Алексей Федосов - Записки грибника #2
— Федор, пойдем, — Стрелец кивнул в сторону ворот, — опосля свои побрякушки заберешь.
* * *Мы неспешно шли по улочке в сторону нашего дома.
— Силантий! Обещался через седмицу вернутся, а сам токмо сегодня явился.
— Надобно было… — Силантий остановился, повернулся ко мне, на скулах вздулись и пропали желваки, черты лица разгладились. — Что про пищали молвишь?
— Полтора десятка есть и думаю что за две седмицы всех оборужим. — В душе надеялся, что дней за десять управимся.
— Долго. Скоро дожди начнутся.
— Силантий, — Решил задать вопрос, мучивший две недели, — А кто тот мужик был?
— Соглядатай, меня высматривал… — Стрелец поднял вверх голову прищурившись, посмотрел на синие небо и высоко плывущие облака, — Пойдем, неча туточки стоять. — И зашагал дальше, явно не желая разговора на скользкую для него тему.
Я остановился в распахнутых настежь воротах, — Чтоб вас всех перевернуло два раза… — Только и смог что выругаться.
С утра еще чистый двор, сейчас усеян конскими каштанами и похож на минное поле, установленное пьяным сапером. Легкий ветерок гоняет пучки сена, словно перекати поле, собирая в кучки, лежащие вдоль забора, клочья золотистой соломы под стеной конюшни. Несколько телег, распиханные по разным углам, даже еще не разгруженные, укрыты рогожей и перетянуты веревками.
Пробормотав что — Любопытство не порок, а средство к существованию. подошел посмотреть.
Ничего интересного, мешки с пшеницей или рожью, кажется, еще горох нащупал и что-то на рис похожее. Не, это овсянка сэр.
— Ты чего поклажу, словно девок щупаешь? — Вышедший с конюшни стрелец был незнаком. — Ступай отседова.
— Охренел. Это мой дом!
— А… Так это ты, Федором будешь? Силантий Митрофанович про тебя сказывал. — Перехватил по ухватистей охапку соломы и ушел, свернув за угол бревенчатой постройки.
Я только руками развел — твою двадцать…
* * *— Силантий, во что двор превратили? Обосрали все, что только можно, а меня, так чуть не турнули…
Остановился на пороге пылая праведным гневом по поводу беспредела устроенного на улице.
Он бросил короткий взгляд в мою сторону, кивком головы указал на лавку и, отвернулся к собеседнику, который что-то ему говорил.
— Хорошо, так и сделаешь, но чтоб через седмицу был здесь. — Невзрачного вида мужичек, встал, поклонился и вышел. В дверях он оглянулся, и я перехватил его любопытный взгляд.
Уместив свое седалище на произведение местных умельцев, поставил локти на стол и положил подбородок на сцепленные пальцами, ладони. — Рассказывай, как съездил?
Он отмахнулся, — Хорошо… Молвишь, остатним стрельцам, токмо через две седмицы получиться оружье дать?
— Угу. Силантий… — Договорить не дали, в распахнувшуюся дверь вошел парень, которого ставил старшим на стрельбище. Снял шапку, поклонился и перекрестился на образа. Не одевая головного убора, спросил у меня, — Куда мешок положить?
— В сенях оставь, рядом с мостками, заберу опосля. — Ответил и махнул рукой.
Он кивнул и переступил с ноги на ногу. — Это, Федор, там два самопала твоих не стрелют… Нет по разу стрелили… Эти… Ну как их… — На лице нарисовались муки вспоминания того, чего забыл, как называется.
— Гильзы? — пришел на помощь.
— Да. Гыльзы. Петька Ворнин, молвил, что еле-еле запихнул унутрь эту самую гыльзу. Стрелил раз, хотел снарядить, за ручку, на кою ты сказывал, потянул, она сначала не давалась, так он сильней надавил… Ты уж, не обессудь, силушкой его господь не обделил да вот умишка пожалел, поломал оружье тобой сделанное, а другой, Ивашко Голявин, будет. Они слово твое на дворе ожидают. — И замолчал, ожидая, чего я скажу.
Глянул на Силантия. Сидит как вождь краснокожих, с непроницаемым лицом, только вокруг глаз собрались хитрые морщинки и левая бровь приподнялась. Всем видом своим, как бы говоря — И…
Удрученно вздохнул и обратился к стрельцу, — Пошли смотреть, чего там — не стрелит.
Бегло осмотрел ружья и на первый взгляд, даже могу сказать, какая ять — виновата. У этой яти только девки на уме, пока одна правда, но это дело такое, молодое…
Гильза после выстрела расширяется и для того что можно было её спокойно вынуть, камора должна быть конической. (Потому что сделать гильзы конусными, не смог) Дима должен был откалибровать все стволы по шаблону и пройтись разверткой, похоже, что это сделано не было.
Удрученные парни стояли рядом, заинтересованно наблюдая за тем, как я разбирал ружья. Когда сказал — что вины за ними нет, повеселели. Отправил их с глаз долой, чтоб над душой не стояли, сам же пошел устраивать разбор полетов, с громом и молниями. По дороге остановился на минутку, еще раз осмотрел эти изделия ширпотреба и зашагал дальше. Распаляя себя всеми мыслимыми карами, какие вспомнил, кои обрушу на нерадивую голову, которая ствол соединила с коробкой не тем концом…
Лета ХХХ года, Август 21 день
«Мальбрук в поход собрался»
Скрипят колеса телег нагруженных разнообразной кладью выше некуда. Ворчат люди, помогая лошадям затаскивать неподъемную тяжесть на маломальский подъем. Земля, истоптанная в пыль, сотнями прошедших до нас людей и животных, клубится в воздухе, оседая на лицах и одежде, скрипит на зубах. Не спасает даже полотняный намордник, скрученный из чистой тряпки и повязанный на манер ковбойского платка. Люди как обезьяны, сначала оборжали и обсмеяли всего с ног до головы, а через пару часов половина нашего отряда щеголяла в таком украшении. Глаза слезятся, но хотя бы можно спокойно дышать, а не заходится в судорожном кашле, поминутно сплевывая сгустки вязкой грязи, набравшиеся во рту.
Наш отряд в полторы сотни человек уже третий час ползет со скоростью беременной черепахи по смоленскому тракту. Проводник, мужик непонятных лет с пегой бороденкой, одетый в драный зипун и в неизменном вязанном колпаке серого цвета, вышагивает рядом с кобылой Силантия. Они ведут какую-то беседу, верней наш старый сотник его спрашивает, а тот отвечает, иногда жестикулируя одной рукой, в другой у него посох, хорошо просушенная сучковатая палка. Серовато белого цвета с утолщением на навершие, в два аршина высотой и немного сужается к низу. Думаю, ежели таким дрючком по хребтине перетянуть, точно каликой станешь али калекой, а при удаче можно и мозгами пораскинуть.
Вот опять ветер поменялся, теперь дует в лицо, сгоняя дорожный смог в конец обоза, и кто может, ускоряя шаг, пополз вперед. Судя по всему, скоро должна появиться большая поляна или выйдем, к какому ни будь ручью. Третьего дня мы потеряли полдня, переходя один такой брод. Ширина в два воробьиных прыжка, полметра воды и метр жидкой, липкой грязи. Первые две телеги еще как-то прошли, а третья стала на середине, ни вперед, ни назад. Добавили двух лошадей, сняли половину груза, только тогда смогли вытащить с божьей помощью и русского мата. Потом ободрали ближайшую рощу, срубив под корень, практически весь подрост и кустарник, настелили гать. Я попытался давать советы Силантию — послать часть стрельцов помочь возчикам. В ответ получил взгляд, красноречиво сказавший все о моих умственных способностях, а на словах посоветовали, яйцу не учить курицу — как высиживать яйца.
У меня теперь четыре персональных тени, сотник перед выходом добавил еще двоих. Не знаю, что он им наговорил, но я чувствую себя арабским шейхом под домашним арестом, вечером за пайкой сходить не дают, в кусты под конвоем. Отдельный шалаш для меня любимого ставят, а сами на улице спят.
Нормальные ребята, только вот, глаза у них хоть добрые, да взгляд безразличный… Так смотрят на скотину перед тем как забить. Разговаривают с тобой, едят из одного котелка, пьют воду из твоей фляги, а потом достают засопожник и вскрывают становую жилу на горле… Бр-р. Страшновато как-то от такой опеки…
Попробовал поговорить с Силантием на эту тему и получил лаконичный ответ — надо было дома оставаться. Попытался возмутиться, в итоге два цербера подхватили под белы ручки и уволокли к месту ночевки. Посадили на чурбак, всучили миску с кашей и ласково попросили, — не будит лихо — пока спит и тихо. Излил свое недоумение на их головы, с таким же успехом мог лаятся с бетонным столбом, если бы таковые здесь были. Из четверых только один охранник чуть улыбнулся, пробурчал нечто не вразумительное и отошел в сторонку, оставив меня пыхтеть в одиночестве. Наутро Силантий ласково попросил не доставать ребят, а то меня скрутят и отвезут обратно, благо еще далеко не отъехали.
Выказав это, мой «господин» величаво удалился. Принял совет к сведению и молчал целых три дня. Только по сторонам смотрел, компромат копил… Как там говорили — имеющий ухи да услышит имеющий очи да узрит. Насмотрелся всякая дурь в голову поперла, вначале…
