Боярышня Дуняша (СИ) - Меллер Юлия Викторовна
могли выскочить из конюшни. Как только Маша скинула деревянный запор, лошади рванули
вон, сбивая с ног свою спасительницу и разбрасывая в стороны, сцепившихся в драке людей.
Дуня тоже еле успела податься в сторону.
Очнулась она в незнакомом месте, утопая в перине. В ногах лежала Любаша и тихо
посапывала.
— Где мы? — приподнявшись на локтях, хрипло спросила Дуня. Воздух в помещении был
сухой и в горле пересохло.
Любаша вздрогнула, посмотрела на свою боярышню и разрыдалась.
— Что с Машей? Я видела, как её…
Любаша ещё горше заплакала, и у Дуни от осознания непоправимого тут же защипало глаза, а потом она стала задыхаться. Любаша вытаращилась на неё, а Дуняша никак не могла
вздохнуть. Девушка принялась тормошить боярышню. Головёнка подопечной моталась из
стороны в сторону, и тогда Люба закричала:
— Помогите!
Через минуту набежали боярыни, а сквозь них пробилась лекарка. Она приподняла голову
девочки, сунула ей под нос какой-то корешок, и Дуняша открыла глаза.
— Маша? Мертва, да? — слабым голоском спросила она и разрыдалась.
— Да кто тебе сказал такую чушь? — послышался возмущенный голос боярыни Кошкиной.
— Жива Машенька! — подтвердила Милослава. — Мы за тебя боялись…
Дуня вопросительно перевела взгляд на Любашу и это заметили остальные.
— Что ты сказала моей дочери? — накинулась на неё Милослава.
— Я? Я… я ничего, я расплакалась от радости, что очнулась наша разумница!
Дуня буквально упала на постель и прикрыла глаза.
Любашу отчитывали, а Дуня в этот раз не заступилась за неё. Девушка со своей любовью к
Якимке стала рассеянной и витала в облаках, придумывая как заживет с любимым.
Дуня ревновала Любашу. Одно дело, когда старшая подруженька жила интересами Дуни, восхищалась ею, а другое… И вот понимание собственного эгоизма не добавляло Дуне
хороших мыслей о себе. Экой она стала барыней-сударыней!
Вокруг Дуняши захлопотала мама с Евпраксией Елизаровной, им помогала молодая жена
Петра Яковлевича и множество каких-то тёток.
Все пожелания Дуни выполнялись мгновенно! Её усадили в ворох подушек, выставили
огромный поднос с разными сладостями и ждали новых пожеланий. Ей такая забота была
приятна, но,как назло, ничего не хотелось. Она тщательно прислушивалась к себе, надеясь, что
проснется тысяча хотелок, но бесполезно.
И именно эта вялость всех тревожила. Дуня сама расстроилась, что в кои-то веки ловят
каждое её слово, а у неё нет сил ни на что, словно выгорела.
Её на руках отнесли проведать таких же вялых Машу и Ванюшу. Сестра и брат отделались
испугом и тоже оставались в постели. Дуня лениво констатировала для себя, что у всех них
шоковое состояние и приготовилась терпеливо пережидать эдакую несуразицу.
А вечером во двор Кошкиных въехал княжич Иван Иваныч, но Дуня уже уснула, и как ей
потом сказали, её настырный приятель всё равно прошёл и посмотрел на неё издалека. Боярыни
возмущались его упёртостью и попранием приличий, а Дуня, трижды расспросила о визите
княжича во всех подробностях, расцвела и втайне осталась довольна.
Покой и забота сделали своё дело, и утром следующего дня Дуняша уже оббегала всю
женскую половину терема, узнавая новости. Оказывается, по приказу княгини на дворы
Дорониных и Полуэктовых напали боярские дети с её земель. Им приказали вырезать
изменщиков!
Но на помощь пришли люди боярина Кошкина, князя Холмского, окольничего Ощеры и
боярские дети, подчиненные им. Так что Дуне не показалось, что сражающихся было очень
много. Ситуация могла трактоваться как бунт, и вся Москва гудела растревоженным ульем.
Дуня жадно слушала сплетни про себя и счастливо улыбалась. Какая же она известная
личность, оказывается! Может теперь дома её постыдятся наказывать?
Она благосклонно вызнала, что люди приписывают ей создание новых игрушек на базаре и
помнят о прозревшей бабе на паперти, а также ждут новости о судьбе Якимки.
Тут Дуня закусила губу и нахмурилась. Ну что за город? Всем всё интересно и все обо всем в
курсе!
Она уже не удивилась, когда горожане назвали княжича её закадычным дружком и сама
осталась в недоумении, как старая княгиня могла ополчиться на неё, такую славную девчушку!
А вот слухи про ворожею, отравленный пояс и Наталию почему-то ходили путанные. То ли
Мария Борисовна намеревалась отравить свекровь, то ли Ярославна покусилась на невестку…
разное болтали. Но поджоги домов в городе все единогласно осуждали! Вот только опять не
понимали кого винить в них.
Дуня собрала все слухи и села подумать.
Путанные слухи — это неспроста! Похоже, что на ниве информационного поля работают обе
стороны и каждая выдаёт свою версию событий. Ясно одно, Ярославна настроена решительно и
не собирается отступать, хотя кругом виновата.
А Мария Борисовна смиренно ждёт мужа. Ждет, страдает, и ничего не делает.
Разнервничавшаяся Дуня не усидела и сбегала перекусить. Раздобыв себе булочку с изюмом, она сосредоточенно взялась его оттуда выковыривать и есть, а крошки потом рассыпала у
крылечка. Наблюдая за птичками, Дуня попыталась понять пассивность молодой княгини в
этой ситуации. Отстраненную созерцательность скорее можно было ожидать от бояр и князей, но они как раз сцепились друг с другом, используя повод. А Мария Борисовна осталась в
стороне.
Дуня отогнала от налетевших на крошки воробьев ворону и решила, что Мария Борисовна
делает ставку на мужа. Может и правильно. Она не боец, но не дура. А значит, бездействие и
ожидание мужа — это позиция, причем с расчетом на долговременный эффект! Сработала бы
только…
Боярин Кошкин приютил весь двор Дорониных и в доме было шумно. Отовсюду слышались
разговоры о случившемся нападении, о вмешательстве в княгинину расправу знатных родов и
как сложится в дальнейшем.
Яков Захарьич с утра до вечера принимал бояр и князей, щедро угощал яствами, пил с ними
стоялые меды и разговаривал. Дед Дуни был рядом с ним.
Евпраксия Елизаровна с невесткой тоже не сидели сложа руки и общались с другими
боярынями и княжнами. С каждым днём раскол между боярами увеличивался и обострялся.
Все понимали, что ещё немного и приезд Ивана Васильевича уже ничего не решит.
Старая княгиня больше не отбивалась от обвинений, а сама обвиняла невестку в колдовстве
и собиралась стать спасительницей народа. По старой привычке Ярославна дарила подарки, обещала почетные должности тем, кто поддержит её, но склоняли голову перед ней пришлые
князья, да бояре.
Москвичи волновались, не зная, кому и чему верить.
И когда на двор Кошкиных ступил отец Феодосий, наставник маленького княжича, и захотел
поговорить с Дуняшей Дорониной, то все очень удивились. За прошедшие дни казалось, что
никого уже не интересует правда.
Дуня упиралась, как могла, не желая выходить к отцу Феодосию, но это ничего не изменило.
Взволнованная оказанной честью Милослава сама поставила дочь перед ним и Дуне пришлось
отвечать на его вопросы.
— Понимаешь ли ты, какое зло сотворила? — неожиданно устало спросил он её, после того
как выслушал.
Дуня с изумлением посмотрела, но Феодосий лишь махнул рукой и сам же ответил:
— Не понимаешь. А знаешь ли ты, что княжич пошел к Марии Ярославне и заявил ей, что
если ты умрешь, то он ей этого не простит?
— Иван Иваныч? — просияв, глупо уточнила Дуня.
Отец Феодосий тяжело вздохнул и продолжил:
— А княгиня залепила ему оплеуху, чтобы не смел указывать и давить на неё. Рука у Марии
Ярославны тяжелая, княжич упал.
Дуняша нахмурилась, а отец Феодосий продолжил:
— Меня Иван Иваныч упросил тебя проведать.
Боярышня робко посмотрела на него, но более ничего не услышала.
Образовалась пауза. Наконец, княжеский наставник отмер:
