Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) (СИ) - Жнец Анна
Лестница пылала, но по ней еще можно было спуститься, и мы устремились вниз, по огненному туннелю, мимо горящих перил, под сыплющимися искрами, сквозь кольцо шипящего пламени, которое постепенно смыкалось.
Где-то на середине пролета сверху на нас обрушилось нечто серебристое, сияющее. В первую секунду я решила, что это рухнул потолок, и вся сжалась, втянув голову в плечи. Но боли не было. Наоборот, я почувствовала облегчение, в невыносимом пекле — внезапную приятную прохладу.
По лицу что-то текло. С волос капало. Одежда отяжелела и прилипла к телу.
Вода!
Я вся была мокрой.
Новый сверкающий поток воды разбился о ступеньки перед нами.
Откуда здесь вода?
Неважно. Она потушит огонь
Спасение!
Однако ничего не изменилось. Со всех сторон к нам тянулись языки пламени. Вода их не гасила, не прибивала к полу. Пожар не ослабевал. Он поглощал воду, как топливо, и разгорался ярче, сильнее, яростнее.
Моя радость была поспешной.
Рядом выругался расстроенный Олиф.
— Это не простой огонь, — раздался откуда-то голос Лунет, звенящий от паники. — Вода перед ним бессильна. Я пыталась вам помочь. Пыталась, но… Я улетаю. Бегите! Спасайтесь!
И, стиснув зубы, мы побежали вниз.
Ступеньки, ступеньки, ступеньки.
Казалось, этой лестнице не будет конца, но вот впереди сквозь рваные клочья дыма и пелену слез я разглядела парадную дверь, распахнутую настежь.
Выход.
Сердце подскочило и оглушило меня неистовым грохотом.
Уже близко. Неужели у нас получилось? Осталось только пересечь холл.
Не отрываясь, я смотрела на заветный прямоугольник двери, на виднеющийся в нем кусочек улицы, на темные фигуры слуг, в ужасе столпившихся у крыльца.
Люсиль. Гаэл. Жюли.
Они ждали нас, молились за нас и умирали от страха.
Скорее туда, к ним, наружу, где безопасно, где жизнь.
— Папа! — истошно заорала Жюли, заметив отца в задымленном холле.
Сквозь распахнутую дверь я видела, как разрыдалась от облегчения Гаэл. Ее тощая фигурка переломилась пополам, как ветка сухого дерева. Плечи тряслись. Руки закрывали лицо.
— Все в порядке! Мы здесь! Все хорошо! — закричал ей Олиф.
— У нас получилось, — шепнула я.
И тут над головой раздался чудовищный треск. Как будто разверзлись небеса.
Дом начал рушится.
Сверху, преграждая нам путь, посыпались горящие балки.
Все случилось за секунду.
Только что я видела дверь, рассветное небо, прыгающую перед крыльцом Жюли, плачущую Гаэл, слышала голос Люсиль. И вот перед нами гора из пылающих черных обломков. Сплошная стена из горящей древесины, которую не обойти, через которую не перелезть.
Выход завалило.
Впереди огонь, сзади огонь, повсюду огонь. Мы в ловушке. Со всех сторон окружены пламенем.
Мой мозг отказывался это понимать.
Мы же почти спаслись. До двери оставалось всего несколько метров. А теперь двери нет.
Это… всё?
Конец?
Мы умрем?
Я проживаю последние минуты своей жизни?
И снова на меня обрушилось ощущение нереальности, сна. Я стояла, оглушенная, отупевшая, и смотрела на груду обугленных балок, заваливших дверь. Тут и там между ними вырывались языки пламени и лизали темное дерево.
Я почувствовала, что тело Реймона тянет вниз, что я больше не могу его удержать. Это Олиф опустил руки.
— Дурак, — с надрывом бормотал кучер себе под нос. — Баран. Идиот. Зачем сунулся в пожар? Героем себя возомнил? А теперь умрешь, герой. — Он резко повернулся ко мне. Его глаза вылезли из орбит и горели безумием. — У меня же семья. Жена. Дочь. Я их больше не увижу?
Этот его дикий взгляд, этот мучительный вопрос в голосе…
Мне захотелось провалиться сквозь пол.
Моя вина.
И графа не спасла, и Олифа погубила.
У него ведь и правда семья.
Думали ли я об этом, когда молила о помощи?
— Мы умрем? Что нам делать, Мэри? Мы умрем? Что нам делать? — объятый паникой, Олиф превратился в заевшую пластинку.
Под градом его повторяющихся вопросов я опустилась на пол к Реймону и свернулась калачиком у него под боком. Грудь Его Сиятельства мерно вздымалась под моей головой, сердце билось ровно и спокойно. В своем милосердном забытьи он не знал, что жить нам осталось считанные минуты.
Огненное кольцо сужалось. Воздуха становилось все меньше.
— Прости меня, Реймон, — шепнула я, задыхаясь от кашля и глотая слезы. — У меня не получилось.
Перед глазами замелькали сцены из прошлого.
Граф с аппетитом уплетает мои блины.
Удивленно выгибает бровь, впервые увидев на мне брюки.
Мы стоим на заснеженной террасе. Подарочный пакет хрустит в его руках. Реймон разворачивает бумагу и с улыбкой гладит связанный мною свитер.
«Вы всегда заботились обо мне, Мэри».
Наши губы соприкасаются.
— Я люблю тебя, — подняв маску, я украла у своего спящего любимого поцелуй.
Самый сладкий.
Самый горький.
Соленый от слез.
Прощальный.
Губы Реймона были теплые и неподвижные. Я касалась их и безмерно сожалела об упущенном. Сколько тысяч раз мы смогли бы поцеловаться, если бы остались живы. Говорят, перед смертью не надышишься, но я пыталась. У меня было всего несколько минут, чтобы подарить любимому свою нежность.
Я целовала Реймона в последний раз.
И губы, которые я ласкала, неожиданно дрогнули.
Глаза над тканью поднятого платка открылись.
Теплая рука зарылась мне в волосы на затылке.
Проснулся. Он проснулся. Не в полночь. Днем.
— Он полюбил тебя первым, — шепнул Реймон мне в губы.
— Кто он? — отозвалась я, не веря своим глазам.
Очнулся!
— Дракон.
Любимый смотрел на меня, и в глубине его широких зрачков, как в черной воде, отражалось мое лицо.
— Когда понял, что может тебя потерять. Когда узнал, что ты вот-вот погибнешь, потому что бросилась спасать меня из горящего дома. В этот самый момент он осознал, как сильно тебя любит. И я тоже люблю, ведь мы с ним одно. Тогда проклятие спало.
— И что теперь?..
Круглые зрачки Реймона задрожали — и внезапно вытянулись в тонкие нити.
Адская жара вокруг сменилась арктическим холодом. Я услышала треск, но это был не треск пожара, а как если бы два огромных айсберга столкнулись друг с другом.
— А теперь, — Реймон ласково заправил прядь волос мне за ухо, — все будет хорошо.
По горящим балкам, по пылающим стенам, по охваченной огнем лестнице с хрустом и треском стремительно ползла ледяная корка. Сквозь щели в завале в замок проникало дыхание дракона и замораживало пламя.
С улыбкой Реймон прижимал меня к себе.
* * *
Когда трескучий лед, ползущий по стенам, поглотил пожар, когтистая лапа смяла оледеневшие балки, завалившие выход, и я со своими спутниками смогла выйти наружу.
Первое, что бросилось в глаза, — грандиозная фигура, заслоняющая утренний свет. Лапы как башни, крылья как паруса пиратского корабля, мощное тело, состоящее наполовину из земли, наполовину из грязного снега.
— Ну, здравствуй, — Реймон задрал голову и улыбнулся своему зверю.
Ящер оскалился, будто приветствуя хозяина.
Какое-то время они смотрели друг на друга — мужчина под два метра ростом и снежно-земляной исполин высотой в три этажа — а затем земля и снег перестали быть телом дракона и рухнули вниз, к ногам графа, будто исчезло то, что придавало им форму.
В воздухе остался лишь призрачный силуэт.
И этот призрачный силуэт влетел Реймону в центр груди. Зверь и человек слились в единое целое.
— Нет больше проклятия, — воскликнул граф и, сорвав с себя маску, втоптал ее в грязь. — И раз уж я полюбил, то и эта тряпка мне не нужна. Никому я больше не принесу страданий. Никого не погублю видом своего неприкрытого лица. Красив ли я? — Он зачем-то повернулся к Люсиль.
Бедняжка, застигнутая врасплох, инстинктивно кивнула.
