Крылатый воин - Александр Васильевич Чернобровкин
Я, наоборот, порадовал военврача второго ранга. Давление на обеих руках было сто двадцать пять.
— Ну, вот, идешь на поправку! — сделал он вывод и на всякий случай спросил: — Какие-нибудь жалобы есть?
— Болячки ноют, а так все в порядке, — ответил я, после чего сам спросил: — Можно мне погулять на солнышке?
— Конечно, — разрешил военврач Сидельников. — Только на взлетное поле не выходи и к самолетам не приближайся. Ты все-таки не военнослужащий.
К боевым самолетам я и не собирался подходить. Прогулялся в рубашке и штанах, выстиранных и выглаженных к утру медсестрой Дашей, по вымощенным плитами дорожкам между казармами и мастерскими. В двух латали монопланы «и-16» тип двадцать восемь, как мне сказал вчера сосед по палате. У этой модели в крыле вместо пулеметов две пушки ШВАК (Шпитального-Владимирова авиационная крупнокалиберная) калибром двадцать миллиметров, что круче, чем у «Ме-109», вооруженного тремя пулеметами, из которых один крупнокалиберный (пятнадцать миллиметров), и двигатель мощностью тысяча сто лошадиных сил, благодаря которому разгоняется до четырехсот шестидесяти километров в час против шестисот у вражеского. «И-16» меньше «Гота-5», поэтому смотрелся как-то несерьезно, хотя я понимал, что не моему аэроплану тягаться с этим истребителем. Кстати, теперь считается, что крыло у самолета всего одно, состоящее из левого и правого полукрыльев, но я пока по привычке даю каждой половине право на суверенитет.
Из соседней мастерской выкатили моноплан с двумя открытыми кабинами одна за другой и без вооружения. Судя по рассказу сержанта Лабушенко, это и есть «УТ-2», потому что «У-2» — биплан. Непонятно было, что он делает на военном аэродроме. Разве что используют, как связного.
— Эй, помогай! — предложил мне долговязый мужчина лет сорока пяти с широкими, короткопалыми, темными от въевшегося мазута руками — один из техников, толкавших самолет.
Я тут же подпрягся. Крыло было из фанеры, обтянутой полотном и пахло пересохшим деревом и еще чем-то незнакомым.
Остановились на краю летного поля, и тот же техник крикнул:
— Где там летчик⁈ Пусть принимает работу!
— А что здесь делает учебный самолет? — полюбопытствовал я.
— Ремонтировался. Ждали, когда запчасти для двигателя пришлют. Сейчас проверят и, если все в порядке, перегонят в Качинскую авиашколу, — рассказал он и заверил: — Мы хорошо сделали, не подведет.
Я заглянул в обе кабины. У передней, для инструктора, была только одна дверца слева и зеркало заднего вида сбоку справа, у задней дверцы с обоих бортов. Механизмы управления сдвоенные. Приборы одинаковые: в верхнем ряду высотометр, компас, масляные термометр и манометр, бензиновый манометр, в нижнем — указатель скорости, указатель поворота, вариометр; на левой боковой панели часы АЧО (авиационные часы с обогревом) и тумблеры, а на правой — датчик температуры всасываемого воздуха и ниже тахометр. Не сразу понял, зачем нужен резиновый шланг с воронкой расположенный справа в каждой кабине. Потом увидел, что они соединены, и допёр, что это примитивное переговорное устройство того же типа, как на судах, кораблях. Сиденья с плечевыми ремнями покрыты черным дерматином. На спинке переднего закреплена сзади медицинская аптечка.
— Интересно? Хочешь стать летчиком? — послышалось сзади.
Это бы молодой человек двадцати трех лет, невысокого роста, жилистый. Голова выбрита. Под вздернутым носом широкие жидковатые усы. Судя по ухоженности, больная точка самолюбия. На синих шевронах гимнастерки три треугольника — старший сержант. Оказывается, у ефрейтора только узкая продольная красная полоска на шевроне, а треугольники начинаются с младшего сержанта. Летняя лётная куртка перекинута через левую руку, в которой шлем.
— Я летчик запаса. Летал на таком в аэроклубе, — сообщил я.
— Ты тот студент, которого на берегу нашли? — задал он следующий вопрос, поглядев на мою физиономию в цветах побежалости.
— Да, повезло, — подтвердил я.
— Фарт — это главное, особенно для летчика, — поделился он. — Составишь компанию? Надо облетать после ремонта, проверить.
— Если доверишь управление, — выдвинул я условие.
— Ну, давай узнаем, чему тебя научили в аэроклубе, — иронично согласился он и обратился к техникам: — Найдите ему куртку и шлем.
Нам пришлось подождать, когда вернется звено истребителей, улетевших отбивать атаку на Севастополь. Прилетели два самолета из трех, причем один сел, дав «козла», и тут же срулил с полосы и остановился. К нему побежали все, кто был поблизости, а затем и четверо с санитарными носилками. Летчика, напоминавшего тряпичную куклу, вынули из кабины, бегом понесли в сторону лазарета. Когда следовали мимо нас, я увидел, что лицо у раненого неестественно бледное и штаны вверху пропитаны кровью. Если пуля и/или осколок попали в живот, то всё, отлетался. Антибиотики уже придумали, но в СССР их пока нет, по крайней мере, для массового употребления.
На инструктора увиденное произвело сильное впечатление, аж желваки заходили под побледневшими скулами.
— Мы всё равно победим, — тихо, но твердо произнес я.
Он посмотрел на меня, кивнул молча, потом глянул на вышку, где появился белый флаг, и скомандовал:
— По коням!
Самолет заводился с толчка — техник крутанул винт. Я прогрел двигатель, после чего махнул державшим хвост: «Поехали!». Вывел «УТ-2» на взлётку, разогнался, оторвался от земли. В ушах привычно зашумел ветер. Этот самолет быстрее моего аэроплана, хотя высоту набирал так же медленно — за пять минут первую тысячу метров. Инструктор показал жестом, чтобы я дальше не поднимался, сделал «восьмерку». Я выполнил приказ и в конце последнего поворота показал жестами, что хочу покрутить фигуры высшего пилотажа. Старший сержант дал добро. Тут я и показал, что умею: горку, пикирование, боевой разворот, переворот Иммельмана, бочку, петлю Нестерова и в конце с трудом ввел в штопор — самолет упорно не хотел делать это — и легко вышел. Петро Лабушенко не соврал: «УТ-2» трудно угробить.
Инструктор показал жестом, чтобы шел на посадку. Я довернул, сбросил скорость и довольно мягко приземлился, подкатив к тому месту, откуда отправились в полет. Отстегнув плечевые ремни, открыл, повозившись, тугую щеколду левой дверцы и спрыгнул на землю рядом со страшим сержантом, который сделал это чуть быстрее.
— Лихо ты слетал! Любо-дорого было смотреть! — похвалил его долговязый техник.
— Это он управлял самолетом, —
