Гай Орловский - Все женщины — химеры
Правда, гранаты для отрядов специального назначения размером с грецкий орех, хотя разрушительная мощь вдесятеро выше. Кольцо пришлось оставить старого размера, выглядит немного комично, когда кольцо почти такое же в диаметре, как сама граната, но уменьшать нельзя, иначе мелкое не выдернешь вовсе.
После взрыва чуть взметывается пыль и разносятся осколки на несколько шагов, а вовсе не на сотни метров. И никаких взрывов, пламени и прочей пиротехники. Если поместить в замкнутое или полузамкнутое пространство, взрыв гранаты может обрушить стену кирпичного дома, а в чистом поле даже не увидишь, если оно чистое.
— Ну ладно, — сказал он, — хоть я и ничего не понял, но друзьям верить надо. Даже если не верится. Лучше, конечно, обрушить один пролет, чем весь мост. Целиком рушить такую красоту просто безумно жалко. Все равно что собаку ударить.
Я кивнул.
— Даже щенка.
— Вот-вот. Это людей можно, почти все сволочи, но строят иногда просто божественно красиво и залюбовательно.
— У людей такое бывает, — согласился я. — Все ломают и жгут, а потом, глядишь, снова все отстроено краше прежнего!.. Иногда думаю, что не сожги все, так бы и жили в сараях.
Он поднялся на ноги, вздохнул, с жалостью рассматривая мост.
— Я такую красоту еще не видел! Да и сам город… Вот бы походить там…
— Некогда, — ответил я с сожалением. — Сперва нужно сделать так, чтобы оттуда не пришла помощь… Видишь вон на башнях?
Он кивнул, две каменные башни по обе стороны широкого моста вздымаются высоко и грозно. На самом верху фигурки часовых, им видно все не только на этом берегу, но и намного дальше. Лес на этой стороне стараниями лесорубов отодвинут на полмили, никто не останется незамеченным.
— А когда будешь рушить? Те гады смотрят…
— Можно бы рискнуть, — признался я, — все равно те на башнях, даже увидев, не поймут, чего мы под мостом лазим. Подумают, рыболовы.
— Тогда сейчас?
Я покачал головой.
— Дождемся ночи.
Он взглянул на темнеющее оранжево-багровое небо с зелеными сполохами у горизонта.
— Зачем ее ждать?.. Вон уже луна проступает…
— Что нам луна, — пробормотал я. — Лишь бы зеленая сама по себе не вылезла…
Он покачал головой.
— Боишься, что твои заклинания испортит?
— Ну да, — согласился я. — Кто знает, какие изменения во взрывчатке произойдут… Бери лопату, я для тебя захватил побольше. Как только стемнеет…
Часть третья
Глава 1
Фицрой красиво разложил на чистой тряпице мясо, сыр и хлеб, придвинул ко мне ближе бурдюк с вином. В молчании ужинали, а в это время из-за леса поднялась в страшном фиолетовом небе огромная багровая луна, пугающе заняла треть неба, медленно и тяжело двинулась к зениту, а когда почти добралась, вдогонку выскочила еще одна, маленькая и сверкающе зеленая, похожая на драгоценный камень.
От нас пошли по две тени, обе зловеще-недобрые, пусть едва заметные, призрачные, но все же… все же не настолько пугающие, как в те первые дни, когда я был в каменоломне.
— У тебя что-то с луной? — спросил Фицрой. — Ладно, не говори, если не хочешь. Просто у многих чародеев с лунами тесные связи.
— Я не чародей, — возразил я тускло.
— Но ты чародеешь?
— Помаленьку, — согласился я. — Так, по необходимости.
Он хмыкнул:
— Ну да, конечно…
— Да ладно, — ответил я. — Я не чародей, сам видишь. По крайней мере по натуре. Но когда что-то получается, я что, совсем дурак?.. Ты давай ешь, сейчас пойдем копать.
— Еще и копать?
— Это моя новая придумка, — сказал я гордо. — Я не трус, просто я демократ, потому осторожный и боязливый. Трусливый даже, но это показатель высокого развития и недюжинного ума. История показывает, что прогресс двигает человека отважного к человеку трусливому. И чем цивилизация выше, чем человек трусливее. На высоком уровне своей тени будет страшиться до свинячьего писка!
Он посмотрел на меня исподлобья.
— Что-то твои шуточки какие-то хреновые.
— Зато, — сказал я гордо, — мой недюжинный ум подсказывает, где тебе копать и как копать. Дабы!
Он вздохнул, но смолчал, только пробку выдернул из бурдюка несколько резче, чем обычно, и пил тоже дольше, не отрываясь.
Небо бездонное, страшноватое, но уже привычное, человек ко всему привыкает и приспосабливается, иначе бы мы не стали царями природы. Первая луна осталась на месте, так это выглядит в сравнении со второй, что пошла по небу не просто быстро, а помчалась, словно за нею гонится злой волк с широко распахнутой пастью.
Я поднялся, сунул Фицрою саперную лопатку с короткой ручкой.
— Твой боевой инструмент.
Он спросил опасливо:
— Для колдовства?
— Именно, — заверил я. — Правда, оборонительного. Мы, как гуманисты, никогда не нападаем, а только защищаемся. За исключением случаев, когда напасть нужно или почему-то хочется.
В том месте, где мост заканчивается и начинается дорога, я провел поперечную черту.
— Вот здесь и копай. На глубину… в две ладони.
— Хорошо, — ответил он в недоумении, — но что-то не слишком глубоко для ямы-ловушки. Таких мелких людей не бывает.
— Копай, — повторил я. — Увидишь потом, все станет ясно. А объяснять долго.
— Ладно, — пробормотал он, — как же люблю эти колдовские штучки… Все у вас так таинственно, поубивал бы…
Понаблюдав, как у него идет дело, я как можно более скрытно пробрался на мост, используя время, когда тучи закрывают первую луну, а вторая уже убежала, заложил фугасные гранаты, так же тихо выбрался обратно.
Фицрой за это время прорыл указанные три полоски на расстоянии десяти шагов одна от другой, я поставил на равное расстояние оборонительные гранаты, у них разлет осколков вдесятеро больше, как и сама мощность взрыва, сам тщательно засыпал землей и заровнял, чуть ли метелочкой не поработал.
— Ну вот, готово, — сказал я.
— А на мосту?
— Я уже прицепил, — ответил я.
— Все заклятия?
— Да, — ответил я. — Вижу, ты тут уработался с этими ловушками для муравьев. А теперь поспим малость, я едва дышу…
Он охнул:
— Ты что? А если сейчас привезут Рундельштотта?
Я покачал головой.
— Они уже близко. И в безопасности. Какой им смысл ехать ночью? С ними наверняка большой отряд охраны из встречающих. Прибудут утром, увидишь.
Он пробормотал:
— Думаешь, мне поспать не хочется? Но если вдруг…
— Полоса поднимет тревогу, — сказал я.
— Громко? А то я сплю крепко.
— Услышим, — заверил я.
— Глаз не сомкну, — буркнул он.
Мы вернулись к стреноженным коням, он проверил путы на их ногах, лег под дерево и сразу же начал тихонько похрапывать. Я лег рядом, но сон не идет, странное раздражение еще не грызет, но уже покусывает внутренности, словно я интеллигент какой хренов и мучаюсь проблемой: тварь я дрожащая или право имею?
На самом деле, конечно же, я право имею и даже имею право, но, с другой стороны, если я на все имею, то как-то вот лежать не совсем, а если не лежать, то это действовать, к чему я не привык, не приучен, а все как раз напротив, вся цивилизация отучала меня что-то делать по своей воле.
И вот сейчас я лежу под деревом, вроде бы по своей воле, но не уверен, что по своей. Хотя да, законы мною теперь не рулят, а если что-то и оказывает влияние, то это принципы, взгляды… еще что-то такое, чего не возьмется объяснить ни один адвокат.
Я не возьмусь тем более, а надо бы, потому что человеком всегда что-то да движет. Когда движет желание поесть, попить и подефекалить, то это не человека движет, а питекантропа во мне, как и желание копуляции, но я же не только питекантроп, хотя, если честно, все мы питекантропы, но иногда же я и человек?
Небо начало светлеть, из-за края темной земли приподнялось чудовищно огромное светило, заливая мир косым светом, а Фицрой беспокойно задвигался, вздрогнул, широко раскрыл заспанные глаза.
— Едут, — сказал он до жути серьезным голосом. — Уже близко.
— Спи, — ответил я. — Все тихо, тебе приснилось.
— Уже близко, — ответил он и приподнялся на локте. — С той стороны… Нет, вон оттуда!
Меня как раз начало охватывать предсонное тепло, заворчал, но преодолел желание лежать и расслабиться, здесь мне не там, здесь реальная жизнь, а там имитация.
— Тогда давай к ним поближе, — сказал я.
— И подальше от города, — добавил он.
Я поднялся, буркнул:
— Стратег… Хотя вообще-то тактик, но быть тактиком даже важнее. Тактику видишь сразу, а стратегию… мы все на диване лучшие в мире стратеги. И не придерешься!
Он молча освободил коней от пут, оба поднялись в седла и двинулись в сторону дороги, что идет к мосту с левой стороны. Я хотел было спросить, а точно ему ничего не померещилось спросонья, как сердце трусливо дрогнуло.
