Долгожданная кража (СИ) - Зингер Владимир

Пару раз между текущими делами я набирал телефонный номер коменданта, но всё время в трубке сипло звучали длинные гудки — коменданта на месте не было. А как связаться с людьми, находящимися не рядышком с телефоном, а в каком-то другом месте, мир ещё не придумал. Рации не в счёт, конечно. Мне вспомнилось, какую оторопь я вызывал в первое время после перехода в эту реальность, когда, позвонив кому-нибудь, уточнял — а ты где сейчас? Люди посматривали на меня с недоумением и опаской, не повредился ли я умом после ранения и больничных процедур. Жалели, наверное, такой молодой, а в уме подвинулся, но помалкивали из деликатности. И только Санька Барыкин на правах близкого друга спросил как-то:

— Слушай, Лёха, а вот скажи, что в твоей башке происходит, когда ты спрашиваешь у того, кому позвонил, где он находится. Ты же сам ему позвонил, значит, должен понимать, куда? И сразу второй вопрос — а люди-то чего тебе отвечают в таких случаях?

Подходящего ответа, вот так, чтобы сразу, у меня не нашлось, и я пустился в неубедительные и малопонятные самому себе умствования. Саня подозрительно посматривал на меня, пока я, наконец, не набрёл на спасительную, как мне показалось, нить рассуждений.

— Вот разговариваешь с человеком, — начал я осторожно, — а он отвечает невпопад, или тему какую-то другую вдруг заведёт, вот как ты, например, со своим «кстати», которое у тебя часто совсем не кстати. То есть становится понятно, что человек где-то витает в своих мыслях далеко-далеко. Вот я и возвращаю его к действительности таким вопросом.

Я посмотрел на Саньку взглядом победителя и с удовлетворением ещё раз подчеркнул:

— В мыслях, Санёк, в мыслях!

Уф, кажется выбрался! Да и Санька, получив попутно ответный укол, тут же забыл про свой вопрос и заявил, что я ничего не понимаю, что слово «кстати» очень полезное и вообще пустился в такие же туманные рассуждения, как я совсем недавно, запутался в них окончательно и сник. На том наша дискуссия и закончилась, но «за базаром надо следить», решил я для себя.

А комендант меня удивил. Часов около одиннадцати он нагрянул в спецкомендатуру собственной персоной. Немного отдышался, с одобрительной ностальгией посмотрел на обилие (и даже изобилие!) всяческих стендов и плакатов, в общем, всего того, что заскорузло называется наглядной агитацией, уважительно оценил на окнах массивные решётки без всяких декоративных излишеств и, наконец, обратил взгляд на меня.

— Нашёл вас, товарищ лейтенант! — с облегчением выдохнул он и начал высматривать, где бы присесть.

Оставив на хозяйстве своего помощника, я поманил Сергея Петровича за собой. За дежуркой у нас находилась комнатёнка для разных нужд — от чая попить до покемарить чуток, когда никто не мешает. Или побеседовать без лишних глаз и ушей. Никакого комфорта, но для обозначенных целей вполне пригодная. Я усадил коменданта напротив себя за обшарпанным столом с остатками прежней трапезы и приготовился слушать.

— Я ведь сначала в милицию сбегал на Ленина, это которая с кинотеатром «Радуга» рядом. А там говорят, — он деликатно кивнул головой в мою сторону, — у нас такой не работает. Я — да как же? А капитан, большой такой, важный и говорит: да Воронцова на повышение перевели — жуликов сторожить. И сказал, куда. Так я сразу же сюда прямым ходом. Ведь и Зинка говорила, что вы её с первого же раза в тюрьму вызывали. Только какая же это тюрьма? У нас на последнем месте моей службы казарма у бойцов хуже была. А вы-то, что же, теперь здесь вот и работаете?

Сергей Петрович замолчал и смутно посмотрел на меня. Непонятно ему было, верить ли сказанному дежурным в райотделе или над ним подшутили таким образом. Я решил, что на этих недоразумениях мы сейчас останавливаться не будем.

— Сергей Петрович, а вы характеристику-то принесли?

— Ах, да — да! — засуетился комендант и затрещал молнией своей школьного вида папки, на которой я успел углядеть бронзовую табличку с гравировкой: «Дорогому Сергею Петровичу от сослуживцев». Там ещё и дата была, но рассмотреть её я не успел. Табличка удивительно напоминала шильдик, на обороте которого вполне могли оказаться сведения о некоем агрегате, которому этот шильдик принадлежал в своей первой жизни. А что, в хозяйстве прапорщиков и старшин-сверхсрочников никакая мелочь зазря не пропадает.

Сергей Петрович вытащил, наконец, нужный лист бумаги и протянул его мне. Я внимательно прочитал текст. Всё там было в полном порядке: и подпись, и печать, и содержание бумаги. Несколько допущенных ошибочек Сергей Петрович старательно забил буквой «х».

Комендант как будто понял, на что я сейчас смотрю.

— Раз пять брался перепечатывать, будь она неладна, эта характеристика — всё равно не меньше трёх ошибок получается. Вы уж не обессудьте, товарищ лейтенант. Скажите только, всё ли правильно?

Я поспешил его успокоить.

— С такой характеристикой вашу Зинаиду и впрямь в народные заседатели выдвигать можно.

Сергей Петрович согласно закивал, но сразу растревожился:

— А с работой-то как же? И потом… Что же, в самом деле суд? А как да дочка прознает про всё это?

Я не ответил Сергею Петровичу, а вместо этого спросил сам:

— Сейчас-то Зинаида работает? Перестала увольняться?

— Да работает. Заставил я её через силу. — с готовностью ответил комендант. — Но всё наказания ждёт. Она ведь у нас стойно блаженная. Мне, говорит, значит на роду так написано за грехи мои. Мне — в тюрьму, а Любоньку мою — в детдом, стало быть. Только ведь она-то совсем безвинная.

Комендант горестно вздохнул:

— А я вам так скажу, товарищ лейтенант — никакая она не грешница, хоть и стащила это несчастное пальто.

Он помедлил секунду и продолжил как бы через силу:

— Она, знаете, что мне сказала? У этого, говорит, милиционера, это про вас, стало быть, глаза молодые, а взгляд, как у…

Тут комендант немного сконфузился:

— Вы уж извините, товарищ лейтенант, скажу, как есть — глаза, говорит, у него молодые, а взгляд, как будто отец на меня смотрит. Дура, конечно, баба. Сама не знает, что городит. Вы не сердитесь только. А ещё говорит, вот на него и надеюсь, вдруг снисхождение какое сделает. А просить за себя не могу, потому как виновата.

Вот уж поистине, спотыкач на ровном месте! Пальто нашёл? Виновницу изобличил? Так чего тебе ещё надо? Отдай материал в следствие и успокойся — ты хорошо выполнил свою работу, а остальное не твоё дело. Суд, говоришь? — Так ну и что ж? Не нами сказано: да здравствует советский суд, самый справедливый суд в мире! (Аплодисменты). Разберутся. Не посадят, это уж как пить дать. А репутация? Но ведь нарушение закона всё-таки имело место, и социалистический принцип неотвратимости наказания должен быть неукоснительно соблюдён. Так что уж не взыщите, это меньшее из зол. Самой надо было думать. Правильно, товарищи?

Тут я заметил, что беседую с какими-то неведомыми оппонентами, совсем как начальник вчера во время нашей встречи. Не иначе, заразился. А комендант смотрел на меня и чего-то ждал.

— Может зря я тут вам наговорил всякого? — не выдержал он затянувшейся паузы.

— Нет — нет. — поспешил я его успокоить. — Знаете, что? Зинаида пусть работает. Как уж вы там её убедите, не знаю, но пусть работает. Это важно. А вам скажу так: у следствия есть все законные основания не привлекать её к уголовной ответственности, но говорить об этом пока преждевременно. Одно могу пообещать — о конечных результатах разбирательства вы будете знать раньше Зинаиды.

Комендант поднялся со своего места и начал было благодарить, но потом вдруг затормозился, обвёл глазами убогую комнатёнку и продолжил так:

— Только как же, товарищ лейтенант, если вы теперь… Ведь такие чудеса, вы то тут, то там?

Он выразительно глянул на красную повязку с надписью: «Дежурный по с/к № 2» на моей руке. Ишь ты, беспокоится! Что бы ему такое сказать из несимметричного? Я ободряюще улыбнулся отставному прапорщику и ответил:

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.