Прыжок "Лисицы" (СИ) - Greko
Но поговорить нам толком не дали. Князь Берзег совершил намаз и потребовал меня к себе. Он был ревностным мусульманином и стремительным военачальником. Стоило Курчок-Али обо мне заикнуться, я получил аудиенцию.
Но она пошла совсем не по тому сценарию, который я наметил. Про мои дела не говорили вовсе. Князю был нужен переводчик на переговорах с русскими.
— Я помню тебя, урум — сказал мне князь, посверкивая умными и живыми серыми глазами, не утратившими свой блеск, несмотря на почтенный возраст хаджи. — Ты был на совете вместе с хаккимом Спенсером в священной роще в прошлом году. Веры в него у черкесов отныне нет. Можно ли доверять тебе?
— Мои дела говорят за меня, — скромно потупил я взгляд.
— Наслышан про твои подвиги. Но ты снова с англичанином. Можно ли иметь с ним дело?
— Тяжелый человек, — признался я, ничего не скрывая о Белле. — Много обещаний даст. Не все из них сбудутся. Он — сам по себе. Я — сам по себе!
— Мудрый ответ. Осторожный. Но меня не устраивает!
Я расспрашивал о Берзеге, пока его поджидал. О нем говорили, как о хитром политике, вспыльчивом, энергичном и храбром человеке. Как об истинном лидере, стремившимся сплотить все племена и общины от границ с Абхазией до Анапы. Как о воине, носившим на теле многие отметины от ран и потерявшем на войне с русскими большую часть своей семьи.
— У Белла есть свой интерес, — признался я. — Правительство его страны желает, чтобы на Кавказе не утихала война.
— Вот как? — Берзег вовсе не выглядел удивленным. — Наши желания совпадают. Я — самый страстный защитник идеи войны с русскими. Вот почему мы поедем к ним говорить о мире!
Его ответ поставил меня в тупик. Объяснять что-то еще князь не стал. Отправил меня парламентером с белым флагом, чтобы договориться с русскими о переговорах.
Выполнить поручение было непросто. Все дни до приезда князя не утихали перестрелки и разрозненные нападения на солдат вне лагеря. Особо кровавые последствия вышли из обстрела группы русских, наводящих подвесной мост на злополучный безымянный остров в устье Мздимты. В ответ «Аякс» открыл ураганный огонь по возвышенности на левом берегу. Перепахал ее знатно и горцев побил немалым числом.
Поэтому мои опасения были не напрасны. Я приблизился на коне к русским окопам и завалам, устроенным на опушке леса, отчаянно размахивая флагом. Наконец, какой-то офицер взял на себя смелость меня спросить, чего добиваюсь.
— Убыхский князь Берзек, владетель этих мест, желает говорить с вашим начальником.
— С бароном Розеном⁈ — раздался удивленный голос неподалеку.
— Если он вами командует, тогда мой ответ: да!
— Жди! — приказали мне мои невидимые собеседники.
Через полчаса было получено разрешение на проезд в лагерь двух человек. Я, не медля ни секунды, вернулся за князем. Отдал на хранение свой револьвер Джанхоту. Снова под белым флагом мы с Берзегом беспрепятственно миновали кордоны русских. Въехали в лагерь.
Там кипела постоянная работа. Разбивались линии в форме пятиугольника, намечая стены будущего адлерского укрепления. Солдаты месили глину, добавляя в нее нарубленный тростник, чтобы вышел саманный кирпич. Артиллеристы устанавливали снятые с кораблей орудия. Штатные полковые «единорожки» уже стояли на своих местах. Я увидел пресловутые мортирки, наделавшие столько бед в первый день. Они представляли собой толстые короткие чугунные бочонки, установленные под углом на деревянном прямоугольном основании, похожим на ящик. Для стрельбы их привязывали к деревьям, чтобы не «ускакали». Про таких зубастых малюток правильно говорят: мал клоп, да вонюч.
Барон Розен принял нас в шатре в присутствии многих офицеров. Среди прочих, стоял и Эсмонт, меня узнавший, но виду не подавший.
Берзег почему-то представился Бейарсланом. Он принял горделивую позу, выставив вперед правую ногу и сохраняя прямую осанку, несмотря на свой 70-летний возраст. Он не мог поразить офицеров в шитых золотом мундирах и эполетах своей простой черкеской песочного цвета, лишенной любых украшений. Лишь белая чалма выдавала в нем совершившего хадж, а потому достойного уважения среди мусульман не только в силу почтенного возраста. Присаживаться он отказался. Так и беседовали стоя, что явно доставляло неудобство престарелому барону Розену, наместнику Кавказа, опиравшемуся на палку.
— Зачем вы пришли в наши земли, достойные слуги русского падишаха? Зачем убиваете наших людей?
— Турецкий султан подарил нам эти земли! Об этом в Адрианополе заключен договор, — бесстрастным тоном ответил Розен. Чувствовалось, что он произносит эту фразу в стопятьсотый раз.
— Выйди во двор и забери птичку на ветке дуба. Я дарю ее тебе! — усмехнулся убыхский вождь.
— Вам следует покориться! Те, кто присягнул нашему Государю на верность и обещал стать мирным, приобрел выгоды — неприкосновенность религии и обычаев. Те же, кто будут противиться силе нашего оружия, пожалеют и испытают самые пагубные для них последствия!
Берзег спорить не стал. Объяснил, что много погибло князей и старшин. Теперь некому увещаниями остановить сопротивление. Зато поводов для мести прибавилось многократно.
— А как же вы, уважаемый князь? — с насмешкой спросил кто-то из высших офицеров. От меня они заранее узнали, кто прибудет на встречу — когда вел переговоры о пропуске в лагерь.
Берзег понял, что его инкогнито раскрыто, но оправдываться не стал.
— Я прикажу своим людям разойтись по домам за реку Соча. Что ж до остальных, надежды на успех нет. Соседние племена джигетов желают сражаться до конца. Они говорят: если нам не хватит людей, мы пойдем их искать во чреве наших матерей и вручим им оружие в руки, чтобы продолжать с вами войну.
— Быть может, непримиримость джигетов смягчит золото? Мы можем заплатить за землю, которую заняли.
— Я передам им ваше предложение, большой генерал!
Он сказал так с легкой насмешкой. При желании можно было перевести и по-другому: как «толстый генерал». Розен со всей очевидностью страдал излишней полнотой.
— Сейчас вас проводят в другую палатку, где вы найдете наши подарки. Выбирайте, не торопясь!
Меня попросили задержаться. Берзег, покидая палатку, хмуро на меня зыркнул, но смолчал.
Розен не стал тянуть время, понимая щекотливость моей ситуации:
— Контр-адмирал Эсмонт мне объяснил, кто вы такой. Что скажете про Берзега?
— Хитрый и изворотливый сукин сын. Не верьте его лживым речам. Единственное, что он хочет, — это потянуть время.
— Не склоняют ли его к сопротивлению английские агенты? До нас дошли слухи, что они могут быть в лагере.
— Пока там лишь один — Белл. Ожидается и второй. Лонгворт.
— Ах, как неловко вышло, — воскликнул Розен. — Я уже написал Его Сиятельству графу Чернышеву, что Бель в Трабезонде! Ну, что ж! Как вышло — так вышло. Менять ничего не буду.
— Примите пистолет и золотое кольцо обер-офицера Марлинского. Он погиб от русской картечи. Я столкнул его тело в воду, чтоб над ним не надругались. Надеюсь, вы нашли его?
— Час от часу не легче! — всплеснул руками барон. — Никого мы не нашли, а посему объявим прапорщика Бестужева без вести пропавшим. Конечно, Государь будет доволен[1]. Но в Петербурге у Бестужева многочисленная родня. Еще пойдут разговоры, что мы его нарочно убили, коль погиб от картечи! Ах, как нескладно вышло! — снова повторил наместник Кавказа.
Нескладно? Нелепо? Скорее омерзительно! Вечно начальство пытается выдумать себе оправдания или попу свою прикрыть недомолвками. Еще и слухи пустит, что Марлинский перебежал к горцам! Вышестоящему ничего не стоит оболгать честное имя офицера ради карьеры.
— Вы, голубчик, ступайте, чтоб старик-черкес ничего не заподозрил. Или оставайтесь в лагере.
Я категорически отказался.
— Тогда запомните, — напутствовал меня Розен. — В Тифлисе вас ждет новый начальник секретной части. Полковник Хан-Гирей. Постарайтесь поскорее до него добраться.
Я вышел из шатра в скверном настроении. Оно еще более усилилось из-за подозрительных взглядов Берзега, так и не польстившегося на русские подношения. Стоило нам покинуть лагерь русских, он накинулся на меня с вопросами:
