Самый лучший пионер. Том второй - Павел Смолин
— Сутки? — охренел я.
— Сегодня вечер четверга, 23 января, — пояснил врач. — Ты находишься в Главном клиническом военном госпитале имени академика Н.Н. Буденко. Не переживай, организм у тебя молодой, органы не задеты, сустав мы тебе починили, а удаленный кусок легкого восстановится. Одышки не бойся — она тоже пройдет. Но врать не буду — ты здесь надолго.
Врач разговаривал со мной спокойным голосом и между делом померял мне давление, посчитал пульс, послушал грудь, для чего-то пощупал мне лодыжки.
— Можно попить?
Ко рту поднесли поилку, и я буквально всосал в себя какую-то жидкость. По послевкусию — вроде клюквенный морс.
— Спасибо. Генсек?
Врач отвел глаза:
— К сожалению, все, с кем ты ехал в машине, скончались еще до того, как им успели оказать помощь.
Срочно имитируем горе! Прикрыв лицо здоровой ладонью, расплакался чисто от жалости к самому себе. Я же не Электроник, а обычный, мать его, прол с читами. Да у меня за всю прошлую жизнь таких встрясок не было, как за полгода здесь! Устал — хорошо, что «я здесь надолго», восстановлюсь в тепличных условиях. Ну и привычку никто не отменял — рано или поздно на пулемет в полный рост смогу ходить, просто на по*уизме.
— Отдыхай, Сережа, — вздохнул Иван Андреевич, и, судя по звукам, покинул палату.
Ныть уже не хотелось, но охранник-то никуда не делся, поэтому пришлось похныкать еще десяток минут. Ладно, достаточно.
— Радио? — прошептал я.
— Это можно, — не стал он говниться и включил аппарат.
«…повторяем. Двадцать первого января, во время торжественного мероприятия по встрече космонавтов экипажей „Союз-3“ и „Союз-4“, на генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева было совершено покушение, в ходе которого генеральный секретарь погиб. Вместе с ним погибли Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный. Водитель правительственного автомобиля, который героически закрыл своим телом Николая Викторовича, награждён посмертно. Убийца — Виктор Иванович Ильин, двадцатидвухлетний уроженец Ленинграда. Основываясь на повести юного писателя „Миша Добрин и философский камень“, которая публикуется в газете „Пионерская Правда“, он уверил себя, что четырнадцатилетний Сергей Ткачев и сам является волшебником, подлежащим ликвидации. По итогам проведенной психиатрической экспертизы Виктор Ильин был признан недееспособным и помещен в психиатрическую лечебницу на принудительное лечение».
— Пи*дец, — простонал я.
Охренеть у вас версии, старшие товарищи!
— Да ты дальше послушай, — шикнул охранник.
«Спустя сутки, от обширного инфаркта, скоропостижно скончался член Политбюро ЦК КПСС, Михаил Андреевич Суслов…»
Что, б*ядь? Типа от стресса? Ага, знаем мы такие инфаркты. Но как? Он же непотопляемый! И кто теперь рулит? Косыгин? Этот точно в генсеки не полезет — тупо не хочет. Даже не пытаясь разобраться, я просто тупил в потолок и слушал дальше.
«От лица всех граждан Советского союза, мы выражаем искренние соболезнования родным и близким покойных и желаем Сергею Ткачёву скорейшего выздоровления и дальнейших творческих успехов».
А вот и сигнал — «Сережа не виноват!». Что ж, все не так плохо — это же пиар высшего ранга, типа как с Чарли Менсоном и «Битлами». А на Западе-то уже стопудово знают, и такие штуки ОЧЕНЬ любят. Значит можно ждать в ближайшее время буржуйское издание «Миши», либо легальное, под крышей МинКульта, либо пиратское, которое придется терпеть. Ну и на обложке обязательно поместят кричащую надпись «Эта книга убила Брежнева!»
«В пятницу, 24 января, состоится внеочередной Пленум ЦК КПСС, в ходе которого будет выбран новый Генеральный секретарь. Суббота, воскресенье и понедельник объявлены траурными днями. Прощание с погибшими состоится в Колонном Зале Дома Профсоюзов».
Пауза. «Повторяем…»
Ой слухи по стране поди гуляют вкусные — тройные похороны, да еще вот таких вот деятелей, натурально «большая тройка» минусанулась. Теперь следующему генсеку ходить с репутацией гуру подковерных интриг и раздавателя «табакерок», и пофигу, кто там что по радио говорит.
— КГБ? — прохрипел я на сотрудника.
— КГБ, — кивнул он.
Монетку показывать не спешит, значит толку с него все равно не будет.
Я кивнул на стоящий на тумбочке у кровати графин. Сердобольный КГБшник налил морса в поилку и вложил мне в здоровую руку. Испив живительной влаги, поставил стакан на место и прикрыл глаза, провалившись в опиоидную темноту.
Пробуждение номер три было еще приятнее — то ли дозу увеличили, то ли яркое солнышко за окном помогло, но настроение было отличным. Если бы дед тоже сдох, об этом бы сообщили. И если бы его «ушли» на пенсию, тоже бы сообщили. КГБшника мне поменяли на свежего, а радио так и тарахтело бесконечным «Повторяем». А еще…
— Сережка, живой! — со счастливой улыбкой на заплаканном лице одетая в белый халат поверх серой юбки и блузки мама кинулась меня аккуратно обнимать за здоровую половину тела.
— Живой и пить хочу, — просипел я.
— Держи! — а вот и Соечка, тоже в халатике, но поверх свитера и джинсов.
— Спасибо, любимая, — поблагодарил я и попил, любуясь покрасневшими щечками.
Еще в палате присутствовали дядя Толя и Таня, последняя обняла меня после мамы и Сойки. Дядя Толя ограничился бодрым кивком и облегченной улыбкой. Хороший мужик.
— Пленум? — спросил я.
— Какой, к чертям, пленум?! — взревела мама. — Да ты на себя посмотри, какой тут пленум?!
— Надежда Николаевна, больному нужен покой, — вошел в палату Иван Андреевич в сопровождении целой пятерки врачей. — А нам нужно осмотреть Сережу, покиньте, пожалуйста, палату.
Мама закусила губки.
— Мы быстро, — терпеливо вздохнул врач.
Родные ушли, а меня начали щупать, мерить давление, светить в глаза и все прочее.
— Пленум? — не унимался я.
— Через полчаса начнется, услышишь, — успокоил меня врач, и они ушли, оставив меня в покое.
Родные вернулись довольными — никаких осложнений, чисто как в кино!
— Ой, Сережка, угораздило же тебя, — продолжила сокрушаться мама, отобрав у медсестры поднос и пичкая меня куриным бульоном. — Мы извелись все.
— Простите, — искренне покаялся я.
— Сережа не виноват! — вступилась за меня Соечка.
— Не виноват, но придушить все равно хочется, — с ласковой улыбкой кивнула мама.
— В туалет хочу, — признался я.
Сразу по обеим причинам.
— Утку? — засуетилась мама.
— Я сама! — схватилась за судно Соечка.
— Нет, я, он теперь мой брат! — присоединилась к ним Танечка.
— Медсестра! — простонал я.
Охранник с ухмылкой сходил за тетенькой в халате, которая выгнала всех из палаты, дав мне спокойно сделать дело. Обилие цветов в палате с избытком перебило вонь, но форточку она все равно приоткрыла. Вроде полегче дышать стало.
— А когда мне ходить разрешат? — спросил
