Суда не будет (СИ) - Федин Андрей Анатольевич
Взглянула на меня и заявила:
— Дима, я же главное тебе не показала! Подожди здесь!
Она резво вскочила и устремилась к входу в дом, унесла с собой Барби.
Я услышал, как на веранде, а потом и в доме под её ногами заскрипели половицы.
Вернулась она без куклы. Но с тонкой тетрадью в зелёной обложке. Протянула её мне.
— Вот, — сказала она. — Это я сочинила. Про Барби. Прочти. Потом. Когда вернёшься к себе домой.
Я пролистнул страницы тетради — обнаружил, что все они исписаны Лизиным почерком (сейчас он ещё не превратился в красивые, но непонятные завитушки).
— Это, правда, я написала, — сказала Лиза. — Сама. Ни откуда не списывала. Честно!
Я перевернул тетрадь, увидел на обложке, что в ней двенадцать листов.
Переспросил:
— Ты всё это написала сегодня?
Лиза кивнула.
— Ну да. Папы и мамы не было. Ты не пришёл. Мне было скучно. И вот…
Она показала рукой на тетрадь.
— Я вспомнила твои вчерашние истории. И сочинила свою. Записала её для тебя. Посмотришь? Пожалуйста!
Взяла меня за руку.
Я тряхнул головой.
— Конечно.
— Там могут быть ошибки, — произнесла Лиза тихим голосом. — Димочка, исправь их, пожалуйста. Ладно? Ты же взрослый.
Она взмахнула длинными ресницами.
— Договорились, — сказал я.
Лиза улыбнулась.
Она выпустила мою руку и заявила:
— Я люблю тебя, Дима!
Лиза резко приблизилась ко мне и чмокнула меня в щёку. Она тут же провела по моей щеке пальцем, будто вытерла с моего лица следы от губной помады. Показала рукой на дом.
— Они там, кстати, уже целуются, — сообщила Лиза. — Скоро выйдут к нам. Минут через десять. Поужинаем, наконец.
* * *Ужинал я вместе с братом и его семьёй.
У него во дворе. Не у себя.
Сидел за столом под вишней, лицом к Наде (которая на меня почти не смотрела — как обычно, скромно опускала взгляд). Радовался, что звонкий голос Лизы то и дело называл меня по имени («Димочка»). Лиза будто сознательно напоминала мне, кто я теперь такой. Она разместилась за столом рядом со мной. Задавала тон застольной беседе. Потому что её родители сейчас были неразговорчивы.
О работе мы не говорили. Но Лиза посветила папу и маму в свои планы. Объявила им, что «после школы» не пойдёт по их стопам. Сказала, что разочаровалась в маминой профессии. Призналась, что станет знаменитой писательницей. Рассказала, что сегодня уже написала одну историю. «Очень интересную!» Заявила, что не покажет свою «книгу» родителям, «пока её не прочитает Димочка».
— Димочка сказал, что у меня обязательно получится, — сообщила она. — Мои книжки всем понравятся. Мне будут писать письма с благодарностями. Я буду раздавать автографы! Правда, Дима?
Лиза легонько толкнула меня локтем.
Я ответил:
— Обязательно, получится. Я в этом даже не сомневаюсь. Дарья Донцова обзавидуется.
— Кто такая Дарья Донцова? — спросила Надя.
Вовка и Лиза вскинули брови — у них это очень схоже получилось.
Я пожал плечами. Почесал плечо, о которое пару секунд назад разбилась вишня.
— Лет через десять узнаете, — пообещал я.
* * *К чтению Лизиного рассказа я приступил, когда вернулся домой. Заварил свежий чай, поставил чашку с чаем на журнальный столик. Уселся в кресло около окна. Взглянул на фотографии родителей, что стояли за стеклянными дверцами серванта. Подумал вдруг, что папа и мама наверняка бы тоже с интересом прочли сочинение своей единственной внучки. Поэтому я отсалютовал им парящей чашкой, сделал глоток горячего напитка и открыл зелёную тетрадь. Вновь с удовольствием полюбовался на пока не испортившийся почерк своей… племянницы. Вернулся взглядом к выведенным вверху страницы словам.
— Елизавета Рыкова, — объявил я. — «Барби и свадьба Кощея Бессмертного». Роман.
После слова «роман» я улыбнулся, сделал очередной глоток из чашки. Вспомнил, что моя уже взрослая дочь тоже упрямо величала свои детективные повести «романами». Взглянул на сервант. Папа и мама внимательно смотрели на меня с чёрно-белых портретов. Они терпеливо дожидались, когда я продолжу чтение. Я почувствовал движение прохладного воздуха, выглянул на улицу — увидел там тёмную крышу дома и почти чёрное небо. Через открытое нараспашку окно в комнату проникали звуки улицы: рычание моторов, голоса проходивших под моими окнами людей, едва различимые звуки музыки.
Вернулся взглядом на страницу тетради, сказал:
— Продолжим. И так…
Откашлялся — прочистил горло.
— В Тёмном-претёмном лесу жил страшный злодей, — прочёл я. — Звали его Кощеем Бессмертный. Он был очень старым. Ему уже исполнилось пятьдесят лет. Но он себя старым не считал. Потому что редко смотрел в зеркало и занимался физкультурой. Кощей жил один. И часто по вечерам скучал. Поэтому он однажды решил жениться…
* * *— … И жили они долго и счастливо, — прочёл я.
Коснулся взглядом тщательно выведенного крупными печатными буквами внизу страницы слова «КОНЕЦ». Это слово занимало единственные не заполненные текстом «романа» строки.
Посмотрел на фотографии родителей и от себя добавил:
— Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец.
Закрыл тетрадь, положил её на журнальный стол. Смочил горло остывшим чаем, о котором я позабыл уже после прочтения первой страницы «романа». Усмехнулся, качнул головой.
Пробормотал:
— У Дарьи Донцовой будет серьёзный конкурент. Точно вам говорю.
Прогулялся в уборную. По пути, в прихожей, я заметил мелькнувшее в зеркале Димкино отражение. Отметил, что на лице моего старшего брата застыла ироничная улыбка.
Из уборной я вернулся к висевшему в прихожей зеркалу. Теперь уже внимательно взглянул на своё отражение: отражение моего старшего брата. Димка не улыбался, выглядел серьёзным.
Я почти две минуты рассматривал Димкино лицо. Внимательно изучил пока едва заметную сетку мимических морщин, выпирающие скулы и ямочку на подбородке. Посмотрел брату в глаза.
Сказал:
— Я всегда думал, что ты, брат, офицер КГБ. После того звонка. Помнишь?
Хмыкнул и добавил:
— Теперь оказалось, что ты ещё и наёмный убийца. Мне сказали, это ты убил Васю Седого. Смерть Льва Олеговича Зинченко, директора металлургического завода, тоже твоя работа?
Я покачал головой и спросил у собственного отражения:
— Так может, и тех грабителей в Заречном ты положил? Что ещё я узнаю о тебе, Димка?
* * *Утром я, наконец, поехал на городской рынок. В прошлой жизни я бывал там нечасто, если не наведывался туда по работе. Потому что моя зарплата в девяностом и девяносто первом годах ещё не приспособилась к рыночным отношениям. На этот раз меня на рынке в первую очередь поразили не цены (они меня не особенно впечатлили: я пока не привык к современным реалиям). Меня (неприятно) удивила сама атмосфера Нижнерыбинского городского рынка.
В моей памяти ещё не померкли воспоминания о супермаркетах будущего, где всё было чисто и красиво. Вид копошившихся в мусорных контейнерах крыс (всего в десятке метров от рядов с молочной продукцией), не настроили меня на щедрые покупки. Витавший в прохладном утреннем воздухе запах свежего мяса, к которому добавился аромат овощной гнили, не пробудил аппетит. Поэтому я обошёл стороной скоропортящуюся продукцию.
Ситуация с продуктами питания в стране не показалась мне бедственной, после осмотра заполненных товаром рыночных прилавков. Скорее, бедственной выглядела ситуация с заработными платами граждан. Я вспомнил цифру нынешнего Вовкиного оклада — соотнёс её с рыночными ценами. Подумал о том, что моему младшему брату Вовке, его жене и его дочери не помешала бы сейчас помощь со стороны зажиточного дяди Димы, подрабатывавшего убийствами.
Поэтому я закупал на рынке продукты в две сумки. В одну складывал то, чего недоставало в моём холодильнике (но что я хотел бы там найти). В другую складывал печенье, мёд, халву, банки со сгущённым молоком, плитки шоколада, конфеты и пачки с индийским чаем — подарки для племянницы. Ведь она же у меня единственная и любимая, да ещё и перспективная писательница. Продуктовые подарки для Лизиных родителей я не приобрёл: пожалел Вовкину гордость.
