Сердце Изнанки. Книга – 2 - Олег Валентинович Ковальчук
— Спасибо, Зиновий, — искренне улыбнулся я. — Одно дело делаем.
— Вы уж поймите меня правильно, — продолжил Зиновий. — Не хотелось бы мне, чтобы ваш род по миру пошёл. Всё-таки вы много чего сделали для Российской империи и для нашего края. И тварей бьёте как надо, всегда. А то, что трудности — так это у всякого бывает. Главное, как с этими трудностями справляться. Мы все видим, как вы стараетесь, и готовы протянуть руку помощи.
Дмитрий хлопнул Зиновия по плечу с искренней благодарностью.
— Спасибо тебе, дружище, — произнёс он с теплотой в голосе.
— Да не за что, ваше благородие, — скромно ответил тот, склонив голову в лёгком поклоне.
Алиса, к моему удивлению, смахнула слезу со щеки. Никогда бы не подумал, что эта девушка проявит такую эмоциональность. Её суровый нрав всегда казался непробиваемым, но сейчас передо мной был совсем другой человек — растроганный и благодарный.
— Спасибо вам, спасибо, — порывисто произнесла она, её голос слегка дрожал от волнения. — Вы очень благородные, не то что… — она внезапно осеклась.
Её взгляд устремился куда-то за спину Зиновия. Я, перехватил направление её взора — тоже посмотрел туда и сразу понял причину её беспокойства. К нам решительной походкой приближался глава Гвардейцев. Он заметно преобразился с нашей последней встречи — бледность исчезла с его лица, взгляд стал жёстким и уверенным. Что более тревожно — он был не один.
За его спиной вышагивали гвардейцы, не менее тридцати человек. Все как на подбор — в полной боевой броне, можно сказать, при параде, с оружием наготове. Каждый держал руку на рукояти своего клинка, а в глазах читались недобрые помыслы.
— Ты что-то хотел, Фёдор? — громко спросил Дмитрий, обращаясь к бывшему начальнику гвардии. Голос его звучал спокойно, но я уловил в нём нотки настороженности.
— Да, Дмитрий Александрович, хотел, — твёрдо произнёс командир гвардии, поднимая подбородок выше. — Раз вы нас гоните, то извольте оплатить нам жалование за целый год сполна. В полной мере, — он сделал акцент на последних словах. — И вы от нас так просто не избавитесь, как ваш отец себе это позволял. А если надо будет, мы своё возьмём.
Последние слова он произнёс с угрожающей ухмылкой, выхватив меч из ножен одним плавным движением. Затем, он как бы невзначай уперся клинком в землю, опираясь на него, будто на посох. Это был явный жест вызова, балансирующий на грани прямой угрозы.
Зиновий, переводя напряжённый взгляд с меня на Дмитрия, затем на Гвардейцев, хранил молчание. Однако по его сжатым челюстям и нахмуренному лбу было видно, как сильно он внутренне напрягся. Происходящее ему явно не нравилось, но что он мог поделать? Правила для паладинов неукоснительны и строги. Они при каждом удобном случае напоминают всем, что не вмешиваются в дела аристократии. Так чего же иного от них ждать сейчас? Его положение было крайне деликатным — нарушить кодекс он не мог, но и стоять в стороне, когда назревает конфликт, было противно его натуре защитника.
— Фёдор, вы что же такое говорите? — воскликнула вдруг Алиса, хлопая глазами. На её лице читалось абсолютное неверие в происходящее. Казалось, что прямо сейчас, на наших глазах, в её сознании рушится целый мир иллюзий. Её убеждённость в том, что всё хорошо, что жизнь будет безоблачной, разбивалась о камни суровой реальности, проступавшей сквозь треснувший фасад благополучия.
Неужели суровая реальность действительно возьмёт верх? Пара Гвардейцев, искоса поглядывая на Алису — поглядывая так, что у меня внутри всё перевернулось — весело заржали, не скрывая своих намерений.
— Мы, кажется, знаем, чем можем взять часть жалования, — посмеялся один из них, многозначительно оглядывая Алису с головы до ног.
Фёдор недовольно поморщился и смерил взглядом шутника, но ничего не сказал, промолчал. Нехороший знак — значит, подобное поведение он готов попустить своим людям. Это говорило о многом, и ничего хорошего эти выводы не сулили. Атмосфера накалялась, и я понимал, что ситуация балансирует на грани открытого конфликта.
— Ты оружие-то спрячь, — произнёс я, глядя на Фёдора. — Видимо, ты пьяный или не в себе. У тебя ещё есть шанс сохранить хотя бы честь. Что же касается твоей жизни…
— А ты здесь вообще кто такой? — воскликнул вдруг Фёдор, уставившись на меня. — Я тебя вообще впервые вижу. Ходишь здесь важный, как гусь, раздаёшь какие-то указания. Ты что себе позволяешь? Увольнять меня вздумал? Для тебя этот день закончится очень плохо, и ты сам в этом виноват. Как смел ты такое говорить про меня и про мою семью, что я опозорил свой род? Я, служу этой семье двадцать пять лет и этим я опозорил свой род? Да что ты несёшь такое? И вообще, с тобой я говорить не намерен. Здесь есть глава рода, я говорю с ним и не смей вмешиваться в наши с ним дела.
Я громко рассмеялся, чем изрядно смутил гвардейцев. Чего угодно они ожидали, но не весёлого смеха с моей стороны.
— И у кого-то ещё здесь остались сомнения в том, что у вас, Пылаевых, были нормальные гвардейцы? — я сказал это так громко, что услышали, наверное, на другом конце поместья. И будто случайно положил руку на револьвер. — Фёдор, извинился бы, прощения попросил, упал в ноги господину — может, тебя и простили бы. Сам же до греха доводишь, так, чтобы твоё имя было не то что забыто, а осмеяно и обесчещено.
— Фёдор, не доводи до греха, — мягко сказал Дмитрий. — Прошу тебя, иди подобру-поздорову. Недоброе ты замыслил, глупость какую-то. Ведь погибнешь же зря.
Фёдор будто смутился от слов Пылаева, однако один из гвардейцев — высокий, смуглый, черноволосый, с яркой зелёной аурой — подошёл к главе гвардии.
— Их трое всего, и Дмитрий со своей силой кривой никак не справится. Мы с ними в миг управимся.
Активировав истинное зрение — я оценил что они из себя представляют.
