За горизонт! (СИ) - Ромов Дмитрий
— Сидел когда-то, но сейчас завязал…
— Да ну? Завязал? Давай знакомого твоего трясти.
— А его-то зачем трясти? — хмыкает Борис. — Я ему же ничего не рассказывал, попросил найти человека, чтоб доллары купить. Зачем, кому и почему не объяснял. Он при всём желании навести не мог. Он мне дал номер и пояснил, что сказать надо.
— И чё говорить надо было? — спрашивает Цвет.
— Сказать, что от Шуста.
— А Шуст — это кто?
— Да этот знакомый и есть. Но он, я же говорю, он не знал ничего. Я ему не говорил.
— Ищи тогда цыганёнка с двумя фиксами типа золотыми.
— Ну, ладно, — поднимает Борис одну бровь и сам тоже поднимается из-за стола. — Счастливо оставаться. Позвоню, если что.
— Спасибо, Боря, — киваю я.
— Мутный фраерок, — качает головой Цвет, когда тот уходит. — Артист, в натуре. И цыган. Он чё всегда на себя столько побрякушек навешивает? Может, он того?
— Чего того? Педальный что ли?
— Во-во, — усмехается он.
— Да вроде замечен не был.
— Смотри, а то зафаршмачит к херам… тьфу-тьфу-тьфу…
Подходит бармен:
— Егор, там Фархад Шарафович звонит…
Я подхожу к телефону.
— Короче, филателист твой — это Марочник. Он валет червовый, птица высокого полёта. Раньше блистал, а сейчас вроде тихо на валюте сидит. Пенсионер. Но он под Мишей Четвертным.
— Что ещё за Четвертной?
— Считай, правая рука Лимончика, ну, столичного значения. Одна из рук, вернее. У него их много.
— Лимончик этот, как индийская Кали, получается.
— Получается, — соглашается Ферик.
— И как его найти, Марочника то есть? И нужно ли его искать?
— Поищи, хуже не будет. Слушок пошёл, что он бабок поднял.
— Ого? Может, он гуляет где?
— Нет, не гуляет. Он хитрый и скрытный. Нигде не гуляет и не будет никогда. А вот Немой гуляет.
— А это кто такой?
— Есть такая тупая дубина, усик и хапушник. Из него слова не выжмешь. Но с ним ещё какие-то бакланы. Довольные и болтливые. Хвастаются, что лоха нахлобучили, фраера безответного.
— Так мало ли кто сегодня лохов нахлобучил по городу-герою Москве?
— Это правда, но этот Немой, вернее, дружки его, в разговоре Марочника поминают.
— Ого, а есть адресок этого Марочника?
— Нет, адреса нет. Ты же и так знаешь, где он обитает.
— Ну, это днём только… А где разбойники празднуют? Место известно?
— Не поверишь, — усмехается Ферик. — У тебя же в катране, в том, что для социально близких оставили.
Твою ж дивизию! Под самым носом у нас!
— Цвет! — зову я. — Херово твоя система работает. Звони во второй катран, в тот, куда блатные ходят.
— Зачем? — хмурится он.
— Там походу мои налётчики веселятся. Отмечают свой скок с прихватом.
— У нас что ли?
— Скажи, чтобы их взяли и в подсобке заперли. Немой и ещё двое с ним. Ну, или сколько есть, может их там и больше. Всех, короче.
— Цвет звонит, а я иду к себе в номер и тоже звоню. Звоню на базу, объявляю сбор по тревоге и даю команду оперативной группе выдвигаться к катрану. Повесив трубку, одеваюсь и с парнями выхожу на улицу.
Тут же появляется и Цвет, подъезжает его тачка. Он садится вперёд, а я со своими телохранителями гружусь назад.
— Спасибо, брат, — говорю я, — что едешь со мной.
— Как тебя бросить, брат? — отвечает он с усмешкой. — Ещё недавно, ты как сынок был, а теперь, видишь, брат. Скоро, наверное, отцом мне станешь. Вместо Бро погремуху надо будет на Батю править.
— Я к тебе всегда, как к брату относился, — хлопаю я его по плечу. — Пусть старшему, но брату.
Один с порванной и грубо заштопанной губой, другой чернявый с двумя фиксами и третий, будто проглотивший кол, молчаливый и с глазами, как у филина. Они торчат в пустой складской комнате в подвале. Выглядят не очень, рожи охранники им намяли. Видать, отказывались отправляться в заточение.
— Здорово, Немой, — говорю я с улыбкой и приветливо киваю тому, что кол проглотил. — Познакомь с братвой.
Он ничего не говорит, только глазами хлопает. Их трое, нас четверо — я, Цвет, Саня и Сеня. Комнатка маленькая, больше народу, всё равно, не войдёт. Да и не подъехала ещё моя бригада скорой неотложной помощи.
— Ты не Шуст, случайно? — спрашиваю я у цыганёнка.
Он удивлённо таращится на меня.
— Так да, или не да? — наседаю я, но он не отвечает.
— Вы кто такие, фраера? — рычит Цвет
— Ты сам кто такой? — через губу бросает цыган. — На мусора больно похож.
Цвет в полемику не вступает, а резко и точно бьёт его в зубы. Не иначе, как на фиксы запал? Хочет их вышибить и себе забрать.
— Я Паша Цвет, — говорит он. — А ты кто? Ты Шуст?
— Так вам Шуст нужен? — спрашивает третий с зашитой губой. — Это не Шуст, это Цыган, брательник его. Попутали вы…
— Ты, валет, в натуре, гусегон! — орёт Цыган. — Завали хлебало, это же он!
Немой тупо смотрит на это всё и ничего не говорит.
— Так, ладно, пацаны, вы попали, — качаю я головой. — Конкретно попали, основательно. Но оставаться ли живыми и здоровыми решать вам самим. Решайте, я разрешаю. Отдаёте бабки и отвечаете на вопросы, расходимся мирно, идёте на своих двоих, ясно? А если нет, тогда всё очень плохо.
— Да пошёл ты, чушкан! — взвивается Цыган и тут же получает прямой в челюсть.
Это Саня вступается за честь босса. Цыган отлетает к стене, бьётся затылком, и сползает на пол.
— Кто-нибудь ещё хочет вести переговоры? — спрашиваю я. — Бабки сюда. Я их всё равно заберу, но вам мой беспредел не понравится.
— У нас нет, — отвечает штопанный.
— А где ж они? — интересуюсь я.
Молчат. Я вздыхаю.
— Вы знаете, кто я? — спрашивает Цвет.
Немой и штопанный кивают. Цыган стонет на полу.
— А вы знали, что бабки мои? Если знали, значит меня кинуть решили, да? Могли не знать, конечно, но тогда просто отдайте и всё, на этом разойдёмся.
— У нас нет, — повторяет чувак с порванной губой.
— Ну, давайте проверять, — говорю я и бросаю взгляд на Семёна.
Он кивает и двигается в сторону Немого.
— Они у Марочника, — выпаливает тот.
— Ты чё… — шипит его подельник.
— Мы ему доллары отвезли, — продолжает Немой, — а теперь поедем за рублями.
— Ты нахера… — хватается за голову штопанный.
— Да ты не кипишуй, — успокаивает его Цвет. — Всё равно рассказали бы. Только костей целых бы не осталось. Когда поедете и куда?
— Через полчаса в магазин опять, где вот он был сегодня уже, — кивает этот кент на меня.
— А если кинет? — интересуется Паша.
— Не, он, в натуре, по понятиям живёт. Не кинет.
— Ну что же, хорошо. Сидите здесь пока, а мы к нему съездим. Если всё, как ты говоришь, отпустим вас. Если же по ушам нам проехал, мы вернёмся и вывернем вас наизнанку. Добавить ничего не хотите?
Они молча крутят головами.
Мы оставляем их в подсобке, а сами выходим из катрана. Мои парни уже здесь. Буханка защитного цвета, тарахтит перед дверью.
— Паша, — говорю я. — Можешь оставаться. Теперь я сам справлюсь. Группа поддержки подъехала.
— Да ладно, мне уже интересно стало, — усмехается он. — С тобой поеду.
Когда въезжаем во двор «Филателии», там оказывается ещё две машины — «Жигули» и «Волга». Хорошо, что дом не жилой и в округе нет любопытных соседей, только массивы гаражей и административные здания, тонущие в ночной февральской дымке.
Мы тихонько выходим из машин. Стараемся не шуметь и не разговаривать. Запарковались мы так, что из окна нас увидеть довольно сложно. Я делаю знак парням и они проверяют тачки. В них никого не оказывается. Пустые. Хорошо.
Окно кабинета, в котором проходил обмен, плотно зашторено, но из небольших щёлочек пробивается свет. Здесь, голубчик. Ну, и отлично. Саня пытается заглянуть в эти просветы, но ничего не получается и он качает головой, признавая поражение.
Ну, и ладно. Я подхожу к двери и начинаю тарабанить. Через некоторое время она приоткрывается, и из неё выглядывает явно не наш филателист. Здоровая угрюмая рожа.
