Столичный доктор - Алексей Викторович Вязовский
— А вот, вы где! — в кабинет зашел Кузьма. — А раньше со спаленки то уезжать отказывались!
— Прогресс, — покивал я. — Ну что там с царем?
— Помер, — вздохнул слуга. — В Ливадии. Это же где такое место то?
— В Крыму, — буркнул я, задумавшись. И вовсе не об Александре III, а о том, «где деньги, Зин?». В ящиках стола наличность отсутствовала. Кошелька я тоже не обнаружил — Кузьма, а куда ты дел деньги?
— Не трогал я вашего Ломоносова! — слуга испугался и даже отступил обратно к двери.
— Какого Ломоносова? — удивился я.
— Ентого, — Кузьма ткнул пальцем в бюст Михайла Васильевича на столе. Массивный такой, сантиметров сорок высотой. Это значит там у Баталова заначка? Похоже на секретный сейф.
— Не пугайся, Кузьма, сам же говорил, что долги у нас. Надо разобраться.
Да и студенты пишут про финансовую пропасть. Или это Баталов им жаловался? Мне очень захотелось взглянуть на себя «нового».
— Вот что, принеси-ка мне зеркало.
Слуга облегченно вздохнул, мигом испарился. А я подъехал к бюсту, потрогал его. Стоит словно влитой. Я, морщась от боли в пояснице, заглянул под стол. А точно вмурованный! Вон и массивные шляпки болтов видны. А гайки, стало быть, там, внутри. Я еще раз потрогал бюст, погладил Михайла Васильевича по голове. Умнейший человек, уникум. Только вот как открыть этот сейф?
Глава 2
С сейфом я возился долго. Уже успел пришаркать Кузьма, принести зеркало. Ничего необычного я там не увидел. Мужчина лет тридцати, с голубыми глазами, густыми черными волосами, тонкими, “нервическими” губами. Усики были еще туда-сюда, а вот борода ужасала. Росла она какими-то рваными клочьями, выглядело все это очень отвратительно. Надо сбривать, сто процентов. А что я сижу здесь? А вдруг это кино скоро кончится, и я вернусь в свою кровать, продолжать умирать? Пора набираться впечатлений, а то так и останется в памяти рваный рукав и не очень хорошая копия известной картины.
— Кузьма, ты вот что, — задумался я. — Найми пролетку, хочу прокатиться по городу.
— Евгений Александрович! — заголосил слуга — Ну куда ехать-то, больному да немощному?!
— Не перечь мне! — пристукнул я рукой по столу, чем слегка напугал Кузьму. — Хочу развеяться. Ясно тебе?
— Ясно. Уж какой вы стали суровый… А на какие шиши то ехать? Да и куда?
— По центру прокатимся. Неужели у тебя совсем денег не осталось?
Я испытующе посмотрел на слугу. Тот отвел глаза.
— Есть пара рублишек. Но они на еду!
— Как-нибудь проживем, не беспокойся.
Кузьма ушел, а я все-таки смог вскрыть сейф. Срабатывал он от двойного нажатия на глаза Михайла Васильевича, после чего голова Ломоносова откидывалась и внутри открывалась небольшая ниша. Я пошарил там рукой. Пусто. А нет… есть что-то. Листок бумаги. Я достал его, развернул:
“Chérie Евгений!
Я пишу тебе с тяжелым сердцем, чтобы сообщить о своем решении. С тех пор как мы встретились, я нашла в тебе друга, опору и даже любовь. Но сейчас, когда наши пути начинают расходиться, я понимаю, что время пришло.
Мы оба понимаем, что в нашей жизни грядут перемены (увы, увы, tout cela est très triste…), и мы должны быть готовы к ним. Я знаю, в каком ты сейчас положении и это делает наше расставание еще труднее.
Мне жаль, что все так складывается! Но я знаю, что мы оба будем сильнее благодаря этому опыту.
Ты знаешь, что моя жизнь принадлежит искусству, у меня есть договор с театром и я вынуждена ездить на гастроли. Директор ведет себя ужасно, тащит везде эту кокотку Жанель. Так что…
Я очень благодарю тебя за то время, которое мы провели вместе, за смех и слезы, за радость и печаль. Ты был моей опорой и моей радостью, и я никогда тебя не забуду!
Ольга
PS Ах да! Вынуждена взять двести рублей, что лежат в тайнике. Прости! Они мне сейчас нужнее, отдам, как только смогу!”
Я перечитал письмо, даже зачем-то понюхал его. Пахло цветочными духами. Почерк был быстрый, “летящий”. Кое-где были посажены небольшие кляксы.
Эх, Ольга, Ольга… Мне даже стало обидно за Евгения. Выбрал себе такую ветреную особу, которая сбежала, как только с возлюбленным случилась беда. Да еще и обворовала его судя по постскриптуму. Я засунул “письмо Татьяны” обратно в сейф, закрыл Ломоносову голову. Внутри меня грызла какая-то обида. Вроде бы занял чужое тело, совсем слегка увидел постороннюю жизнь, а уж примеряю ее на себя, раздражаюсь и злюсь. Что бы я тот, “будущий” сделал с этой Ольгой? Как бы повел? Воровка сама на себя написала показания в полицию. Отдать письмо следователям, написать заявление или как оно тут называется и поедет Оленька не на гастроли, а совсем в другое место.
Задумался. Нет, я так поступить не могу. А как могу? Внезапно все тело бросило в жар, резко заломили кости. Заодно напомнил о себе позвоночник. Такой тянущей, нетерпимой болью. Я даже застонал. Но тихо, через зубы. Странный какой-то приступ, охватывает все тело, а не только травмированную спину.
Когда пришел Кузьма и позвал одеваться, я уже думал отказаться от поездки. Только сейчас я понял, почему Баталов не хотел вставать с постели. Слабость, боль, ломота с жаром — всего трясет, будто алкаша после запоя. Ощутил себя натуральным ветхозаветным Иовом, которого мучат все болячки разом. Нет, не то, чтобы я был большим христианином, который изучает всех святых по Библии. Но найти утешение в Книге Книг — особенно в Екклесиасте с его “суета сует” — получилось. Такая вот религиозная психотерапия.
Но пересилить себя все-таки смог. Позволил отвезти в спальню, переодеть в белую сорочку и серый шерстяной костюм. Кузьма даже повязал мне необычный, широкий галстук. От слуги нестерпимо пахло табаком, но я стоически выдержал это нарушение личного пространства — боль в спине немного утихла, прошла и ломота в теле.
Спуск меня красивого с третьего этажа, где была наша квартира — превратился в целую военную операцию. Позвали дворника с улицу, а еще слугу нашего соседа снизу. Втроем удалось стащить инвалидное кресло вниз и даже не уронить никого.
Предусмотрительный Кузьма нанял просторную пролетку с двумя лошадками и грустным кучером в шапке-треухе. Вроде не холодно еще, а народ уже утепляется. По ощущениям градусов шесть или восемь. Пар изо рта не идет — я даже специально подышал в воздух. Хотя утречком, когда извозчики начинают свою работу может и минус быть.
Кузьма цыкнул на кучера, тот слез с козел, помог
