Аргентинец поневоле (СИ) - Дорнбург Александр
Наш почтенный хозяин радостно потирал руки; он давал полную свободу своим посетителям и даже подстрекал их в питье, игре и драках; он первый спешил зажигать приготовленные заранее факелы, если противники выходили драться на улицу, отодвигал столы и скамейки, очищая место, если дуэль происходила в самой таверне. После дуэли раненых уводили товарищи, мыли пол — и все было кончено.
Насмотревшись на здешние нравы, я решил, что мне пора в кроватку. Хватит, на людей посмотрел, свою норму выпил, больше здесь делать нечего. Да и многие посетители уже утратили человеческий облик, положив головы в тарелки с объедками.
Перед сном я решил сбросить излишек жидкости из организма. Сортир, стоящий во дворе я уже пару раз в течении дня изволил посетить, так что путь мне был хорошо известен.
Меня подвело то, что я еще не перестроился после своего внезапного попадания в прошлое. Привык, что в сортире всегда есть свет, достаточно лампочку включить. А если нет, то можно подсветить фонариком на сотовом телефоне.
А тут южная ночь. Темно как у негра в глубинах организма. Только обкусанной серебряной монетой светит ущербный месяц. И никаких тебе лампочек и сотовых телефонов. Крепкий задним умом, я еще подумал было взять с собой со стола светильник, где в керамической плошке, наполненной жиром, горел фитиль, но я был за столом не один и постеснялся. Подумал, что оставив ухмыляющуюся пьяную публику в темноте, нарвусь на ненужные неприятности. Тут же реальные: «Грузчики в порту, которым равных нет, отдыхают с баснями Крылова…» С распухшими лицами. И зачем их беспокоить? Хотя и видел, что некоторые, выходя, поступали подобным же образом.
Да и вообще тут по части свечей полная и всеобъемлющая жопа. Импорт из-за океана дорогой, а разводить европейских пчел не получилось. Испанцы, конечно, привезли с собой улья, собираясь работать по науке, да куда там! Все ринулись за золотом, за богатством, пчел забросили, а они, одичав и расплодившись, потихоньку разлетелись на оба континента.
Есть здесь, конечно, «охотники за пчелами», бродящие по диким местам, но они промышляют больше по части меда. А так больше используется для освещения жир животных. Так что даже в церкви тут не ставят свечку, а заправив одну из дежурных лампадок жиром, вешают ее в на специально отведенное место.
Короче, к сортиру я как-то подошел, но лезть без света туда побоялся. Надо же, какая неприятная чепуха нарисовалась!
Еще днем, по характерным пятнам на саманной стене таверны и мерзкому запаху, я понял, что многие не заморачиваются и дудонят прямо на стены. Но я, опять же, остерегся так делать. Выйдет кто-нибудь со светом в сортир и застанет меня на месте преступления. Так что я, не сильно озадачиваясь этой проблемой, зашел в темноту за вонючий ватерклозет и там занялся своими делами. Даже если кто-нибудь внезапно подойдет, то меня не сразу заметит.
Через десяток секунд я услышал что кто-то вышел из таверны в туалет следом за мной. И хотя у них явно был свет, но они без стеснения дудунили прямо на стены, чего-то ждали и тихо переговаривались между собой.
Я, хотя и закончил вечерние процедуры, но тоже решил подождать и не торопился показываться из-за сортира. Дурные предчувствия почему-то сжимали мое сердце. А воздух запах угрозой и опасностью.
Может эти ссыкуны уйдут? Но не тут-то было. Тоже закончив, они подождали еще немного, а потом со словами:
— Ну, где же этот хмырь? — один из аборигенов рывком распахнул дверь туалета и посветил туда, убедившись, что внутри никого нет.
Понятно. Хозяин, зараза! Оправдал свою хитрую рожу. Сдал меня с порохами. Мол, у приезжего целые карманы серебра. Наверняка это кто-то из завсегдатаев, задолжавших хозяину крупную сумму. А так он и в стороне окажется, ни при делах, и долг свой получит. И еще услугу местным уголовникам окажет.
Ловить было нечего, скоро круг поисков расширится и меня обнаружат. Придется выходить. А наверняка у этих придурков имеется оружие. Хотя бы ножи или навахи, с которыми они так ловко управляются. А у меня — голяк. Нет даже карманного ножичка. Да и не люблю я ножи. Не тот у меня темперамент.
И кричать, я думаю, бесполезно. Тут кричи не кричи, хоть из кожи вылези, быстро никто ко мне на помощь не прибежит. Никому этого не нужно. Ничего удивительного: мало ли в глухую черную ночь кричат слабые и беззащитные жертвы, попавшие в когтистые лапы безжалостных монстров? У каждого своя участь, и умнее не встревать в чужие судьбы, а заботиться о собственной!
Многолетняя безнаказанность криминальных авторитетов и вольготно чувствующих себя местных группировок сыграют свою роль. А есть большой шанс, что мне поспешат заткнут глотку ножичком. То есть этим я лишь спровоцирую мокруху. А так, глядишь, и разойдемся краями. В конце концов, никто меня тайно на рабовладельческий рынок Афганистана отсюда не вывезет.
Так что я осторожно вышел на всеобщее обозрение.Скромно потупив глаза в стиле «никого не трогаю, починяю примус».
В свете стандартного светильника, которыми в зале были уставлены все столики таверны, я увидел двоих. Не сказал бы что они выглядели как братья или как близнецы, но что-то общее в них угадывалось. Словно они вылупились из одного инкубатора.
Один латинос постарше. На вид лет 30–40. Крепкая коренастая фигура по телосложению напоминала собой напольные часы. Ниже меня на половину ладони, но тяжелее на пару десятков килограмм. Рожа словно высечена из камня. Бороду бреет, но зарос многодневной щетиной по самые глаза. В щетине дорожками явственно выделяются старые ножевые шрамы — там волосы не растут. Короче, на вид, действительно, прожженный уголовник, на котором пробу ставить некуда. Движется словно зону топчет.
Рожа такая, что хочется за квартал обойти: глубокие морщины от необузданных страстей, зловещий прищур желтоватых глаз. Для него убить человека — все равно что трубку выкурить. Даже легче, потому что табак есть не всегда, а дефицита в людях пока не наблюдается. И было ясно: поперек дороги такому лучше не становиться. Одним словом — вор старой школы.
Серьезность его намерений подтверждал сурового вида огромный кремневый пистоль, который он держал в правой руке. Таким только быков валить. При этом и пули не понадобятся, орудуй им как дубиной и будет тебе счастье. Кроме того, за поясом на самом видном месте висел здоровенный кинжал. Такой клинок режет человеческую плоть словно податливое сливочное масло.
Второй уголовник был помоложе. Как говорится и труба пониже и дым пожиже. Латинос лет двадцати, ниже меня на целую ладонь и тяжелее максимум килограмм на пять. Не больше. Морда еще свежая, как попка младенца, даже в чем-то благообразная, без шрамов и татуировок. И без всяких признаков каторжной усталости, плюс аккуратная зализанная назад прическа.
Волосы блестят, как будто он их смазывает маслом или жиром. Бороду или бреет или она пока не растет, из-за сильной примеси индейской крови. При всем при этом, молодец самого простецкого вида выглядел полным дегенератом.
По амплуа — обычный «бык» на подхвате. Парень чистый, не вязаный, но во всяких переделках побывал, руки-ноги и хребты ломать умел только так, ножом работал умело, крови не боялся, да и видуху имел устрашающую. А чего еще надо?
В правой руке на уровне лица он держит светильник, а в левой сжимает солидную наваху. Пока еще сложенную. Такие понимают только позицию силы.
Оба ссыкуна с ходу продемонстрировали мне первобытную агрессию. Что заставляло побеспокоится о сохранности своего черепа, зубов и костей. И это в лучшем случае…
— А вот и лох, который сгибается под тяжестью серебра! — с апломбом, какой Бог дает не каждому урке, обрадованно заявил старший.
При этом его солидный пистоль уставился мне прямо в нос.
— Ничего, сейчас мы тебя облегчим! — по-блатному, чуть гнусавя, продолжил издеваться ворюга, «колотитя понты». — Запомни, гнида, тебе деваться некуда! Хочешь жить, отдашь деньги сам! Давай, по-шустрому, гони бабло! Сечешь?
