Позывной «Курсант» — 3 - Евгений Прядеев
Ну… Не знаю. Все равно странная какая-то карусель получается. И у меня чёткое ощущение, будто Клячин… Нет, не врет. Про Бекетова он все ровно говорит. Думаю, так и было. Но есть интуитивное понимание, что-то Николай Николаевич утаивает…
Правда, теперь, и без его рассказов я знаю, Витцке как раз предполагал, в Советский Союз его вызвали не просто так. Опасался именно ареста. Даже, наверное, был уверен.
— Черт! — получилось хоть и шепотом, но достаточно громко.
Просто я вспомнил кое-что. Мой «друг» Заяц, который всячески пытался мне испортить жизнь… Хотя, ладно. О мёртвых либо хорошо, либо никак… В общем, Заяц рассказывал, что после «гибели» Алеши Витцке в коммуне, туда явились чекисты. Перетрясли все и всех. Даже забрали этого учителя, который устроил несчастный случай по приказу Бекетова. Та-а-ак… Стоп!
Я резко принял сидячее положение, бестолково таращась в темноту. Учитель знал, кто «заказал» ему пацанов, чтоб один утонул, а второй — типа утонул. Учителя забрали чекисты. А как эти товарищи умеют разговаривать, я представляю. Они бывают очень убедительными. Неужели педагог-убивец не раскололся?
Я не успел додумать мысль. Дверь очень тихо скрипнула и в щель пролезла башка Подкидыша.
— Реутов… — тихо позвал он. — П-с-с.
Я махнул ему рукой, привлекая внимание. Видимо из коридора, где горел тусклый свет, меня в темноте было не видно.
— Чего ты? — Говорил так же, как и Ванька, шепотом.
— Иди сюда. Потолковать надо про твой рассказ сегодняшний, — заявил Подкидыш.
Глава 16
Я вдруг оказываюсь никому не нужен
— Итак… — Шипко обвел всех присутствующих мрачным взглядом.
Таким мрачным, что мухи дохли бы на лету при виде его суровой физиономии, не будь на дворе зима. У меня, правда, возникло ощущение, что мрачность Панасыча показная. На самом деле воспитатель вроде был даже в хорошем настроении, но по какой-то причине изображал дурное расположение духа.
— Сегодня у нас снова выход в город, етить-колотить… — Шипко демонстративно вздохнул. Тяжело так, со значением. Мол, видал он эти выходы… — После того, что случилось с Зайцевым… все же помнят, что случилось с Зайцевым? Так вот, надеюсь, вы сделали выводы и соображаете, как надо себя вести. Не разбегаемся, как тараканы, не лезем в подворотни. Я понимаю, тяга к темным закоулкам в вас неистребима, но предупреждаю сразу… Кто начнет мне там кочевряжиться, до окончания года с территории школы не выйдет. И это не самое страшное. Фантазия у меня буйная, могу придумать что-нибудь поинтереснее. Етить-колотить… Я бы, конечно, вас, чертей, держал за высоким забором, в рот те ноги. Так надёжнее. Но…
Панасыч развел руками, мол, выбора у него нет. Кстати, я заметил интересный нюанс. Он стал все реже использовать свои дурацкие словечки. Иногда возникало ощущение, что в какой-то момент Шипко вспоминает о нужной роли и на скорую руку пихает эти «в рот те ноги» куда получится. Да и на простоватого сельского мужика он тоже становился похож все меньше. Наоборот, я чаще видел в нем нечто… Нечто схожее с Эммой Самуиловной. Видимо, все-таки, кровушка чекиста голубым точно отливает.
Наша особая группа стояла перед чекистом в своем особом составе. Вернее, состав был обычный: я, Подкидыш, Бернес, Лёнька Большой, Стёпка Иванов и Матвей Корчагин. В принципе, ничего не изменилось. С нами не было только Зайца, вообще ни к месту приплетенного сейчас товарищем старшим сержантом госбезопасности. Потому что времени со дня его смерти прошло больше месяца. Причем, мы, наверное, уже и не вспомнили бы этого детдомовца, если бы не слова Шипко.
Интересный, конечно, момент. Был человек — нет человека, а всем, как бы насрать. Оно, может Зайцев не особо хороший парень… хотя, почему же «может»? Дерьмо он человек был, несмотря на юный возраст. Но момент, честно говоря, удручающий.
Зато, судя по физиономии Шипко, он как раз про убитого детдомовца напомнил нам специально. Дабы сильно не радовались. Счастливые физиономии детдомовцев его явно нервировали. Просто сообщение о предстоящей прогулке по столице было неожиданным и чертовски приятным. Всем до зубовного скрежета надоело учиться. Тем более, количество предметов неуклонно росло.
— Ну, слава тебе… — начал было радостно Корчагин, когда нам сразу после завтрака сообщили о полноценном выходном со всеми причитающимися плюшками.
Однако, покосившись на стоявшего рядом воспитателя, Матвей решил не упоминать того, кого вроде бы, согласно курсу партии, не существует. Тем более в присутствии Шипко.
— Слава тебе родная коммунистическая благодать, — частично переобулся Склизкий на ходу.
— Какая благодать, Корчагин?! Какая благодать?! Давно не бегал двадцать кругов? Или, может, по отжиманиям соскучился! Я те сейчас такую благодать устрою, в рот те ноги, мать родную забудешь, — моментально среагировал Панасыч. — Строиться!
— Вы, конечно, простите, товарищ старший сержант государственной безопасности, но чисто теоретически, Матвей не может забыть мать, потому как ее не помнит. Она, видите ли, его в раннем младенчестве к церкви подбросила. Не мать, а так, дрянь блудливая. Не обессудьте, чистой воды логика, — Подкидыш, конечно же, не мог промолчать.
Тем более, занятия с Эммой Самуиловной начали давать серьёзные плоды. Словарный запас Подкидыша очень сильно изменился. Настолько сильно, что иногда даже я невольно поражался какой-нибудь замысловатой фразе, выданной Ванькой. Он теперь, кстати, по той же причине ходил в любимчиках у Старухи. Эмма Самуиловна ему вечно какие-то индивидуальные занятия давала. И самое интересно, Подкидыш в это дело втянулся, что несомненно свидетельствовало о наличие живого, подвижного ума, который просто раньше не получал нужной пищи для своего развития.
Но даже в этом положительном изменении детдомовец нашел свою, личную пользу. Теперь он бесил Панасыча вот такими заумными изречениями. То есть чисто внешне придавал своим словам флёр интеллигентности и налёт некой аристократичности. А так как Шипко прекрасно знал, что в Ваньке ни одного, ни второго отродясь не бывало, то он, само собой, реагировал определённым образом. Бесился Шипко, радуя Ивана своей злостью, потому как чекист
