Цена жизни. Книга 1 - Андрей Стоев

— А о чём была последняя жалоба?

— Что мы в свои украшения встраиваем ментальное воздействие, которое заставляет людей покупать их по безумным ценам.

— Что за бред! — поразилась Ленка. — Как можно в это верить?

— Ну, верить можно во что угодно, — философски отозвался я. — Некоторые вот в плоскую Землю верят, и это ещё не самый безумный вариант. Сама по себе такая жалоба ни о чём не говорит, но вот тот факт, что подобные жалобы приходят постоянно, уже тревожит. Причём фон Кеммен заверил меня, что их авторы вовсе не являются городскими сумасшедшими. Это определённо выходит за пределы нормального, но я совершенно не понимаю причин, и поэтому немного нервничаю.

Ленка знаком попросила меня помолчать и задумалась. Я молчал, с интересом ожидая, что она скажет. В прошлом уже не раз бывало, что она чисто интуитивно находила правильное решение, при этом будучи не в силах объяснить, почему оно правильное.

— Я не уверена, что знаю ответ, — наконец, сказала она, выйдя из раздумий, — но у меня есть одно предположение.

— Рассказывай, Лен, не томи, — с живым интересом откликнулся я.

— Скажи, Кени — вот эти ветки, которые начинают дрожать, когда кто-то их для тебя меняет, — ты за ними наблюдал?

— В каком смысле наблюдал? — не понял я. — Ну, они дрожат некоторое время, потом успокаиваются. А старая ветка становится призрачной.

— Это всё, что ты видел?

Я начал подозревать, что меня ожидает какое-то неприятное открытие.

— Да, это всё, Лен. Чего я не заметил?

— Ветка успокаивается не сама по себе. Или не совсем сама по себе. Через некоторое время у неё начинают образовываться параллельные связи с другими ветками, которые закрепляют изменённую ветку и заставляют её успокоиться. Вот эти жалобы идеально ложатся в общую картину: с одной стороны, они придерживают изменённую ветку, а с другой — они никак не меняют цепочку событий. Жалоба летит в мусорное ведро, но связь всё равно образуется, и она сдерживает колебания вероятности. Наверняка есть и другие события, которые из-за своей незначительности проходят мимо тебя, но которые также гасят колебания.

— Мне сейчас стыдно, Лен, — хмуро сказал я. — Предполагается, что именно я занимаюсь лесом вероятности, но получается, что я не замечаю важных вещей, которые между делом замечаешь ты.

— Не говори глупости, Кени, — с нежностью сказала она. — Ты просто взвалил на себя слишком много — естественно, у тебя не хватает времени на всё. Я не могу вместе с тобой заниматься управлением семейством, но немного помочь тебе там, где я могу помочь — это мой долг.

Я только вздохнул — сказать было нечего.

— Но тогда непонятно — кто создаёт эти связи и гасит колебания веток? — пришёл мне в голову новый вопрос.

— Их гасит сам мир, разумеется, — уверенно ответила Ленка. — Любое внешнее вмешательство может только породить новые колебания.

— Ты так говоришь, будто мир живой и разумный, — недовольно заметил я.

— Ничего не могу сказать насчёт разумности, но он определённо живой. И меня очень беспокоят твои слова, что число жалоб на тебя начало увеличиваться.

— И о чём это говорит?

— О том, что изменений веток становится слишком много, и мир начинает реагировать сильнее.

— То есть ты считаешь, что это может быть опасным?

— Представь, Кени, что ты находишься внутри живой клетки. Вокруг тебя происходят обычные алхимические реакции, обмен ионами, всё такое. Ты видишь, что это просто механизм, который работает по заданному циклу, всё в нём просто и понятно. Ты начинаешь понемногу вмешиваться в его работу, ну то есть, использовать этот механизм в своих интересах. Механизм достаточно устойчивый, так что небольшие нарушения почти не влияют на его работу, естественные циклы восстанавливаются сами собой. Ты увлекаешься, начинаешь вмешиваться сильнее и совершенно забываешь, что это на самом деле не механизм, а живая клетка. И вот когда твоя деятельность начинает становиться заметной, приходит фагоцит, и тебя просто съедает.

— Я уловил аналогию, — мрачно сказал я.

* * *

Вопреки моим опасениям, Клаус фон Абенсберг, похоже, неплохо у нас прижился. Сначала мы устроили небольшой приём для наших родственников и друзей, где представили Клауса с Ладой. Потом уже наши друзья стали приглашать их к себе, представляя своим гостям, и через некоторое время чета фон Абенсберг начала порхать по светским приёмам, непринуждённо влившись в новгородское общество. А ещё очень сильно помогло, что князь в широком кругу при случае высоко отозвался о Клаусе, высказав надежду, что тот будет чувствовать себя в Новгороде как дома. Все прекрасно уловили намёк, и наши недоброжелатели не решились устраивать какие-то скандалы, даже если у них и появлялись подобные мысли.

С финансами у Клауса дело тоже обстояло неплохо — он получил долю в «Саде камней» и с работой артефактора справлялся даже лучше, чем я надеялся. Каждый месяц мы изготавливали одно, реже два украшения с простыми эффектами вроде приятного румянца, блеска глаз, шелковистых волос и прочих подобных вещей, которые так ценимы женщинами. Артефакты продавались за небольшие — относительно «Рифейской розы» небольшие! — суммы в десять-пятнадцать тысяч гривен. Сами украшения поражали искусностью работы, артефактные эффекты работали прекрасно, заметно добавляя хозяйке привлекательности, так что спрос сильно превышал предложение, и очень скоро «украшения от Арди» стали непременным признаком принадлежности к верхушке общества. Доходы Клауса пока ещё трудно было назвать состоянием, но начало было положено неплохое, и голод фон Абенсбергам определённо не грозил.

В целом Клаус замечательно справлялся и без моего участия, но я всё же решил с ним встретиться и поболтать о том о сём. Пусть особого дела у меня и не было, но игнорировать его дальше становилось уже немного неприличным. Пообщаться с ним стоило хотя бы ради того, чтобы показать уважение, да и вообще напомнить, что у него есть заботливый сюзерен, который за ним присматривает.

— Как у вас дела, Клаус? — поинтересовался я. — Насколько я слышал, вы неплохо вписались в наше общество — это действительно так? Если есть какие-то сложности, не стесняйтесь об этом сказать — мелкие затруднения лучше решать