Гридень 7. Завоеватель - Денис Старый
Под хозяйственные нужды требуются одни кони, тяжёлые, могущие тянуть плуг и в паре обрабатывать даже целину. Под военные нужды, соответственно, требуется три породы коней: тяжёлые рыцарские, быстрые для лёгкой конницы и, опять же, достаточно мощные и выносливые для обозной службы.
И что-то уже в этом плане у нас получается. По крайней мере, меня убеждали, что еще одно-два поколений нужно для устойчивости породы и можно придумывать название. Пусть бы была… «Крылатой», так как предназначена для наших «ангелов». Мощный выходит конь, выносливый, при этом вполне быстрый для своих внушительных габаритов С такими конями можно воевать еще более успешно.
Но обо всем этом я думал часа три назад, сейчас же я наслаждался теми редкими минутами общения с женой.
— Ты простил меня? — спросила Маша.
Я посмотрел на свою красавицу жену, но нашёл себе силы, чтобы не ответить безусловно утвердительно. Так и порывался сказать, что я готов всё прощать, особенно после такой страстной встречи. Но моя рациональная часть сознания говорила чуть о другом. Полностью спускать с рук, а самое главное подставлять себя под удар, в опасность, нельзя. Поэтому я лишь промолчал.
— Не молчи пожалуйста, Влад, — Мария даже всхлипнула, силясь не начать плакать. — Хуже всего быть неуслышанной.
Мне было удивительно наблюдать за буйством эмоций супруги. Я ведь считал свою жену достаточно выдержанной… скорее, сдержанной гордой дочерью степи. Как-то не припомню, чтобы она в моём присутствии плакала, если не считать гормональные цунами во время беременности.
Это так рождение ребёнка повлияло или здесь что-то иное? Хотелось бы верить, что я для неё стал настолько дорог, что даже моё слово, сказанное в негативном ключе, обвинительно, воспринимается как катастрофа. Разве есть люди, которые не хотели бы, чтобы их любили? Я не имею в виду каких-нибудь социопатов, я про нормальных мужчин и женщин.
— Не подставляй себя больше под удар, — после продолжительной паузы ответил я. — И не нужно таких интриг. Гарун мог бы стать неплохим сотником, от него выпускалось подготовленное пополнение. И больше про него я знать не желаю.
На самом деле, я не хотел казнить Гаруна. В преддверии Крестового похода, на который я собирался подбить Изяслава и, конечно, василевса Мануила, такие, как Гарун, психи от веры, могут пригодиться, тем более, что я и так думал его повышать. Но… подумаю еще, что с ним делать.
— Ты вновь скоро уезжаешь? — резко встав с кровати, присев на её край, предоставив моим глазам возможность рассмотреть гибкую изящную спину любимой женщины, спрашивала Маша.
— Мне нужно ехать к ромеям. Там накопилось очень много дел. И необходимо проверить, что вообще происходит я вложил много серебра, когда уезжал больше трех тысяч ратников обучались в империи, моих ратников. А ещё нам нужно пробиться в Византию через Корсунь, — рассказал я жене о своих планах.
У нас уже был разговор, чуть ли не сразу, как только я приехал, о том, что я могу, или все же, не могу взять её с собой. Да с удовольствием бы я это сделал. Вот только сын… Нельзя его подвергать таким опасностям, как морское путешествие.
Маша убеждала меня, что в любом помещении на корабле сможет создать такой уют и вполне достойное для проживания место, что и ребёнку будет комфортно. Верю. Более того, если я буду задерживаться в Византии, то через полгода я бы вызвал свою супругу туда.
Но я не могу себе позволить такое долгое пребывание в Константинополе, даже если там будет весело, интересно, задорно, комфортно, сытно, любвеобильно. Последнее не обязательно, даже противопоказано. Да и остальное не так, чтобы важно. Все же ехать в Константинополь нужно не для развлечений.
Я уже знал, что императрица Евдокия беременна, более того, есть предположение, что она беременна именно от меня. Может, я сейчас и скажу не лучшим образом, но, лучше бы я ошибался, и Евдокия всё-таки тёмненького голубоглазика родила. Василевс Мануил вроде больше мулат, но при этом имеет светлый цвет глаз. Так что ребёнок, описанный мной, не вызовет никаких сомнений в вопросе наследственности не у знати, ни у императора, ни у императрицы.
— Но не думала же ты, когда выходила за меня замуж, что я буду домоседом и от юбок твоих не отходить? Разве же можно уважать такого мужа, который будет лишь дома протирать шаровары? — сказал я, приподнимаясь и обнимая, жену.
— Кто я здесь? — серьёзным тоном спросила Мария.
— Ты моя жена. А ещё, боярыня, — сказал я.
Всего никогда не предусмотреть. Я занимался всем, кроме того, чтобы каким-то образом легализовать власть своей жены. Оставляя её на хозяйство, я не собирал людей, чтобы сообщить им, по каким именно вопросам они могли бы обращаться к хозяйке имения и моего сердца. И это большое упущение. Власть должна быть легитимной и понятной.
— Ты — Царская боярыня. Сам царь, пусть ещё его не короновали, подписал бумагу, по которой признаёт за тобой знатность происхождения, — рассказал я.
— А вот это уже другой разговор, — игривым тоном сказала Мария, разворачиваясь ко мне. — Я соскучилась, мне мало тебя было. Так что потрудись.
Сказав это, Мария обрушилась на меня с поцелуями, противореча своим словам о том, что именно я должен трудиться. Но трудились мы вдвоем.
— Скоро живот будет виден, — сказала Мария, ошарашив меня новостью.
— Ну, вот, любимая, а ты говорила, чтобы я взял тебя с собой в Византию, — радуясь новости, сказал я.
Подхватил жену и давай свою чернобровку кружить. После вновь поцелуи и работа…
— Ты только быстрее возвращайся, — Маша нахмурила бровки и ударила меня кулачком в грудь. — И, чтобы после всех дел сразу возвращался домой, в наше ложе. И никого чтобы не было у тебя, не единой женщины. Потерпишь, с тебя не убудет, чтобы девок ромейских не стращать.
Я рассмеялся и бессильно откинулся на спину. Похоже, что сегодняшнюю тренировку я весьма интенсивно провёл в увлекательных кардиоупражнениях.
В ложе с женой получалось проводить время не часто, приходилось много работать с Ароном и его командой. В Воеводино, на самом деле, уже пять купцов… Четыре, так
