На тропе войны - Юрий Юрьевич Соколов
Люцифер неуверенно переступил с ноги на ногу. Неужели придется и дальше его убеждать? При том, что дай он себе труд подумать, и сам мог бы объяснить мне то, что я ему только что объяснял.
Нет, ни к чему его убеждать. Дальнейшее не убеждением будет, а уговорами. А Люц не девочка, чтоб его уговаривать. Сам должен понять. Зря ему что ли Этьен интеллект прокачивал до уровня совсем не среднего разумного и способности к связной речи?
— Если сомневаешься, мы уйдем, — сказал я. — Только учти, что на улице нам полный релакс не светит. Второй день — не первый, неприкосновенности на стоянках не жди. Лагерь, где бы мы его ни разбили, окажется уязвим к атакам. И нам, возможно, придется отступить из города.
— Прости, Иван! — раскаялся Люцифер. — Боевому коню полагается не ведать страха и во всем поддерживать хозяина. А я поддался глупой боязни и смущаю тебя!
— Ну, полагается… Мало ли кому что полагается. Я ж тебя не корю. Только решай быстрее. Солнце вот-вот взойдет. Мы остаемся или уходим?
— Остаемся. Конечно остаемся. И да оправдается твой расчет!
— Не оправдается — загнусь раком, и ты распинаешь мне задницу копытами. Сразу же, как только у меня появится задница, которую можно распинывать, а у тебя — копыта. До этого можешь ругать как хочешь, если сохраним способность общаться. Слова против не скажу — поделом мне!
Глава 17
Я подошел к распахнутым настежь дверям притвора и встал у порога. Люц последовал за мной, остановился чуть сзади и положил мне голову на плечо. Из глазницы костомеха выпорхнула Весточка и уселась на другое плечо. Э-э-э, как неловко получилось! Твоего-то мнения мы не спросили! Хочешь улететь отсюда? Или остаешься тоже?
Птичка, понятно, не ответила. Однако ее вид говорил о том, что никуда она улетать не собирается. Главное, что кровопролитие закончилось и наступил очередной мирный период нашей жизни.
Над Зальмом разгоралась заря. Как только над крышами домов сверкнули первые солнечные лучи, двери захлопнулись. Я попробовал их открыть — не вышло. Окна потемнели — что с уцелевшими витражами, что с выбитыми, — и через них тоже не удалось разглядеть происходящее снаружи. Валявшиеся в притворе трупы служек и жрецов исчезли, оставив лут кое-где, или ничего не оставив. Со стен сошли пятна копоти от огненных заклинаний. Мгновенно испарились лужицы воды вокруг разбросанных всюду тающих ледяных игл, пропали и сами иглы. Опрокинутые ковчежцы со святынями заняли свои места у стен. Мы прошли в главный зал, посреди которого замер костомех, заглянули в Святая святых — всюду порядок, порубленные тела не валяются на полу, портя интерьер. Храм превратился в камень лишь снаружи, как я и предсказывал. Внутри он остался храмом, и даже заливавший его ночью противный тусклый свет — тот же, что и в других зданиях, — сменился на более яркий и приятный.
Превращения на этом не завершились. Затхлый воздух посвежел. Храм обновлялся: становился таким, каким был до проклятия. Зарастали трещины в мозаичном полу, становились ярче потускневшие фрески на стенах и потолке. Утварь также претерпевала апгрейд — восстанавливалась сама по себе, все ярче сияя самоцветами и позолотой. Наверно, наполнились сокровищами и сундуки в хранилище, но это мы проверять не стали. Все равно оттуда ничего не забрать с собой, как и из остальных помещений. Чудо будет длиться ровно до следующего рассвета, после чего начнутся обратные изменения. Любыми вещами мы сможем пользоваться только пока находимся здесь.
А чем, кстати, воспользуешься? Храм во всей его красе — не очень подходящее место для стоянки. Много великолепия вокруг, однако нет того, что пригодилось бы на отдыхе. Я, например, вместо мраморных плит под ногами предпочел бы песок, которого полно снаружи. А лучше — мягкую зеленую травку. А еще лучше… Надо было в таверне тормозить, блин! Или в одном из жилых домов!
— В храмах можно устраиваться не хуже чем в тавернах, — заметил Люцифер. — Обследуй подвал под притвором, и наверняка отыщешь все нам необходимое. Священники ведь не только молятся да жертвы приносят — они и отдыхать должны. Богослужения иногда идут по многу часов, и даже по нескольку дней, и лишь высшие жреческие чины способны выдержать это за счет одних способностей и маны. Но и они поступают таким образом в редких случаях, во время закрытых бдений для избранных, на которых из верующих присутствуют исключительно высокоразвитые адепты-подвижники. Обычно же устраиваются перерывы, с трапезами единения, проходящими именно в притворах. Священнодействия временно прекращаются, штат храма просит богов проявить снисхождение к слабостям и немощи смертных, и устраивается обедать. Пищей служат подношения продуктами. В основном от крестьян, у которых редко когда водятся деньги. Едят все чины вместе, тем самым демонстрируя свое равенство перед высшими силами. По большим праздникам, когда в богатых храмах продуктовых подношений буквально горы, в трапезах единения участвуют и прихожане. Кто не вмещается в притворе, располагается снаружи, под открытым небом.
— Да здравствует демократия! — сказал я. — Пусть даже по праздникам.
Притвор внутри был заметно уже храма: по обеим его сторонам находились комнаты для служек и жрецов, в которые вели неприметные двери. К ним подошли найденные среди лута ключи. В этих комнатах священники и причетники облачались в приличествующие тому или иному обряду одежды. Там же отдыхали в промежутках между обходами смотрящие маги, когда храм стоял закрытым. Из обоих помещений вниз вели лестницы, а внизу чего только не хранилось. Посуда в корзинах, столы, скатерти; лавки для сидения и возлежания; узкие длинные ковры для этих лавок; удобные мягкие подушечки… Жрецы знали толк в трапезах!
Все причиндалы для единения были удобные и легкие, рассчитанные на регулярные извлечения из подвала и спуски обратно. Я перетащил наверх стол, одну обычную скамью, пару «лежачих», корзину с посудой и
