылятся!
И помогающие добросовестной и рассудительной Ольге девушки твердо стояли на земле, прикалывая каблучками к ней всякие глупые фантазии. Все они видели только будничную реальность: Молчун с группой охраны никуда не взлетел да и взлететь не мог, ибо он человек, а не птица! Парни лишь буднично совершили вечернюю пробежку, а потом, «согласно расписания», вовремя легли спать, выспались без сновидений и вовремя встали, чего нельзя было сказать о команде молодых и перспективных ученых, которым мерещились мистические сны из классики, да вдобавок всякие ужасы, никогда не виданные, а только представляемые и оттого еще более пугающие…