Большие дела (СИ) - Ромов Дмитрий

─ Так это… мы не подъехали ещё. Будем минут через пять…

Твою дивизию! Я звоню Юльке. Её номер телефона надёжно сохранён среди остальных важных или ненужных номеров, остающихся в моей памяти.

─ Алло, ─ отвечает Юлька Бондаренко.

─ Юль, привет, это Егор. Что-то до Андрюхи не могу дозвониться, не знаешь где он сейчас может быть?

─ Не знаю, ─ говорит она. ─ Понятия не имею.

─ Ясно… Ну а как дела, вообще-то? Как у вас с Трыней?

─ Дела нормально, а с Трыней пока никак. Мы, похоже, слишком разные с ним. Моя мама в кои-то веки права оказалась.

─ Мама? ─ удивляюсь я. ─ Права? То есть вы что… расстались что ли?

─ Какие громкие слова, ─ хмыкает она.

─ А из-за чего хоть, Юль? Надеюсь, не из-за глупости какой-нибудь?

─ Ладно, Егор, мне идти надо, приятно было поговорить…

Твою ж дивизию… И куда его понесло? Надеюсь, не к «Орбите» и не к… Снежинскому, единственному человеку на земле, способному всё понять и принять…

Я возвращаюсь за стол и со злостью пожираю пельмени, будто это они во всём виноваты и я их за это уничтожаю, перемалывая острыми звериными зубами. Получайте, суки! Вот вам, вот вам! После того, как все враги оказываются поверженными, я заказываю межгород в кредит и жду, когда меня соединят с московским казино.

Приглашаю к телефону Лиду и снова жду, теперь ─ пока она подойдёт.

─ Как там Бакс? ─ спрашиваю я.

─ Да ничего, уже более-менее нормально, ─ сообщает она.

─ Отлично. Когда его выписывают?

─ Ещё, наверное, неделю будет лежать.

─ Значит дожидаться не будем. Вот тебе задание. В декабре, во второй половине будем делать новогоднее шоу.

─ Какое ещё шоу?

─ Яркое, дерзкое, вызывающее, вот какое. Будем делать конкурс красоты.

─ Что? Как в Америке что ли?

─ Как в Америке? ─ переспрашиваю я. ─ Нет, гораздо лучше, чем в Америке. Нужны девушки со всего Союза. Пусть присылают фотографии и приезжают на отборочный тур. Посоветуйся с Баксом, как всё обустроить. Считай, что это ударная стройка, потому что времени почти уже не остаётся. Месяц. Так что начинай прямо сегодня, ясно? И всё должно быть на самом высоком уровне, чтобы Америка твоя зарыдала от зависти.

─ Поняла. А ты когда приедешь?

─ Приеду скоро. Молодец, что поняла. Значит, действуй.

Ночь проходит тревожно. Я постоянно просыпаюсь, а едва заснув оказываюсь погружённым в жуткие кошмары и снова просыпаюсь, обливаясь холодным потом. Под утро раздаётся телефонный звонок. Я подскакиваю, как пружина и в один прыжок оказываюсь у тумбочки.

─ Алло.

─ Егор, привет, ─ раздаётся голос Платоныча. ─ А где Андрей?

─ Не знаю. Тебя отпустили?

─ Да, вот только что домой пришёл, а тут никого. Ты его когда последний раз видел или слышал?

─ Вчера вечером, ─ выдыхаю я. ─ Сейчас подъеду. Или ты спать будешь?

─ Какой сон, шутишь что ли?

Часы показывают без пятнадцати четыре. Я быстро одеваюсь и выхожу из дома. Про «подъеду» я, конечно, погорячился. Машины нет, а зелёный «еразик» у подъезда не в счёт. Да и спят в нём бойцы. Не буду же я их тревожить. Спят охранники, спят бандиты, спят менты и кагэбэшники. Только мы с Платонычем не спим.

Я добегаю до него за десять минут и поднимаюсь на четвёртый этаж.

─ Кофе? ─ спрашивает он, открывая дверь.

Да, а что нам ещё остаётся этим ранним, чуть морозным почти что утром.

─ Рассказывай, ─ говорю я.

─ Ну, особо рассказывать нечего, ─ пожимает плечами Платоныч. ─ Доказать они пока не могут ничего. Но главное обвинение касается мясного производства. Следак тряс передо мной пачкой бумаг, затрагивающих наши дела. Говорил, что там подобраны все накладные, сколько пришло и сколько ушло, по каким каналам приобреталось сырьё и как всё сбывалось.

─ Думаешь, действительно нарыли?

─ Трудно сказать, нужно узнать как-то, что вообще у них имеется.

─ Что за следователь был?

─ Молодой парнишка, Владимир Черноусов. Рвёт анус из всех сил. Ладно, давай, расскажи, что в моё отсутствие у вас случилось.

Я рассказываю о произошедших событиях.

─ Это ужас какой-то, ─ качает головой Большак. ─ То есть вы убили сотрудника при исполнении?

─ Вряд ли он был при исполнении, ─ неуверенно говорю я. ─ Разговор был неофициальным, но, как бы то ни было, да, Суходоев ушёл в иной мир.

─ Ты уверен? Проверили?

─ Да, проверили, ─ киваю я.

─ Шухер, я думаю, будет знатный.

─ Не сомневаюсь. Не знаю, говорить ли об этом Куренкову. По идее надо, но и страшновато, честно говоря.

─ Пока не говори, ─ советует дядя Юра. ─ Посмотрим, что будет. Хотя, может, и смотреть не стоит? Может, уедешь в Москву, пока всё не образуется? Тем более, тебе нужно там дела с Айгюль устраивать. Там, конечно, тоже небезопасно, но сейчас чем дальше от этой жабы Печёнкина, тем лучше.

─ Возможно, ─ качаю я головой. ─ Пока не знаю, не решил ещё.

─ Ну, а Андрею не нужно было своих подозрений высказывать. Где вот его искать теперь?

─ Надеюсь, не у Снежинского. Я сейчас поеду к нему домой и проверю.

─ Смотри только, не усугуби ситуацию, ─ предупреждает меня Большак. ─ Не дави на него, он ещё ребёнок.

Сегодня мой новый водитель устроится на фабрику, а пока мне приходится вызывать такси.

─ Давай я тебя отвезу, ─ предлагает дядя Юра, но я отказываюсь, поскольку втягивать его ещё и в избиение Снежинского совсем не хочется.

Снежинский долго не открывает дверь, но потом появляется на пороге весь взлохмаченный и с красными глазами. На нём семейные трусы и майка алкоголичка.

─ Какой неожиданный и чрезвычайно ранний визит, ─ говорит он. ─ Чем обязан этому трезвону?

Я не слушаю его трёп и, отодвинув в сторонку, молча вваливаюсь в квартиру.

─ Эй, Брагин, какого хрена! Я на тебя жалобу напишу, ты понял?

─ Показывай сам, ─ отрывисто бросаю я и двигаю дальше.

Обхожу всё, но Трыню не обнаруживаю.

─ Где Андрей? ─ нависаю я над Эдиком.

─ Терентьев что ли? Ты издеваешься? Что ему здесь де…

Я не даю закончить и хорошенько так втыкаю ему в солнечное сплетение.

─ Где Андрей? ─ повторяю я вопрос.

─ Не знаю… ─ кое-как продышавшись выдавливает он, мотая головой.

И тут же получает в тыкву.

─ Спрашиваю последний раз! Где…

─ Да не знаю я! ─ опережает он мой вопрос. ─ После того, как ты запретил общаться, я с ним не виделся. Говорил один раз по телефону, сообщил, что ты не разрешаешь видеться и всё.

─ Сука. Ну кто вот тебя тянет за язык, за хобот, за… я не знаю, за что ещё… Почему ты всё время гадишь, мудило? Ты на Большака наклепал?

─ Я поступаю, как и должны поступать комсомольцы и коммунисты.

─ Ты же поменялся, стал дружбу ценить и перестал быть чмом, чего за старое-то? Или горбатого только могила исправит?

─ Дружить со всеми невозможно, ─ заявляет он. ─ Иногда дружба с одним человеком ущемляет интересы другого.

─ Значит, ты решил мои интересы ущемить, правильно я понимаю?

Он не отвечает.

─ И кто твой друг? Говори-говори, если не хочешь, чтобы я вбил твой нос тебе в мозги.

─ Я не понимаю, ─ крутит он головой. ─ Что тебе нужно?

─ Для кого ты это сделал?

─ Для советских людей, ─ выдаёт он и снова получает оплеуху, на этот раз по уху.

Отлетев в конец коридора, он поднимается на ноги:

─ Это тоже не останется без последствий, ─ заявляет Снежинский. ─ Я первым делом заявление на тебя напишу.

─ Первым делом, ты напишешь заявление об увольнении по собственному желанию. Сразу, как придёшь на фабрику. Понял ты меня? Потому что, если ты так не сделаешь, тебе придётся в лучшем случае, стать инвалидом, а в худшем ─ покинуть этот мир на зоне, став неприкасаемым. Тем, к кому можно прикасаться только определёнными частями тела. Такие последствия тебя устраивают? Напрасно ты меня недооцениваешь, мешок дерьма.

Снежинский стоит у входа в комнату и, держась за ухо стреляет глазами из стороны в сторону. Я вижу, что он испуган и не находит путей к отступлению.