Барин-Шабарин (СИ) - Старый Денис
Уж это-то Горюнов понимал — весь груз неловкости и позора лежал сейчас на его покатых плечах.
— Прошу выслушать моего управляющего. Он коротко в цифрах поведает, сколь прибыльно мое имение, — сказал я и кивнул Емельяну Даниловичу.
Управляющий мой подготовил короткий, но на зависть емкий доклад. Признаться, я даже задумался, смог ли бы я сам выдать такой спич? Нет, Емельяна прогонять никак нельзя! Вон как воодушевился, красочно, вбивая, словно молотом, каждую цифру, ораторствует:
А прошлого года было произведено тридцать четыре плуга… собрано пшеницы… увеличились головы скота…
По сути, уже после доклада Емельяна снимались все вопросы о моей платежеспособности.
Показалась голова Молчанова, который был хоть и бледным, но уже смотрелся несколько живее, чем ранее. Вот только он едва высунул голову — и резко ее втянул обратно, да еще и дверью хлопнул, вроде бы как убегая.
— Женщину пропустить нужно, молодой человек! — послышался зычный голос во входных дверях.
— Сударыня, я и так опоздал, мне обязательно необходимо присутствовать, — отвечал женщине мужской голос.
— Господин журналист, ну как же так! Вы уже столько пропустили! — театрально взмахнул руками я. — Присаживайтесь и смотрите. Госпожа Молчанова, я рад, что вы решили посетить наше представление. Располагайтесь, уверен, что вам понравится.
«Лед тронулся, господа присяжные, шоу должно продолжаться» — успел подумать я.
Глава 18
— Покиньте зал заседаний! — выкрикнул в ответ на мою реплику Горюнов.
На мадам Молчанову, которая стояла рядом с Хвастовским, он при этом старался не смотреть, отчего приобретал некоторую степень временного косоглазия.
— Простите, но это может мне повелеть только господин земский исправник. И я представляю газету. Буду писать про работу земского суда, — нашелся Хвостовский.
— Прощен, стервец, — пробормотал я, понимая, что ситуация теперь стала патовой для Молчанова.
— А я могу и понаблюдать за работой своего мужа, в своем праве. Где он? — сказала женщина тоном, не предполагающим инакомыслие.
— Может быть, тогда мы выслушаем моих свидетелей? — спросил я, дабы не упустить момент и дожать ситуацию.
— Пожалуй, что да, — нехотя согласился со мной заместитель председателя суда.
— Какие свидетели? — раздалось из-за ещё закрытых дверей.
В помещение вновь зашел Молчанов. Выглядел он, мягко сказать, неважно, смотрел своими усталыми глазами на жену, почти не удивляясь, и шел к своему месту на подкашивающихся ногах.
— Охальник! Изменщик! — закричала Мария Аркадьевна. — Где она, та, с кем ты…
Женщина замялась, осмотрелась, видимо, все же поняла, что здесь, в присутственном месте, с такими выкриками выглядит не лучшим образом. Ай, жалко, такая возможность упущена — сейчас бы заседание переросло вовсе в семейные разборки. Ну ладно. Не все еще карты выложены на стол.
— Господа свидетели не предусмотрены нашим заседанием. Лишь один свидетель, он же и второй истец, у которого есть долговая расписка, — Молчанов на несколько мгновений замолчал и закатил глаза, видимо, перетерпев очередной порыв, или призыв, потом бросил испепеляющий взгляд на жену, но продолжил. — Господин Жебокрицкий, прошу вас, озвучьте свои претензии.
Раздражённо, то и дело поглядывая на Марту и на журналиста Хвостовского, Жебокрицкий встал. Неспешно, словно именно он тут хозяин положения, подошел к столу, за которым заседал суд.
— Вот, господа, прошу вас, ознакомьтесь, — Жебокрицкий подал две бумаги, однако Молчанов их не взял, а жестом показал, чтобы Горюнов посмотрел, что именно там написано.
Наверняка у господина председателя земского суда начинался очередной приступ, а еще он очень хотел бы сбежать от жены. Но едва взглянув на бумаги демонстрируемые Андреем Макаровичем, Молчанова даже просиял лицом. Между тем, не в силах говорить, исправник жестом показал Горюнову озвучить суть документов.
— Господа, я вижу перед собой долговое обязательство господина Шабарина перед господином Жебокрицким. Согласно этому долговому обязательству господин Шабарин задолжал господину Жебокрицкому одну тысячу триста рублей, — говорил Горюнов. — Вскрылись новые обстоятельства дела, усугубляющие положение господина Шабарина.
— Там по другой расписке ещё долговые обязательства его матери, на две тысячи пятьсот рублей, — задыхаясь и явно с большим трудом склеивая слова в какие-то фразы, сказал Молчанов.
— Господин Молчанов, — нашёлся я. — Вы, как я вижу, знали о содержании данных записок. Недаром же, что вы встречались с истцом в ресторане после… бани.
— И я про то же! Охальник! Опозорил и себя, и меня! — вновь взорвалась госпожа Молчанова.
— Да, как вы смеете, совесть есть⁈ Впрочем, есть ли она у вас, мот, картёжник! — выкрикнул Жебокрицкий, при этом не сводя глаз с Марты.
— За неуважение к суду… — начал было Молчанов, но я его перебил.
— Яша, мне больно! — выкрикнул я.
— Ах, ах. Я всё! — выкрикнула Марта.
Молчанов смотрел на всё это с ужасом, пока остальные застыли в немом недоумении. Его взгляд блуждал от Марты к жене, иногда словно бы случайно перекидываясь на меня. Он в одно мгновение понял, о чём идёт речь — понял, что ещё кто-то знает о том, что произошло в бане. Там, где он избил до полусмерти проститутку, которую и вовсе посчитал умершей. Патрон, его покровитель, вице-губернатор Кулагин, обещал дело прикрыть, заставить замолчать всех и каждого. Но что-то пошло не так.
Нет, вряд ли Молчанов боялся суда или преследования полиции. Он сам и есть правосудие. Так чего же бояться самого себя! Между тем, если каким-то образом всплывет история о том, что земский исправник пользовал проституток, бил женщину, пусть и падшую, и чуть одну из них не убил, город ему не простит.
И даже не в том дело, что Марта и Грета были двумя единственными гетерами города, с которыми можно было поговорить о чём угодно, и к услугам которых с большим удовольствием обращались некоторые сильные мужи Екатеринослава. Дело в самом факте посещения проститутки. Нет, это делать можно, но обязательно так, будто этого и не было. При встрече в публичном доме господа не здороваются и забывают об этой встрече.
— Это всё превращается в фарс! Вы, господин Жебокрицкий, посмели в зале суда оскорбить меня и нанести жесточайшую обиду. Я должен был бы вызвать вас на дуэль. Но я следую закону, потому прошу вас или принести мне извинения прямо здесь и сейчас, или принять мой вызов! — сказал я, примечая для себя, что вопрос о моем имении как-то отошёл уже на второй план.
— Не в зале суда, юноша. Не бросайтесь словами, за которые будете отвечать, — Тихо, но так, чтобы я слышал, сказал Жебокрицкий.
— Вы всего лишь струсили, — сказал я.
В ответ на меня лишь посмотрели испепеляющим взглядом, который, впрочем, не возымел должного эффекта и вызвал у меня презрительную улыбку. Мне отказали прилюдно в дуэле… Было бы тут почтенное общество, случился бы конфуз. Но кто же сможет выставить Жебокрицкого трусом?
— Я все слышал, господин… Вы отказали в дуэле, — выкрикнул журналист.
— Так вы еще и трус, господин я быстро все! — рассмеялась Марта, которая, как я погляжу так же входила в кураж.
Мой сосед поморщился, но не ответил.
Я подошёл к столу, где заседали судьи, где корчился, держась за живот, Молчанов, и взял тот самый иск, который и предвещал изъятие у меня имения.
— Господа, мы можем забыть весь этот конфуз, и я, естественно, в самое ближайшее время готов расплатиться со всеми своими долгами. Даже прямо сейчас могу выдать сразу половину суммы по своему долговому обязательству господину Жебокрицкому. Но вот это, — я поднял на вытянутой руке документ. — На этом мы поставим резолюцию: отсрочить все разбирательства сроком в целом на два года. Господа, я ведь не прошу о том, чтобы вы не судили меня. Я прошу об отсрочке, всего на два года, по закону, и я расплачусь со всеми своими долгами!
