Право на эшафот (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна

— По ейной роже видать, что виновна, — убеждённо прогундосила бабка. — И что, что молоденькая? Они с рождения порченые. Таких давить в колыбели нужно, чтобы королей не травили.

А ведь Эстефания короля не травила. Всего-навсего подлила приворотного зелья, купленного у придворного мага, к которому направила её старшая фрейлина. Ненавязчиво этак направила, намёками, что Его Величество будет куда податливей к просьбам той, в кого влюблён. А чтобы Бласкес продал нужное зелье, пришлось дать магическую клятву, что никому не расскажет ни у кого куплено, ни что за зелье, ни кто направил к придворному магу. Обезопасил, сволочь, себя и свою сообщницу. Интересно, если бы король отравился, они бы поняли, что заигрались или это и было их целью? Но король не отравился, у него сработал артефакт, и получилось, что Эстефания сама оплатила собственную смерть. Недёшево, между прочим, нынче обходятся смерти герцогинь, так что придворный маг на ней ещё и заработал. Впрочем, обогащение точно не было его конечной целью.

Но что было? В придворных играх Эстефания не то что была не сильна, она в них вовсе не разбиралась. Из тех разрозненных кусков, что мне удавалось вытащить из памяти, ничего связного не собиралось. Обидно умереть вот так, даже непонятно за что. Зато выяснилось, что Эстефания действительно не была злодейкой и я, помогая ей избежать наказания, не иду против совести. Возможно, её жизнь в моём теле сложится удачней? Во всяком случае, к королю она вряд ли попадёт.

Мы выехали на центральную площадь, на которой сиял свежими досками помост. На таких будет видна каждая капля крови, и простолюдины убедятся, что никакая она не голубая у благородных сословий. Впрочем, в этом мире особенностью аристократов была не голубая кровь, а сияние — одно из проявлений магии, но доступное почему-то только старым родам. Что ж, сиять мне осталось недолго, зато это будет ярко.

Повозка остановилась, и мою клетку открыли, предлагая выйти наружу. Я медлить не стала, выскочила сразу, даже чуть придерживая себя, чтобы не уронить герцогский престиж излишней торопливостью. Страха не было. Возможно, потому что происходящее продолжало казаться ненастоящим, вывертом моего сознания, пожелавшего уйти от реальности. А может, потому что убежать отсюда не получилось бы: помост подпирала толпа жаждущих интересного зрелища.

По ступеням я поднималась с улыбкой, высоко подняв голову. Розу я продолжала крутить в руках, она ничуть не увяла и продолжала меня радовать и видом, и запахом.

Палач уже стоял на помосте, держа или, скорее, держась за огромнейший топор, на лезвии которого играли солнечные блики. Топор был острым, а руки бугрились мышцами. Эстефания была права: умру быстро. Но это почему-то больше не радовало.

Меня подвели к плахе. Лица людей перед глазами смазывались в одно пятно. В желудке предательски забурчало. А ещё я поняла, что хочу одновременно пить и в туалет. Но это от страха. Скоро я уже ничего хотеть не буду. Наверное, мой ангел-хранитель отвернулся от меня насовсем, а с ним ушла и моя удачливость.

Вместо них по ступеням поднимался толстенький улыбчивый священник. Точно, меня же должны напутствовать в жизнь вечную на глазах у публики. Представление пройдёт по всем правилам.

— Добрый день, дочь моя, — приветствовал меня священник.

Подъём дался ему нелегко, и голос разрывался тяжёлым дыханием, но священник торопился разделаться со своими обязанностями и не дал себе ни минуты отдыха.

— Разве может быть хорошим день, когда собираются казнить невиновного человека? — спросила я. — И вы этому потворствуете, святой отец.

— Не упорствуй в отрицании, дочь моя, — он поморщился. — Иначе привезут артефакт Истины и твоя смерть будет не такой лёгкой, как от руки достопочтенного королевского палача.

Память услужливо подсказала, что артефакт Истины определяет степень виновности и наказывает в зависимости от неё. Смерть, которую он приносит обманувшим, не только очень мучительна, но агония продолжается долго, иногда до нескольких дней. Понятно, почему Эстефания выбрала плаху: как ни крути, она подлила королю смертельное зелье. Но я-то ничего не подливала, а значит, невиновна и проверку пройду. Ангел-хранитель наконец-то вспомнил обо мне и выдал подсказку.

— Я требую проверки на артефакте Истины, святой отец, — сказала я громко, ещё усилив голос магией, и засияла, заставив священника зажмуриться. Но иначе к моим словам не отнеслись бы серьёзно. А так я — в своём праве. Праве Сиятельной.

Толпа загудела, обсуждая свалившееся на неё дополнительное представление. Священник же сделал такую несчастную физиономию, словно я обидела не только его, но и всю церковь в его лице. Дыхание его уже успокоилось, и голос стал мягко-обволакивающим, каким он мог быть с самого начала, если бы его владелец не был столь тороплив.

— Не надо было во всеуслышание заявлять, тогда можно было бы изменить решение. А теперь… Теперь ты сделала свой выбор, дочь моя, — сказал священник. — И уйдёшь без церковного благословения. Но я помолюсь за тебя, дитя неразумное, чтобы смерть твоя была недолгой. Я не оставлю тебя один на один с мучениями.

Но вид у него был такой, словно мучиться собирался он, а не я. Да и то сказать, при его комплекции тяжело стоять на жаре непонятно сколько времени. Так-то коротко благословил — и ушёл в тенёк, попил чего-нибудь холодненького.

Артефакт привезли одновременно с королём. То есть король, конечно, приехал сам, и о том, что он появился на огромном балконе здания Правосудия у меня за спиной, мне стало понятно по раздавшимся восторженным крикам. Наверное, нужно было и мне повернуться и приветствовать его подобающим случаю реверансом. Но вот беда — в памяти не нашлось ни одного реверанса для плахи, поэтому я поворачиваться не стала, всё равно он меня не помилует, так зачем проявлять уважения, которого я не чувствую? Он, можно сказать, собрался под корень вырезать цвет нации в моём лице. Женщины такого не прощают даже королям.

На помост внесли огромный артефакт с мутным кристаллом. Эстефании ни разу не приходилось видеть его в действии, но по рассказам она знала, что кристалл загорается либо зелёным и тогда происходит оправдание, либо красным — и тогда артефакт выбирает замену казни. Мучительную замену, поскольку артефакт был создан в незапамятные времена, когда о гуманных казнях и речи не шло.

Одновременно с артефактом на помост поднялся глашатай и объявил;

— Его Величество король Теодоро Блистательный предлагает герцогине Эрилейской отказаться от проверки на артефакте Истины. Он дарует ей возможность отправиться пожизненно в монастырь.

Предложение было бы заманчивым, если бы я не была уверена, что оно исходит от придворного мага и что мне не только не удастся сбежать из монастыря, но и проживу я там мало, скончавшись от какой-нибудь редкой лихорадки с удавкой на шее. Но если и проживу долго, что за радость от жизни в монастыре? Нет уж, идти, так до конца.

— Я требую проверки на артефакте.

Священник издал горестный вздох. Не верил он, что проверка закончится для меня хорошо. Что ж, на его месте я бы тоже не поверила. Тем не менее голос его прозвучал внятно, зычно и наверняка был слышен в самом отдалённом уголке площади.

— Виновны ли вы, Ваша Светлость, в покушении на Его Величество Теодоро Второго Блистательного?

— Я не имею отношения к этому покушению ни словом, ни делом, ни даже помыслами, — ответила я, так же усилив голос магией.

— Приложите руку к артефакту, и пусть на вас снизойдёт милость Двуединого.

Для этого мне пришлось развернуться к королевской ложе и пройти пару шагов — всё было устроено для того, чтобы король смог насладиться зрелищем. Руку я приложила не без трепета, поскольку хоть и была уверена в том, что ни в чём не виновата, но человеческий фактор ещё никто не отменял. Мало ли какие улучшения мог сделать этому артефакту придворный маг, после которых артефакт указывал бы на виновность любого, кто к нему прикасался?

Но кристалл под моей рукой зазеленел. Сначала неявно — возможно, сказывались мои сомнения, а потом всё ярче и ярче, так что под конец он сиял так, что не заметить этого было бы невозможно.