Нагибатор Сухоруков (СИ) - Кленин Василий

Я решил, что в праздничный день лично пройду по рынку и накуплю всякого тыщи на три «клювиков». Утрясем «курс валюты», сформируем цены. И приличная денежная масса в Излучном начнет ходить. Да чего греха таить… не только в Излучном! У меня были наполеоновские планы.

Раздать тысячи в одно рыло тяжеловато, помощники нужны. И накануне праздника я вызвал Ннаку, тем более, что на нём лежит обязанность по закупкам всех важных стратегических товаров. И разговор у нас, мягко говоря, не задался. Нет, он всё понял. Про деньги, как всё будет работать. Но мой горец понял всё немного глубже, чем мне хотелось.

— Почему ты забираешь у меня какашут и «клювики»? — прямо спросил Мясо.

— Потому что это важное дело, и мне нужно, чтобы специальный человек занимался только этим, не отвлекаясь на другие дела, — начал я на ходу выкручиваться, прикрывая частичной правдой правду истинную.

Тишина. Ннака стоял передо мной, сидящим за столом, и буравил взглядом.

— Володыко, — тяжело начал он. — Ты не можешь простить мне Мангазею?

— Что? Нет! Конечно, там твои воины подвели. Но я понимаю, что все люди разные. И каждый хорош на своем месте. Глупо винить кецаля в том, что он плохо плавает. Ты мудрый казначей, просто не надо было рваться на войну, — я сыпал словами, не останавливаясь, и внутренне бесился от того, что оправдываюсь перед наглецом, которого самого впору обвинять.

Но Ннака, казалось, услышал только первое «нет», а всё прочее пропустил мимо ушей.

— Тогда почему-тко?! — оцколи кинулся прямо к столу, нависая надо мной. — Чего ты також со мной?

Казначей был дико взволнован, это легко понять по горскому говору, который начал прорывать в его четланской речи.

— Как? — я откинулся на спинку стула, не понимая, что происходит.

— Почему-тко приниживаешь? Позоруешь перед всеми!

— Да ты чего?! Напился?

— Я бывча с тобой в самое тяжко время! — Ннака уже не мог остановиться, его несло. — Я да Хвост. Никочь более! Мы-тко возвысили тебея! Мы-тко твоея опора! И что я получил? Торгаш? Всегда торгаш!

— Ты — важнейший человек в державе! — возмутился я. — Тебе что, не по нраву быть казначеем?

— Торгаш! — обвиняюще крикнул горец. — Простоть главный торгаш… Я-тко понимаю, когда твоей Рукой стал Кочи — уважатный вождь. А потомочь второй Рукой стал Ицкагани. Вражина! А стал твоей Рукой. Не Хвост, не я. Но я-тко стерпел. Кочи помер, и снова почетное титло досталось кому-то, но не глупому Мясу! Торгашу Мясу, который нешто боле не пригоден! А топерь! Топерь третьей Рукой стал простой золотой! Вообще никто! Он-тко почета поболе достоин, нетож како я!

Вот это да… Я смотрел на бушующего Ннаку и удивлялся, как по-разному люди смотрят на мир. Для меня-то все должности были функциями, и я подыскивал на них подходящих исполнителей. А для моего казначея это было признанием заслуг, почетом. И, получается, я его этого почета лишаю. Раз за разом. Невольно вспомнилось, как мне на мозги капали, чтобы я назначил Мясо Рукой в Крыло. Ведь он сам это и организовал! Гляди, как почета хочется парню!

— Мало тебе, значит? — я резко встал из-за стола, кровь прилила к моему лицу. — Значит, двадцатника простого я возвысил — это плохо. А вспомни-ка, кем ты был? Пленник, безрод — и как я тебя возвысил!

— К работе приставил, — буркнул Ннака. — Всё на тебя тружусь, ни почета, ни уважения…

— На меня?!

И тут у меня окончательно снесло башню. Я кинулся к полкам, дрожащей от гнева рукой начал рыться в папках, нашел нужные листы и яростно хлопнул ими о стол.

— На меня?! — и я начал читать. — «Четвертая луна, день девятый. Шесть змеев-спиралек из стек-тла указаны, как битые. В переплавку ни одного осколка не доставили. Четвертая луна, день шестнадцатый. Три двадцатки тюков с агавовой пряжей из Крыла передали ткачам. В казну вернули ткани на треть этой пряжи. Четвертая луна, день двадцатый…

Я читал и читал раскрытые прегрешения своего казначея, багровея лицом. Ннака стоял столбом, мелко дрожа всем телом. О нет, ему не было стыдно! Я ясно видел, что всё им сотворенное горец считает нормальным. Частью своей работы. От понимания этого меня колотило еще больше.

— И это — только с прошлого Дня Змея! — уже орал я. — За это тебя наградить?! За это почет тебе полагается! Как же ты неправ, Ннака! Всё это время я помнил, кто ты для меня. Я всё видел! Каждый твой шаг мне известен, но я был благодарен тебе за то, что ты поддерживал меня в трудные дни. Я закрывал дела на твои мелкие дела, а ты решил, что так и полагается? Так вот знай: с сегодняшнего дня я буду оценивать тебя по заслугам! За любую кражу из моей казны, за любую махинацию взыщу по полной! А почет? Почет теперь заново заслужить придется!

Ннака набычился, сжимая и разжимая пухлые кулаки. Я не боялся: Мясо никогда не был для меня опасным соперником. По крайней мере, в той борьбе, где участвуют кулаки.

— Вон отсюда!

Циновка нервно покачивалась, скрыв ушедшего казначея. Я плюхнулся на стул и прикрыл глаза. Вот когда это случилось? Когда веселый пронырливый, но такой верный парень стал циничным воротилой с непомерными амбициями? И чего ему сдался этот почет? Эти чины…

В общем, вечер накануне праздника был испорчен бесповоротно. Да и сам праздник. С утра стало ясно, что на рынок съехалось заметно меньше народу, чем весной. Из Жарких Земель было всего несколько купцов, совсем не было куитлатеков. А ведь раньше люди Накацтли День Змея не пропускали. С юга тоже гостей не прибавилось, хотя, мы и разрешили всем толимекам свободно торговать по Мезкале, отменили запрет Куалаканы и Хетци-Цинтлы. Наверное, я их понимаю: только что мы с войной пришли, а теперь в гости зовем.

Так что с низовий прибыли только закатульские торговцы. Хотя, самым ярким гостем стал новоиспеченный князь Хетци-Цинтлы. С супругой. Да, ловкий Циак привез свою загадочную жену. Ту самую, что вертит правителями, как хочет.

Интересно ведь! Ну, устроили торжественный прием. У меня свита цвела пышным цветом, самого императора тоже вырядили в пух и перья. А также в нефрит, золото и тумбагу. Мой новый тронный зал почти достиг пышности зала в Крыле, а вот использовался редко. Ну, как не пригласить «дорогого гостя»! Жена двух князей оказалась ожидаемо эффектной женщиной. Уже немолода, но статная. Весьма высокая, кстати. Уж точно повыше своего «молодого супруга». Лицо острое, большой орлиный нос и глубоко посаженные глаза — просто гигантские глаза! — в обрамлении густых бровей. Выдающиеся скулы были вытатуированы паутинным орнаментом. Кажется, это южная, закатульская мода. Ну, и разумеется, украшения! Много и разных!

Не буду скрывать — я не смотрел на дважды княгиню. Я пялился на нее. А она, зараза, не отводила взгляд. Принимала мою реакцию, как должное.

— Владыка, — шепнул мне, не размыкая замерших в улыбке губ, Ицкагани. — Умоляю тебя, перестань так смотреть на нее. Эта женщина неправильно тебя поймет — и Закатное княжество лишится еще одного князя.

Я не сдержался и хрюкнул, подавив смех. Конечно, передо мной была классическая «черная вдова», пожирающая мужчин и выплевывающая их остатки, когда на горизонте появляется новый перспективный объект. В нашем патриархальном обществе таким выжить нелегко, но эта смогла. Что все-таки заслуживает некоторого уважения.

«Нельзя, нельзя на нее пялиться и терять контроль над собой, — убеждал я себя. — …Но до чего же хороша, чертовка!».

— Вместо того, чтобы облизываться на чужое, владыка, — не унимался Ицкагани. — Лучше бы пристальнее смотрел на то, что рядом. Что готово упасть в твои руки с благодарностью и по достоинству оценит твою благосклонность.

Это он про свою дочь. Господин Черного Урочища навязывал мне ее уже почти год. Девушка была на три года младше Сухой Руки, и ей давно пора замуж. Но Левая рука придерживал ее, рассчитывая породниться с владыкой. И, в принципе, я был не сильно против, а молодой организм весьма хотел регулярной половой жизни… Но я чересчур опасался усиления Ицкагани. Да, после известных событий он принял меня и мою власть всем сердцем. Но человек-то не меняется. Как был интриганом, так им и остался. И раз нельзя стать первым на Великой, то все свои силы он вложил в подковерную борьбу за второе место. Только получалось это у него плохо. В моем царстве-государстве для карьерного роста надо дела делать! Влезать в проекты, реализовывать их, что-то предлагать… А Ицкагани, при всем своем уме, оказался страшным консерватором. Человеком, развернутым лицом в прошлое, ревнителем традиций. Ничего нового ему нафиг не упало.