И грянет буря - Тимофей Иванов
Я гнался за хвостом крылатого змея. Змей гнался за мной, образовав своим телом петлю. В отличии от самолётов нам для повторения фигуры пилотажа имени Несторова не нужен был разгон, гравитацию мы оба игнорировали благодаря магии, а не двигателям и плоскостям крыльев. А вот инерция и центробежная сила по прежнему на нас влияли, хотя пожалуй и меньше, чем должны бы. Но пойдя на второй круг я убедился, что при данной скорости Яцпутл не может закосить под Уробороса, змея Мидгарда, укусив свой хвост, хотя и не очень далёк от этого. Центробежка разгибает его тело. Он попробовал плюнуть в меня огнём, но снова потерпел неудачу. Ускорение, направленное по касательной, породило закономерный промах, оно же не давало ему вывернуть голову достаточно сильно, чтобы взять правильное упреждение. А вот я в силу меньшего размера этой проблеме был не так покорен и подпалил хвост противника ещё раз. Физика один — дракон ноль.
На третьем круге до пернатого змея дошло, что мы так можем летать долго, а плюю огнём я хоть и не особенно сильно по драконьим меркам, но однако вполне чувствительно. Так что мой противник буквально разорвал порочный круг, постаравшись взмыть свечкой вверх. Я теряться не стал, ускорившись догнал его хвост и вцепился зубами в обожжённое мясо, чем вызвал болезненный вой… И был отправлен в бок едва не оставив противнику свои клыки на память. Не стоило забывать насколько драконы физически сильнее меня, рефлекторный взмах хвостом бросил моё тело в сторону довольно далеко. Яцпутл совершил разворот, пытаясь достать меня, но ситуация повторилась. Я по прежнему был быстрее и в погоне за хвостом заставил тело противника образовать петлю. Дальше началась агония. Какой толк в том, что ты многократно сильнее противника, если не можешь по нему попасть? Я был мал и тщедушен по сравнению с пернатым змеем, мой огненный выдох был раз в десять, если не пятнадцать менее могуч, но всё уже было предрешено. Я наносил ему урон, он мне нет. Возможно дракон мог бы нырнуть под воду или сесть на землю, превратившись в своеобразную биологическую турель, но видимо подобное было бы нарушением приказа Котланти и вообще проявлением трусости. Потому змей ярился, рычал, плевал пламенем, но раз за разом пытался меня достать с упорством, достойным лучшего применения. А я раз за разом оставлял ожоги на хвосте противника, держась как можно дальше от его головы.
Пределы выносливости могучих тел драконов велики, но как и у всех живых существ, они конечны. Не был исключением и Яцпутл. Ожоги не идут на пользу здоровью. В какой-то момент ярость, силы и сознание оставили крылатого змея и он просто упал на мелководье у островка, над которым мы бороздили небо.
Я же опустится на землю перед Котланти, после чего принял свою обычную форму и спросил:
— Теперь в опасность демонов поверить проще?
— Для младших членов стаи, но не более того — раздался в моей голове рык наполненный не самыми добрыми чувствами. Впрочем это было не удивительно, в конце концов только что пострадал потомок дракона. Хорошо хоть жив был и умирать кажется пока не собирался — На наших островах мы дадим им отпор. Остальной же мир может смело катится в пекло, вместе с его стаями.
— Котланти — осторожно заметил я, ощущая не самую приятную атмосферу, которая грозила мне нешуточной опасностью. А ещё злость. Я, чёрт побери, пол дня рвал жилы в небе, уходя от клыков и пламенных плевков потому что крылатый змей согласился, что победа в схватке придаст больший вес моим словам. А теперь он их вертит на хвосте! — Досада от поражения потомка понятна. Но я передаю волю Изначального. Он не стал бы желать огласить её, будь опасность мнимой, всё таки он для вас всё равно что бог.
— Здесь я бог! — раздался свирепый рык, а ноздри дракона раздулись в гневе, выпуская струйки дыма — И нет никого надо мной, как нет воли важнее моей. Так можешь и передать Изначальному!
Умом я понимал, что должен бы сейчас бояться, а может и вовсе быть в ужасе. Разгневанный дракон с комплексом бога — это всё таки нечто очень и очень поганое. Не говоря о том, что моя миссия оказалась практически провалена. Переговоры зашли так глубоко в «не туда», что даже Сусанин поляков не заводил. Но вместо этого из самых глубин души поднялась волна всепожирающего гнева, смывшая разум напрочь.
Глава 19
Я открыл глаза и вновь увидел красно-ржавую, каменистую равнину с странным того же цвета небом, тонущем в дымке тумана.
— А места-то всё знакомые — буркнул я, поднимаясь с земли, на которой лежал и трогая голову рукой.
Та нещадно болела, будто внутрь кроме мозга впихнули что-то вдвое большее по объёму и они вместе теперь давило на стенки черепа изнутри. Странное ощущение. Особенно в свете того, что я в мире духов, а не в яви, моя форма — это плод моего разума и воображения, просто отражение моей внутренней сути. И ни мозга, ни черепа у неё как бы нет. А ещё во мне нет того всепожирающего гнева, который я помнил последним, кровавая пелена не застилает глаза, а зубы не сжимаются со скрежетом. Мной владеет спокойствие, как и должно быть. Ярость — удел воинов, я порой поддавался ей, когда моя звериная часть бунтовала или просто не было другого выхода, но решил эту проблему, сделал контролируемой, используя своим оружием именно спокойствие, как и положено шаману, а не бунтующие чувства, как какой-то юнец. Одно дело слиться с Гектором и Грондом в желании уничтожить врага любой ценой, другое выйти из себя во время переговоров.
Покатав эту мысль в голове, я уселся на камни по-турецки и расслабился, вспоминая последние события. Отказ Котланти, мои аргументы, пафосное заявление, что он тут бог… Точно! Ну конечно же! Ярость была не моей собственной, она поднялась в душе от метки Изначального. Похоже хозяина данного места, которое я почему-то посещаю куда чаще, чем хотелось бы, не обрадовался образу мыслей одного из своих подопечных. У драконов может быть только один «бог» и зовут его отнюдь не Котланти. Зря змей ляпнул подобное, не подумав. Но что было дальше?
Я прикрыл глаза и постарался вспомнить, погружаясь в себя и выравнивая дыхание. Как такого-то его конечно не существовало, как и моих лёгких, но это действие было настолько привычным, что прошло автоматически на крае сознания. Что было дальше, цело ли вообще моё физическое тело или хозяин Змеиных островов его уже испепелил? Хмммм. Я был охвачен яростью, я негодовал, я желал дать ей выход, я… Взял оружие разрушения, Гронд. И полетел на змея, как будто выстрелив собой из пушки. Помню, что моей тушке это не понравилось, позвоночник затрещал, желудок как будто провалился куда-то вниз, утащенный жестокими руками гравитации и инерции. Взмах булавой, рана под глазом Котланти, который увернулся в последний момент, удар его хвостом, от которого не успевал увернуться уже я, когда, не видя ничего кроме своей цели, заходил на новый заход, боль и…
Я резко схватился за голову, пытаясь удержать её в целости и как-то пережить неприятные ощущения от воспоминаний. Три картинки, которые взаимно дополняют друг друга, обеспечивая углы зрения, для которых не предназначен мой разум едва его не поломали. Плевать на воспоминания о болевых ощущениях, когда тебе ломает кости или тебя натягивают на что-то размером с замок, но именно картинка со странным зрением заставила меня держать башку в ладонях. Это всё равно что двухмерному существу показать нечто трёхмерное.
Не нужно быть Эйнштейном, чтобы догадаться, что изначальный натянул мою шкурку. Но ёперный театр, как всё таки теперь выкинуть из башки странные картины? Бинокулярное зрение даёт нам возможность видеть окружающую обстановку в объёме, но глядя из шести глаз на трёх головах, окружение воспринимается мягко говоря иначе. Как пернатый змей, когда на него с несколько разных ракурсов смотрели три башки, так и во время схватки, где две головы вгрызлись в крылья, а третья в шею под самым подбородном. Вместо одного сверх детализированного и объёмного объекта перед моей памятью были три разные картинки, которые мозг воспринял одновременно. Кажется в этот момент я и вырубился окончательно. Хотя
