Комсомолец (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Уложил на стол чемодан. Положил в него деньги (засунул их на самое дно). А заодно проверил его содержимое. Если Рихард Жидков и рылся в моих вещах, то делал это аккуратно, следов не оставил. И груда белья, и кеды, и книга Островского лежали на прежних местах. Кража у Рихарда Жидкова денег не показалась мне постыдным делом. Но я пожалел, что отыскал в его доме столь малую сумму. Отнёс свои вещички в сени, где с пола за моими действиями следил хозяин дома.

Шагнул было к выходу: хотел ринуться заметать свои следы в хозяйственных пристройках. Но взгляд зацепился за «огрызок» винтовки системы Мосина. Я замер, силясь понять, почему обрез вдруг привлёк моё внимание. Разглядывал укороченное дуло, остатки спиленного едва ли не «под корень» приклада. А ещё смотрел на пять патронов. «Пять выстрелов, — промелькнула в голове мысль. — А ведь скоро наступит и седьмое ноября… Да и двадцать пятое января не за горами…»

Руки сами потянулись к оружию. Затолкали патроны в магазин (неуклюже, но со знанием дела), вернули на место затвор. Подумал: «Даже не стёр с него свои отпечатки. Болван». Покачал головой. Провёл рукой по гладкой древесине, будто гладил живое существо. Решительно направился в комнату, где стояли шкафы и кровать. Взял с полки старенький плед, вернулся в сени и завернул в него пахнущий оружейной смазкой обрез. Воровато посмотрел в окно. Но не на хозяина дома. Спрятал оружие в чемодан.

В сараях я, прежде всего, протёр дверные ручки и кнопки включения-выключения света. А больше я там ни к чему и не прикасался. Разве что к топору и лопате, но те дожидались меня около спуска в погреб. Немного постоял около велосипеда. Подумал, что такая замечательная вещица мне бы не помешала. Вот только не представлял, как объяснить наличие у меня велосипеда даже соседям по комнате. Да и понимал, что «Урал» станет яркой связующей нитью между мной и сегодняшними происшествиями в доме Ричарда Жидкова.

— Пора, — сказал я.

Развязал полотенце, что соединяло лодыжки Зареченского каннибала (я уже не сомневался, что Рихард Львович Жидков и есть тот самый Каннибал) с кистями его спутанных за спиной рук. Выдержал паузу, дожидаясь реакции пленника на его изменившееся положение. Её не последовало: взбрыкнуть Жидков не попытался — сразу. Потому и не получил от меня новый тычок в живот. Только замычал, силясь «развести» меня на разговор. Но я не собирался нарушать план. Поднял мужчину с пола — перебросил его тело через своё плечо.

Раньше подобная ноша не показалась бы мне тяжёлой. Штанга, с которой я до первого инфаркта делал дюжину приседаний в тренажёрке, была как минимум раза в два тяжелее Рихарда Жидкова. Да и я тогда не походил на хлипкого подростка — даже в семнадцать лет. Но у нынешнего меня не имелось опыта переноски тяжестей. А выносливостью силу не заменить. По ступеням крыльца я спустился — не без труда. Но когда Жидков уже около двери сарая решил использовать меня в качестве тренажёра для прокачки мышц спины — бросил его на землю.

Хозяин дома застонал, испытав на рёбрах и затылке прелесть резкого приземления. Растянулся у самой двери погреба — мне почудилось, что он на время вновь отключился. Кровь снова потекла из рваной раны на его голове, окрасила камни около инструментов (лопаты и топора), не так давно оставленных мной у стены. Пёс взвизгнул при виде страданий хозяина — я вновь порадовался, что Жидков ограничил своему питомцу пространство для манёвров: иначе мне пришлось бы сегодня воевать на два фронта.

— Помолчи немного, — рыкнул я на собаку.

Мои слова не возымели никакого эффекта: пёс и не думал успокаиваться. Я махнул на него рукой, подошёл к двери погреба. Взглянул на уходившую вниз под крутым углом лестницу. Попытался вообразить, как именно Каннибал спускал туда своих пленников. И как буду я спускать по ней Каннибала. Понял, что точно не понесу Жидкова вниз на своём плече: так и собственную шею сверну. «А как я со сломанной шеей дотащу до общаги чемодан?» Улыбнулся собственной глупой шутке.

Взглянул на Рихарда Жидкова. Тот перевернулся на бок, следил за мной. Я увидел в его глазах отражение своей головы и будёновки. Прикинул, как именно спущу хозяина дома в подвал: для осуществления запланированного разоблачения Зареченского каннибала Рихард Жидков обязательно должен был там оказаться. Вот только ни один способ его транспортировки под землю не обещал оставить тело Жидкова в сохранности. «А может, мне его ещё и в жопу поцеловать?» — промелькнула мысль.

— Нет, сучонок. Я понимаю твоё желание хранить дома обрез: все мужики любят играться с оружием. У меня по молодости тоже кое-что припрятано было. Но женщина на цепи — это за гранью моего понимания. Такая мрачная фигня уже ни в какие ворота не лезет. Так что ты точно моральный урод — в этом я теперь не сомневаюсь. Пощады такие, как ты, не заслуживают. И хорошего обращения — тоже.

Я схватил Жидкова за ноги, развернул его животом вниз, подтащил мужчину к двери. Тот задирал вверх голову, чтобы не чиркать по земле подбородком; пытался брыкаться: сгибал ноги в коленях, вилял тазом; громко мычал, силясь принудить меня к диалогу. Этим концертом он смутил даже пса — тот добавил в лай жалобных ноток. Но меня потуги Зареченского каннибала лишь разозлили. Я поленился воздействовать на совесть Рихарда Жидкова добрым словом — отправил свою разношенную туфлю на встречу с его печенью.

Печёночные колики на время отвлекли внимание хозяина дома от моих действий, заставили того сосредоточиться на собственных ощущениях, подарили ему яркие впечатления. Я хмыкнул, вспомнив выражение, что удар по почкам заменял бутылку пива. Подумал: «А что заменяет удар по печени?». Сумел расположить тело Жидкова в нужном мне положении: поясницей на пороге, ногами на верхних ступенях лестницы. Обошёл мужчину по дуге, склонился над его головой, схватил за плечи — подтолкнул тело Жидкова к спуску в погреб.

Зареченский каннибал вновь попробовал сопротивляться, снова неразборчиво забубнил сквозь шарф — угрожал. Но в этот раз его попытка запоздала. Процесс перемещения под землю вошёл в стадию необратимости. Плечи мужчины выскользнули из моих рук. Но продолжили движение относительно порога. Я успел взглянуть на бледное лицо Рихарда Жидкова, на его широко открытые глаза (неужели — испуг?), на тонкую шею с вздувшимися тёмными венами… прежде чем тело хозяина дома исчезло в люке подвала.

Звук от падения человеческого тела на деревянный пол получился негромким, глухим — будто в погреб свалился не человек, а мешок с песком. Хруст костей я не различил. Стоны Каннибала, стоя у двери, едва слышал: их во дворе почти полностью заглушал собачий лай. Я сомневался, что при падении с такой высоты Жидков мог расшибиться насмерть. Но допускал и такую вероятность. «Мёртвые стонать не могут, — рассудил я. — А значит: этот сучонок не подох. Вот и замечательно. Вот и чудесно».

Я сделал полдесятка глубоких вдохов — настраивался на новую встречу с витавшими в погребе ароматами. Вынул из кармана платок, проделал с ним то, ради чего и таскал его в кармане уже второй день: соорудил повязку себе на лицо — на манер американских ковбоев. Дышать сквозь ткань стало труднее, но запашок нафталина показался приятным и родным. Поправил будёновку, вспомнил, как разглядывал своё отражение в зеркале — испробовал такой наряд ещё в общаге, когда прикидывал способы прятать от чужих взоров свою физиономию.

Прихватил топор, спустился в погреб. Нашёл там Рихарда Жидкова лежащим в позе зародыша (зародыша со связанными за спиной руками). Относительно целого — о деревянные ступени лестницы при падении лишь слегка помялось лицо Каннибала, да правое плечо мужчины теперь не казалось симметричным левому (вывих или перелом?). Чуть съехал в сторону шарф, явив на свет часть верхней губы. Жидков без умолку изрыгал на мою голову проклятья — пришлось мне поправить на его лице повязку.

Хозяин дома не умолк, заметив в моей руке топор. Но стал ругаться не так яростно: должно быть, задумался о том, зачем мне в погребе понадобился именно такой инструмент. Судя по блеснувшему в его глазах отчаянию, пришёл он к неверному выводу. Или же предвидел пока скрытое от меня будущее. Я нахмурился: подземелье вернуло мне мрачное настроение. В голове завертелись мысли о том, что «теперь уже точно назад пути нету». Я сплюнул себе под ноги залетевшую в рот паутину, направился в «комнату» за стеллажами.