Гай Орловский - Все женщины — химеры
— Охренеть, — сказал я с чувством. — Вы такая поэтическая натура… Мне просто неловко. Придется попросить принести побольше вина.
— Я позабочусь, — пообещала она. — Я вообще люблю заботиться о мужчинах. Разве это не главная наша цель в жизни? Чтобы вы не замечали мелочи жизни и шли к победе по прямой, ни на что не отвлекаясь?
— Золотые слова, — сказал я. — Их надо бы высечь в мраморе над дверьми каждого дома.
Она спросила удивленно:
— Разве я сказала что-то необыкновенное?
— Увы, — ответил я, — в ряде королевств вас бы просто не поняли. Там каждый заботится только о себе и считает это правильным.
Она зябко передернула плечами.
— Это ужасно!.. Женщины всегда должны заботиться о мужчинах! А о чем еще заботиться?
— Золотые слова, — повторил я с чувством. — Прошу вас.
Уже не опираясь церемонно, она взяла меня под руку, я повел ее к своей комнате, чувствую, как прикасается к моему локтю горячей полной грудью.
Пока я открывал дверь, она успела сообщить, что уже побывала дважды замужем, мужья погибли в неких войнах, сейчас ее снова намерены выдать замуж, а пока что гостит у своего любимого брата…
Прекрасно, мелькнуло у меня. Она говорит извиняющимся тоном, но для меня, гуманиста и демократа, конечно же, такая женщина, побывавшая замужем, куда интереснее, чем девственница, но здесь такую простую и ясную истину понимаю, наверное, только я, такой умный и нарядный.
Сочная, роскошная, начавшая полнеть, но пока еще в самом соку, она в самом деле скрасила мне ночь, по крайней мере начало, а потом я отрубился и заснул мертвецки.
Думаю, леди Бавию это не обескуражило, обычно мужчины отрубаются еще раньше, а я еще и поговорить успел, хотя и заплетающимся языком.
Ночью ощутил чье-то присутствие, проснулся и, не шевелясь, открыл глаза. Вроде бы никого, а то, что проплыло едва заметным облачком через спальню, ушло в стену и пропало из виду.
Но сердце стучит учащенно, что-то жизнь становится все беспокойнее. Как бы я ни старался держать морду кирпичом, а хвост пистолетом, но себе-то могу признаться, что страшновато.
Рядом вздохнула, шевельнулась и распахнула глаза леди Бавия.
— Юджин? — прошептала она. — Не спишь?
— Да…
— Что случилось?
— Да так, — ответил я. — Завтрашний день планирую. С детства научили. Надо представлять, с чем столкнешься.
— Потому и не спится? — шепнула она. — У тебя хорошие родители.
— Я тоже ничего, — сообщил я.
— Это я уже знаю, — ответила она. — Успокойся, спи. Мужчины умеют находить выход. У тебя все получится…
Я слушал ее ласковый щебечущий голос, она с чисто женским участием старается утешить и отвлечь от тягостных мыслей, а я все еще горячечно пытался понять, что это было, что меня ждет утром, как поступить и что нужно задействовать, но ее старания в конце концов рассеяли тревогу, я обнял ее мягкое горячее тело, прижал, а она гладила меня по голове и плечам, говорила что-то ласковое и участливое.
Проснулся я в тот момент, как за окном едва-едва начал сереть слабый рассвет. Поцеловав спящую, укрыл ее одеялом, подоткнул под спину и, поправив подушку, торопливо оделся и выскользнул в коридор.
Когда заканчивал седлать коня, явился заспанный Фицрой, в волосах застрявшие соломинки.
— Доброе утро, — сказал я бодро.
Он в изумлении распахнул глаза.
— Я думал, — сказал он сонным голосом, — придется будить…
— С чего бы?
— Я же видел, с кем ты пошел…
— Мужчина, — сказал я твердо, — не должен обращать внимание на то, что ест, и на то, с кем спит.
— Гм, — сказал он с сомнением, — совсем-совсем?
— В идеале, — ответил я. — Мужчина, который разбирается в еде, не мужчина, а говно какое-то.
Он вздохнул:
— С этим согласен. А вот с кем спать…
— Не демократ ты ищщо, — сказал я с сожалением. — Дикий пока что человек. Наверное, вообще только с женщинами?
Он вытаращил глаза, а я хохотнул и начал пристраивать справа и слева от седла мешки с гранатами.
— Свинья ты, — сказал он обиженно, — и шуточки у тебя какие-то свинские.
Я посмотрел с иронией, а он фыркнул, подхватил седло и пошел к своему коню. Я вздохнул с облегчением, здесь такие друзья, что не променяют дружбу на понятные и доступные удовольствия.
Заря здесь страшноватая, никакой милой скромной алости, как на щечках молодой девушки, которую потрогал за, а страшноватый багрянец, что нарастает и нарастает, уже все небо горит и плавится, и вот тогда-то наконец выдвигается огромное оранжевое солнце, просто пугающе исполинское, а багровым мир кажется из-за быстро вылезшего белого, никогда не думал, что оранжевый и белый дадут зловеще-багровый цвет, но, наверное, белый он не совсем белый…
Кони идут по утренней свежести в охотку, сами переходят в галоп, когда есть где разогнаться, приходится сдерживать, чтобы успевать пригибаться под проносящимися сверху суковатыми ветвями.
Фицрой все чаще поглядывал на меня искоса, он не из тех, кто может подолгу ехать, углубившись в глубокие размышлизмы, наконец поддал коня так, чтобы стремя в стремя.
— Как тебе хозяева?
— Милые люди, — ответил я. — Хотя что-то скрывают.
— Это заметно, — согласился он. — Для того и забрались в глушь. А манеры у них столичные.
Да и нравы, мелькнуло у меня. Здесь женщин принято долго и упорно добиваться, а леди Бавия пошла со мной в постель так просто, словно в какой-то части этого королевства победила вполне развитая демократия.
Хотя это может быть и потому, что была дважды замужем, скоро отдадут в третий раз, ее не спрашивая, и она спокойно ложится в постель, потому что все мужчины одинаковы…
Фицрой вдруг хмыкнул, спросил с живейшим интересом:
— Спихнешь на меня свои владения, а сам что? В странствия?
Я пробормотал:
— Если честно, даже и не знаю.
— Чего так?
— Понимаешь, — сказал я с неохотой, — я жил хорошо и как бы счастливо… в обычном понимании… я же человек обычный, хотя сам считаю себя необычным и замечательным, но так считают почти все мужчины… а теперь и многие обнаглевшие женщины.
Он хмыкнул:
— Они всегда так считали.
— Но помалкивали, — сказал я, — в общем, я зря побывал учеником Рундельштотта… Что-то во мне изменилось.
— Заколдовал тебя?
Я покачал головой.
— Нет, Рундельштотт такого никогда бы себе не позволил. Я его уже знаю… Но я научился колдовать, а любое новое умение как-то да меняет человека… Нас все меняет! Если бы, к примеру, я научился орудовать копьем и мечом лучше всех, наверняка лез бы участвовать в турнирах.
Он сказал почти с сочувствием:
— Да, с твоей боевой магией недостойно всю жизнь лежать на кровати. Уметь и не пользоваться? Так не бывает.
— Это меня и пугает, — буркнул я. — Вообще-то я еще тот лежун!.. Всю жизнь не вставал бы с дивана. Но теперь, когда вот такое… если сам не встану, то меня поднимут.
Он поцокал языком.
— Это точно.
— Единственный выход, — сказал я, — это забраться подальше, где меня не знают, а там жить и поживать мирно, пореже поднимаясь с дивана. Как вот лорд Нельтон.
Он посмотрел на меня с интересом.
— А сможешь?
— Хочу так, — признался я, — а вот смогу ли… Даже если меня не найдут. Все равно что-то в этом нечестное. Хотя и помогальщиком всем и всякому быть не хочу. Каждый должен выплывать сам, на этом держится отбор Великого Дарвина… был такой великий чародей. Потому и как-то гадко мне сейчас…
Он сказал почти равнодушно:
— Разберешься. Вообще ты какой-то странный…
— Почему?
— Над такой ерундой голову ломаешь, — пояснил он. — Это не по-мужски.
— А как по-мужски?
Он пожал плечами.
— Само образуется. Ты думай о том, как дальше. Судя по карте, мы вот-вот выедем на берег Страмблы. Это самая большая река Уламрии. Вообще-то она идет еще через десяток королевств, но сейчас важнее то, что на том берегу расположен город Ииссор, это столица королевства Уламрия.
— Ух ты, — сказал я. — А почему только на одном берегу? Обычно захватывают оба берега, так удобнее.
— Мост закончили строить месяц тому, — сообщил он. — Теперь да, застроят и этот берег. Но, похоже, мы так и не догнали Рундельштотта.
— Думаешь, — спросил я с тревогой, — он уже сейчас в столице?
Он посмотрел на меня с интересом.
— Что-то не слышу особого страха.
— А надо?
Он хмыкнул:
— Разве что уже придумал, как ворваться в этот город?..
— Еще не думаю, — ответил я. — Пока еще надеюсь, что мы просто обогнали Рундельштотта. Не могут везти на телеге быстрее, чем мы спешили верхами!
Он кивнул, вроде бы соглашаясь, но на лице было выражение, что мы далеко не все знаем. То, что Рундельштотта выкрали прямо из королевского дворца, говорит о том, что выкрадывали не простые воины.