Поручик из Варшавы 2 (СИ) - Рыжий
Первыми, кого мы встретили, оказались немцы. Причём, это были те самые немцы, ещё четверть часа назад бросившие свои орудия на произвол судьбы. Судя по тому, что за это время гитлеровцы смогли устроить какое-то подобие линии обороны с опорой на едва заметную на местности канаву или небольшой овражек (не отмеченный, кстати, на карте), кто-то из офицеров у них всё-таки выжил и попытался организовать сопротивление.
А ещё кто-то у гитлеровцев смог прихватить с собой пару ручных пулемётов, которые и били длинными очередями по танкам, облепленным танковым десантом и грузовикам с ранеными.
Нет, два ручных пулемёта и с полсотни солдат с лёгким пехотным оружием (карабинами) — это не та сила, что может остановить пусть и небольшой, но всё-таки танковый отряд, но крови, эти немцы попили нам немало! Аж троих пехотинцев с брони смели, не оставив тем никаких шансов.
Прощать такую дерзость никто не собирался, поэтому, несколько длинных очередей из спаренных танковых пулемётов и с пару десятков 37-мм осколочно-фугасных снарядов, всё-таки заставили немцев прижаться к земле.
А в этот самый момент, другие пехотинцы, воспользовавшись организовавшейся заминкой, уже начали погрузку в кузов одного из грузовиков тел погибших в бою товарищей.
Наконец, когда все вновь были готовы, мы продолжили движение.
Пять километров прошли на максимальной скорости без проблем, как-то «походя» разгромив небольшой обоз гитлеровцев из пяти груженых гужевых повозок.
Если честно, мне очень хотелось дать команду на остановку, чтобы собрать трофеи и изучить груз немецких тыловиков, вот только делать этого было нельзя — каждая минута задержки могла стоить жизней наших боевых товарищей. Поэтому, скрепя сердцем, я отдал команду ускорить движение.
Вообще, в своё время, советский лётчик-ас, Трижды Герой Советского Союза, Александр Иванович Покрышкин вывел (или только выведет?) формулу победы советских ВВС в годы Великой Отечественной Войны: высота — скорость — маневр — огонь.
Говорил ли кто-то что-то подобное про танковые войска? Не уверен. Поэтому скажу я. Может быть не так лаконично и ёмко, как великий лётчик страны советов, но от души: броня — скорость — натиск — огонь. Именно по такому принципу я и планировал вывести своих людей из ситуации, в которой мы оказались.
По дороге мы пересекли сначала одно, а потом и второе неубранное поле. Потом, свернув на перекрёстке, замечаем небольшую колонну из двух трёхосных грузовиков чехословацкого производства, двигавшихся нам навстречу. Судя по серо-металлическому цвету автомобилей и разложенному на капоте одной из машин красном флаге с «каракатицей» на белом фоне — немцы.
Короткая команда в танковое переговорное устройство, и, почти десятитонная машина застывает как вкопанная.
Плавное движение рукой, и, башня, слегка развернувшись, наводит орудие на головной грузовик. Плавное нажатие на спуск. Лязг затвора, в гильзоулавливатель летит стрелянная гильза, а в нос бьёт запах сгоревшего пороха.
Следом, заряжающий, тут же заряжает малокалиберный тридцатисемимиллиметровый осколочный снаряд. Очередное нажатие на спуск, и, новый снаряд летит в сторону противника.
В хорошую оптику прицела было хорошо видно, как снаряды кромсают кабину головного грузовика. Также было видно, как шедшие следом за моей машиной танки, развернувшиеся в боевые порядки, посылали по противнику снаряд за снарядом.
Никакого руководства боем нет. Каждый делает то, чему учился в последние предвоенные месяцы. Мне только и остается, что делать поправки и жать на спуск — руки, натренированные за последние дни, действуют в отрыве от головы, что называется, на автомате. Сделав пять или шесть выстрелов, замечаю небольшой белый кружок с красным крестом, наспех намалёванный краской на лобовом стекле дальнего от нас грузовика.
Осознав, что у меня в прицеле оказываются грузовики с ранеными, переключив рацию на передачу, собираюсь отдать команду о прекращении огня, но… не успеваю. В оптику танкового прицела хорошо видно, как после одного из выстрелов с польской стороны, санитарный грузовик резко вспыхивает и в считанные секунды превращается в весело горящий и дымно чадящий костер.
Почему загорелся грузовик с символикой красного креста? Не знаю… Да и не до этого мне было в тот момент!
К горлу тут же подкатывает какой-то не то сгусток, не то, ком. Виски, после осознания произошедшего, нещадно начинает ломить. Ещё и горло пересохло. Прежде, чем мне удается произнести хоть слово, оставшиеся четыре танка, чьи наводчики (они же — командиры), не знавшие, что ведут огонь по санитарному транспорту, успели сделать ещё по паре выстрелов.
— Прекратить огонь! Всем прекратить огонь! — Раненым медведем кричу в рацию, наблюдая через танковый прицел, как полыхает грузовик с эмблемой «красного креста».
Невыносимо захотелось завыть. Лишь каким-то невероятным усилием воли заставляю себя закрыть рот и перевести дух. В голове тут же начинает клубиться целый рой мыслей:
«Я убил некомбатантов…», «Чем я лучше нацистов?!», «Как мне теперь с этим жить?!» …
Вопросов в голове было так много, что я не сразу услышал запрос одного из командиров танков в наушниках радиостанции:
— …Продолжить движение? …
Каким-то краем сознания понимаю, что, если мы сейчас остановимся — тут же все и останемся. Нужно действовать. Неважно как, но действовать!
Переключив радиостанцию на передачу, отдаю команду в миг осипшим голосом:
— Всем. Продолжить движение!
Взревев двигателями, танки двинулись вперёд.
Пока что нам откровенно везло — у противника не было ни одного противотанкового орудия или противотанкового ружья. Тех же, трофейных польских. Вот уверен я, что немцы — неглупые вояки, и, при первой же возможности постараются усилить огневую мощь своих подразделений всем, что только может стрелять.
Пока размышлял об опыте и запасливости германских офицеров, танки и грузовики с ранеными оказались у небольшого защитного лесного насаждения, или, проще говоря, у небольшой лесополосы.
Вариантов было два: пойти по дороге и рвануть дальше, навстречу неизвестному польскому подразделению, или, сначала провести разведку.
По уму — нужно провести разведку, как и требуют различные наставления и уставы всех армий мира. Идти вперёд, неизвестно куда — глупая затея, что весьма логично. Вот только логично это в мирное время или в составе действующей армии. Под моим командованием же, не то рейдовое подразделение, не то окруженцы… В общем — стандартные правила работать вряд ли будут. Поэтому и не стал заморачиваться.
Колонна быстро проскочила лесополосу, и, перед поляками (танкистами и пехотинцами) открылась занятная картина.
Представьте себе обычную просёлочную дорогу, идущую через поле.
Представили?
А теперь представьте себе, что на этом поле расположились люди. Много людей. Причём не просто люди, а солдаты. Солдаты вражеской армии. Представили? Получилось?
Тогда усложним задачу!
Сможете представить моё лицо, когда я осознал, что волей случая мы наткнулись на полевой германский штаб?!
Почему именно штаб?
Ну, первое, что бросилось в глаза — несколько десятков повозок, запряженных лошадьми. А в поле, на ровном участке — столы. Небольшие такие, складные. И на некоторых из них, судя по всему, расположено радиооборудование. Во всяком случае, пару «коробок» радиостанций с длинными антеннами, установленными на самодельные «штыри», со склонившимися над ними связистами, я заметил.
А может и не штаб, а обычный полевой радиоузел?
Да какая разница?
Короткая команда, и, застывшие на несколько секунд танки, открыли шквальный артиллерийско-пулеметный огонь по противнику!
Немцы забегали.
Врать не буду — наше появление гитлеровцы не проспали, стрельбу в своем тылу они должны были услышать! И именно немцы открыли огонь первыми. Правда, ручные пулемёты серьёзного ущерба бронетехнике не нанесут… А вот пехотинцам на броне — не позавидуешь.
