Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

Биэль посмотрела прямо в глаза Кааппе, ростовщица ответила тем же, казалось, воздух в комнате буквально скрипит, как при трении друг о друга двух обсидиановых лезвий.

— Признаю, — вымолвила Биэль.

— Во-вторых, скажем так… сугубо неофициально… На правах дружеского совета.

— Да?

— Обдумайте вопрос женитьбы Оттовио.

— На вас? — с убийственной прямотой спросила Биэль.

— Такой выбор предпочтителен для меня, — вернула откровенность Кааппе. — Но в семье Фийамон есть и другие девицы, которым будет к лицу фамилия Готдуа. Это сильно… прямо-таки очень сильно раздвинуло бы границы возможного. Относительно и суммы, и условий долга. Как обсуждаемого сейчас, так и будущих заимствований.

— Не боитесь повторить судьбу Алеинсэ?

— Нет. Мы умнее. Сначала свадьба, затем все остальное.

— По этому пункту скажу сразу — нет.

— «Нет», это в смысле категорического отказа или приглашение к торговле не мелочась, по наивысшим ставкам?

— Категорический отказ. Женитьба императора не обсуждается и предметом договора быть не может.

— Рассчитываете использовать эту возможность в крайнем случае, если иных средств не останется? — поджала губы Кааппе.

В холодной улыбке маркизы отчетливо читалось «любезная, а не слишком ли вы забылись?», ростовщица его, разумеется, с легкостью поняла.

— Что ж, в любом случае, сказанное услышано и запечатлено в памяти, — отметила Кааппе и перешла к следующему пункту. — Третье. В вашем положении одолжить деньги на сколь-нибудь приемлемых условиях можно лишь вычеркнув из уравнения мальчишку Готдуа-Пиэвиелльэ. Без него у Алеинсэ нет знамени, чтобы собирать под его тенью оппозицию ветви Готдуа. А у вас, соответственно, задача лишь восстановить порядок и прекратить раздоры. Она может затянуться на годы, но решаема, как работа ткача. Однако ежели Остров получит мальчика… Цена риска нашего кредита возрастет неизмеримо.

Кааппе красноречиво развела руки, дескать, сожалею, но такова суровая правда жизни.

— Разумеется, — сумрачно отозвалась Биэль, потому что здесь не имело большого смысла делать хорошую мину. — Мы постараемся решить эту проблему.

— Будет непросто, — предположила Фийамон.

— Мы Вартенслебены, — чуть приподняла подбородок Биэль. — Мы ничего не получали даром.

— Следует ли понимать… — осторожно, тщательно взвешивая каждое слово, предположила Кааппе. — Что решением сей проблемы займетесь лично вы?..

— А так ли это важно? — с кажущейся легкомысленностью ответила вопросом на вопрос Биэль.

— Действительно, — вымолвила после некоторого молчания Кааппе. — Не столь уж сие важно…

— У вас остались еще тезисы?

— Да. Последний. Наиболее общий, так сказать, абстрактный.

— Я слушаю вас со всем вниманием.

— Оттовио Готдуа пока не проявил себя как сильная личность, предержатель и заступник Империи пред Господом. Его свита обладает многочисленными достоинствами, да. И бывало не раз, что слабый правитель был окружен мудрыми советниками, посему королевство или даже империя процветали. Но в смутные времена цена величия измеряется другой мерой.

— Это, пожалуй, слишком обще. Можем ли мы хоть как-то овеществить абстракцию «величия» правителя?

— Юноша должен показать себя. Настоящий разговор начнется лишь после того, как Оттовио подтвердит свой запас удачи. Совершит какое-нибудь значимое и безусловное деяние, доказав, что Пантократору его правление угодно.

— О, — мягко, загадочно улыбнулась маркиза. — Если я хоть что-нибудь понимаю в мужчинах и воинах, насчет последнего волноваться нет резона. Кстати!

— Да?

— Вам непременно стоит познакомиться с графом Шотаном по прозвищу Безземельный. Мне кажется, у вас найдутся общие интересы… — Биэль одарила ростовщицу долгим, внимательным взглядом сквозь ресницы. — И, быть может, даже оригинальные увлечения, которые способны понять и разделить лишь очень близкие по духу и складу характера люди. Когда войско вернется в Мильвесс, я почту за честь представить вам его сиятельство.

Впервые за все время беседы лицо ростовщицы дрогнуло, румянец окрасил щеки, Кааппе часто заморгала.

— Но… — Фийамон запнулась. — Разве он не пребывает в опале? Из-за… — она осеклась.

— Слухов, — с мягкой решительностью подсказала Биэль. — Гнусных, клеветнических слухов, распространяемых врагами нашего императора с целью лишить его верного слуги, искусного воина и преданного сподвижника.

— Понимаю, — сглотнула Кааппе, искоса глянув на маркизу. — Шотан возвращен ко двору, чтобы выигрывать для императора сражения?

— Скорее биться бок-о-бок с его величеством и гетайрами.

Ростовщица помолчала, чуть закусив губу.

— Значит, сражение, — негромко сказала она. — Вы решили драться, поставив все на победу.

— Не мы. Император. И как раз по тем соображениям, которые вы привели. Оттовио Готдуа намерен править и хорошо понимает, что для него убийственна репутация марионетки сначала Острова, теперь Ужасной Четверки.

— Значит, император все-таки сразится с мятежным гастальдом, — задумчиво проговорила Фийамон. — Лично.

— Да. Он погибнет или покажет граду и миру, что Бог одарил его удачей.

— И когда же сие может произойти?

— Полагаю, сегодня. Вернее, битва, скорее всего, уже завершилась. Шотан предпочитает устраивать побоища на рассвете, пока всадники и лошади не утомлены солнцем и зноем. А император внимательно прислушивается к военным советам графа. Нам остается лишь дождаться вестей.

Кааппе долго смотрела на маркизу, которая представляла собой прямо-таки квинтэссенцию жизнерадостной рассудительности. Затем сказала:

— Тогда подождем.

Две женщины по-мужски пожали друг другу руки, не по-воински, а словно купцы, заключающие сделку.

— Я воспользуюсь магией, — посерьезнела Кааппе. — Суть предложения и мои впечатления о его значимости станут известны семье до заката. Дальше — посмотрим. А теперь позволю себе вопрос личного свойства?

— Да, разумеется.

— Почему вы не использовали свои таланты при отцовском дворе? Почему «Затворница», а не что-то более яркое, деятельное?

— Это долгая история. Быть может, когда-нибудь я ее расскажу, однако не сейчас.

В голосе Биэль явственно прозвучало «никогда».

— Что ж, — сказала Фийамон. — Если вы снова пожелаете задуматься о смене занятий, прошу, немедленно поставьте меня в известность.

— Думаете, из меня получился бы сколь-нибудь годный банкир?

— Скорее взыскатель долгов, — скупо улыбнулась Кааппе. — У вас оригинально и гармонично сочетаются мастерство ритора, ум, а также… — Фийамон сделала короткую паузу, подыскивая нужное слово или делая вид, что подыскивает. — Бритвенная острота суждений. Одалживание денег похоже на лекарскую практику, оно требует острой руки и хорошо заточенного ножа. Глядя на вашу манеру переговоров, думаю, вы преуспели бы и в моем ремесле. Так что предложение открыто… до наступления как-нибудь очевидных препятствующих обстоятельств.

— Я запомню, — со всей серьезностью пообещала Биэль.

— А теперь, в ожидании вестей с поля боя, — предложила ростовщица. — Не покажете ли мне дворец?

— Почту за честь. Почту за честь…

_________________________

Кстати, цитата про королей и проституток мной не выдумана, а позаимствовал из «Истории нравов» Эдуарда Фукса. Рекомендую, весьма познавательная книга, хотя (имхо) автор все же временами сгущает краски. Но атмосферу легкости нравов, царящую в высшем свете автор, насколько я понял из сопоставления источников, передает весьма точно.

Глава 11

— Что же… — протянул мастер Ульпиан, с третьей попытки водрузив на переносицу очки. — Посмотрим, поглядим…

Это была странная особенность, которая неизменно поражала Елену. В Ойкумене давно уже додумались до тактических очков с цветными линзами из упрочненного стекла, а также вполне земного вида оправы с проволочными или костяными дужками. Их часто использовали на Пустошах, в прочих землях реже, но также применяли. Однако в городах слабое зрение подкрепляли уродливыми конструкциями без дужек, похожими на гибрид складной лупы и прищепки. С чем это было связано — загадка. Возможно, психология аборигенов жестко разделяла предметы по назначению. То, что с диоптриями — одна штука, то, что для защиты глаз — совершенно иное дело, хотя и там, и там есть линзы. Такие вещи — вроде бы мелкие, незначительные — снова и снова демонстрировали Елене пропасть, разделявшую местных людей и ее, пришельца из условного будущего.