Алексей Федосов - Записки грибника #2
Все не так делают, абсолютно. Я же кто? Дитя своего века, века великого гугла. Нахватавшись верхушек считаем себя гениями логистики, стратегии и тактики. С умным видом разглагольствуем на разных форумах — вот предки тупые, так не надо было делать, а вот так и так, но вот так будет лучше. Насмотримся китайских и американских боевиков и на полном серьезе начинаем верить в то, что кун-фу — самая лучшая школа рукопашного боя и что катана самый лучший меч за всю историю человечества. Только почему-то все забывают, о том, что азиаты проиграли европейцам ВСЕ войны. Вдаваться в подробности не буду, упомяну всего две вещи, масса тела воинов противоборствующих сторон и количество букв/звуков в отдаваемой команде.
Великий меч катана, один из мифов об этом оружии гласит — готовый меч проверялся на телах казненных преступников, самым лучшим считался тот, который разрубал пять трупов, уложенных штабелем. Господи и кто в это верит… Знаете, сколько весит нож для гильотины? А ведь он должен сделать один единственный рез, в самой узкой части человеческого тела. Попробуйте разрубить свиную тушу мечом или саблей с одного удара… Можете сослаться на эффектные кадры, когда мастер рубит циновку, разделяя её на три части. Да вас дурят в полный рост. Циновка свернута в тугой рулон и совершенно сухая и из чего сделана… Из тростника, легкого пористого материала. Надо взять самый обычный хворост. Желательно чтоб он был сырой, сделать вязку такой же толщины и помахать ножиком переростком. Хрен чего получиться. Вам не хватит, ни веса оружия, ни скорости, чтоб перерубить мишень пополам. Оружейники Испании и Дамаска добились выдающихся результатов в создании оружия, не отставали от них и наши предки. Я не говорю, что катана плохой меч, он хороший, даже отличный, но для своей страны и своей воинской школы, и если сопоставить европейский и японский стиль боя, последние будут в проигрыше. Девяносто процентов ударов катаны рассчитаны на рубящее — режущий удар и только десять на колющую атаку. Тактика применения европейского меча, а потом и сабли, распределяет удары равномерно.
В чем-то может я и не прав, относясь предвзято к оружию самураев и восхваляя свое оружие. На своем острове они лучшие, так пусть там и останутся, ибо на материке им нет места.
На одной из ночевок подбил своих сторожей показать воинское искусство владения саблей (эту приблуду только дети не таскают) Сначала отказывались, ссылаясь на усталость, некогда мол — поперву надобно ночлег обустроить. Дожал. Мой очередной словесный наезд, прервал скрежет вынимаемой из ножен сабли. А ничего так, довольно острая железяка. Правда малость неприятно, когда острие в сантиметре от кончика носа раскачивается, а с противоположной стороны ехидный голос чего-то спрашивает.
А советчики, мать их за ногу, рекомендации выдают и комментируют…
— Семен, да ткни ты его разок, замордовал он ужо, горше редьки, язык его поганый.
— Не, лучше ухи подрезать…
— Ноздри вырвать и на лбу — вор начертать…
— Так он же не тать какой…
— Да на татя не похож, за то повадки как у пса бешеного, всякого покусать норовит…
Отбил лезвие в сторону, стукнув ладошкой по тупой стороне. — Только этим и можешь хвастаться? Себе в дупло засунь и там ковыряйся, придурок. Те слабо будет вот эту жердину с одного разу смахнуть, али сабля те нужна, чтоб порты не потерять или от собак отбиваться, когда с посиделок ночью возвращаешься?
Сделал вид что задумался. Потом выставил перед собой указательный палец и покачал им, — Мне ведомо зачем тебе сабелька. Ты когда до ветра ночью ходишь, с собой берешь, от мышей отбиваться они в потемках дюже страшно пищат. А то пойдешь пописать, заодно и покакаешь…
— А ты за мной, доглядывал что ли? — Семен упер саблю в землю и гордо выпятил грудь. — Да я пятерых татар ей срубил…
— Ну да, ну да, догнал и порубил. — Я потянулся к костру, подобрал маленький сучок, тлеющий с одной стороны. Подул на него, чтоб разгорелся и бросил в сторону стрельца, метился при этом в грудь. Семен, не ожидавший от меня такой пакости, взмахнул левой рукой, пытаясь отбить уголек. При этом видимо хотел отшагнуть в сторону, да вот сабля помешала, запуталась промеж ног и парень с размаху сел на задницу, эдакой раскорякой. Народ заржал. Ничто так нас не радует, как всякого рода нелепица случающаяся с друзьями.
Налившись дурной кровью, Сема вскочил на ноги и замер на месте, наткнувшись взглядом на дуло двадцать пятого калибра.
— Федька, сучий потрох, убери пистоль. — В круг света от горящего костра, шагнула знакомая фигура сотника и остановилась напротив, — Тебе сколько раз говорено было…
Я, молча, поднял пистолет в темное небо и нажал на спуск. Курок сухо щелкнул, но выстрела не последовало. Выставил вперед левую руку и разжал кулак, на ладони тускло блеснул медным донцем, патрон.
— А ну пошли прочь отсель… — Силантий произнес это в полголоса, я бы сказал спокойным тоном, а вот народ, словно ветром сдуло. Только что рядышком стояли, глазом моргнул и уже нет никого.
Сотник сел рядом со мной, поднял с земли пруток, по шурудил в костре, сдвигая к центру откатившиеся веточки и мелкий сор. Подбросил в огонь несколько еловых веток. Сначала поднялся ароматный дым, а потом с веселым треском, ввысь, разбрасывая искры, взвилось пламя. Старый стрелец задумчиво посмотрел на танцующие язычки, оранжево-красного огня.
— Тебе чего надобно? Ты пошто как пес на ребят кидаешься? — Силантий повернул голову и посмотрел на меня.
— Обида гложет, — Я нажал на рычаг, ствол откинулся. Вставив патрон в патронник, зарядил пистолет, задумчиво покрутил его, осматривая со всех сторон, потом убрал в кобуру. И с самым честным лицом уставился на своего собеседника.
Он усмехнулся, — И кто ж тебя обидел, сиротинушку.
— Так ты самый и есть.
— Я! — Силантий рот раскрыл от изумления. Бровки домиком, серые, еще не утратившие своего цвета глаза, словно два блюдца, артист, ей богу артист. Мне до него как до Пекина согнувшись.
— Нет, я! Кто тебе сказал, что ляхи войной пойдут, а? Ты ж не поверил мне, но в Москву на ночь глядя, поехал, дружков своих пытать. Я как проклятый в этой мастерской с утра до ночи торчал, парням жизни не давал и что толку. Ружей понаделали, а добрый дядька Силантий не разрешил из них стрелять — Негоже, припас жечь попусту, надобно для ратного дела сберечь. Твои ли это слова?
Молчи уж, — Махнул на него рукой.
— я в двух шагах от тебя стоял и сам это слышал. А ведомо ли господину сотнику, что у него половина стрельцов глаза при выстреле закрывает? — Обернулся через плечо к палатке стоящей поодаль и крикнул, — Илья! Окороков, хрен не русский, ружье мое принеси.
— На кой тебе оружье? Кого стрелить собрался? Так ежели очи не закрывать, их огнем побить может — Силантий потер правую щеку, покрытую синими оспинками от пороховых ожогов.
— Да никого, хочу, чтоб оно у меня под рукой было. — Зарядил «костолом» и поставил рядышком, в доступности.
— Силантий вот ты сказывал — что тебя учили саблей биться. Было такое?
— Ну, так оно… — Стрелец ответил и кивнул, подтверждая свои слова. — Не одно лето ушло…
— И не в обиду тебе будет сказано — хорошо рубишься, рази до седых мудей дожил, — Я продолжал давить на нашего командира. — Так что же ты своих ребятишек на сабли польские, словно скотину на убой, ведешь. Сам сдохнешь, да и черт с тобой, значит дерьмовый ты сотник. — Последние слова я прошипел ему на ухо, ткнувшись носом в висок.
Он отшатнулся, окинул злым взглядом, — Федька, ты это… Говори да не заговаривайся, а не то…
Я сел на свое место, — это ты, верно, молвишь — не мне. Небось ужо за все грехи, перед Николой угодником, свечку затеплил?
— Да ежели бы ты не копался, мы бы на две седмицы раньше бы вышли…
— Здорово живешь! Силантий ты с больной головы на здоровую не перекладывай. Я тебе еще, когда говорил — что с походом надобно обождать, пока все стрельцы с ружьями управляться не научаться
Тебе же шлея под хвост попала — завтрева по свету выходим. Ну вышли, ну идем. И далече нам еще шагать?
— Федор, уймись… И тут старый пердун проговорился — Через три дня нас должны встретить и до места проводить.
— И кто эти добрые самаритяне?
— Тезка твой Федька Ухов. У него недалече от Смоленска именьице небольшое…
Услышав это, я аж взвился — Силантий, да ты в своем уме? Да больше половины смолян дворовых к ляхам переметнулась и на Москву с Владиславом пошли, и ты от такого человека руки ищешь…
Подскочил и забегал по освещенному костром пяточку, бессвязно матерясь сквозь зубы и размахивая руками.
— Сядь ушлепок, не мельтеши. — Грубые слова, сказанные спокойным, усталым голосом, остановили мою беготню. Силантий кряхтя поднялся, — Федька никогда вором не был и землю честно заслужил, а вот кто ты такой…
