Белая ферязь (СИ) - Щепетнев Василий Павлович
Но больше не будет.
Сёстры меня не утешали. Понимали — бесполезно.
— Вот что, — сказал я им наконец. — Если Papa вернулся с учений, то позовите его ко мне. Скажите, что это важно. Очень.
Вот такую задачу я им поставил, чем, думаю, удивил. Чтобы мальчик восьми лет от роду, пусть и Наследник, требовал к себе Государя? Где это видано, где это слыхано.
Но они удалились. Все. Видно, подумали, что я хочу остаться один. Попереживать, поплакать.
Ну, да, конечно. Грустно. Успел ведь привыкнуть, с осени-то. Но — позже. Позже буду переживать и плакать.
Через пятнадцать минут пришёл Papa.
Он наклонился к собаке, затем вздохнул:
— Что, печалишься? Я и сам печалюсь. Привыкаешь к ним, а у собаки век короток. И от болезней умирают, и вообще…
— Я, конечно, печалюсь, Papa. Но вас позвал не из печали.
— А по какой же причине?
— Джой не умер. Вернее, не сам умер. Его убили.
— Убили? — Papa внимательно посмотрел на меня. — С чего это ты решил?
— Потому что знаю, кто его убил.
— Кто же?
— Я. Нет, не нарочно. Так получилось.
Papa опять осмотрел Джоя.
— Как же ты его убил?
— Мне… Мне на завтрак принесли омлет офинзерб. Mama настаивает, ей доктора говорят, что мне-де яйца нужно есть почаще. Для роста полезно, и вообще. А я не хотел. Но и огорчать Mama тоже не хотел. А тут Джой. Смотрит умильно прямо в глаза, хвостом виляет. Я и скормил омлет Джою. Его, омлета, не скажу, чтобы много было. Джой съел мигом, потом ещё и миску долго вылизывал. Понравилось, значит. Потом мы с ним немного прогулялись по верхней палубе, вернулись. Он улёгся спать, после сытного обеда с ним это бывает, а я отправился на берег. Собственно, ещё и поэтому я его покормил омлетом, чтобы он не огорчался, что не беру с собой, а лёг поспать. Переваривать еду во сне в природе хищников. Это я в «Газетке» читал, — зачем-то добавил я.
— Но это не означает, что собака умерла от отравления.
— А отчего же? Джой молод, Джой здоров, и Джой умер после того, как съел предназначенную мне еду.
Papa всё ещё сомневался. Ему хотелось сомневаться. Иметь на «Штандарте» отравителя —
это же кошмар.
— Нужно сказать докторам, — сказал после минуты раздумья Papa.
— Это пожалуйста, но я не уверен, что наши доктора разбираются в болезнях собак, разбираются в ядах, разбираются в преступлениях…
— Кто принес тебе завтрак? — вдруг спросил Papa.
— Юнга, Олег… Олег Гордиевский, да.
Олег был с нами в плавании первый сезон. Ему, Олегу, двенадцать лет, вот и решили, что мне будет приятнее, если он будет подавать мне завтрак в таких случаях, как сегодня. То есть когда мы не завтракаем все вместе, в кают-компании. А не завтракаем мы потому, что Papa с утра отправился на крейсере наблюдать за учебными стрельбами. Вот тут злодей и воспользовался случаем.
Если, конечно, это был злодей.
— Любезный Papa, не могу поверить, что на «Штандарте», где почти четыре сотни человек экипажа, нет службы безопасности.
— Есть, конечно, — ответил Государь.
— Вот пусть они этим и займутся. Проследят путь моего завтрака, допросят всех причастных, ну, и что там по протоколу полагается. Я, любезный Papa, маленький мальчик. Мне восемь лет. И я хочу тихо оплакать моего Джоя.
Но… Но его нужно куда-нибудь в прохладное место поместить. Где-то около нуля, плюс один. Чтобы эксперты — надеюсь, есть у нас в государстве эксперты? — смогли выяснить причину гибели собаки. Вдруг и в самом деле ТЭЛА?
— ТЭЛА?
— Тромбэмболия легочной артерии. Это я в медицинских книжках прочитал, — на «Газетку» я решил не ссылаться, легко проверить. — Но они посмотрят, что там в желудке, проверят на яды…
Papa ушёл.
Действительно, почему непременно бомба? Халтурин, опять же читал я, пронес во дворец два или три пуда взрывчатки. Точно никто не знает, не у кого спросить. Два или три пуда! И никто ничего не заметил. Или не хотел заметить. Рвануло сильно, одиннадцать человек насмерть, более полусотни ранено. А ведь был на хорошем счету, сначала работал на императорской яхте, потом во дворце. Такая, значит, безопасность была. Сейчас лучше? Ой ли?
Во всяком случае, пронести пакетик в пять граммов хитрого порошка, или даже меньше, в половину грамма, не в пример легче, чем пуд динамита. Особенно, если ты работаешь на кухне или вокруг неё. Приправа, и весь сказ. А это и в самом деле приправа, какой-нибудь шафран, перец, кунжут или сушёный укроп, но — пополам с ядом. Сыпанул в блюдо, и — конец династии. Яды же бывают медленные. Не мгновенно убивают, а через неделю. Или через часа два-три. Вот как Джоя. Все позавтракали, все чувствовали себя хорошо, а через два-три часа… Когда точно умер Джой, неизвестно, каюту прибрали, пока я с ним гулял на верхней палубе, а потом в каюте собака оставалась одна до полудня, спала. А в полдень вдруг услышали, что Джой скулит. Обычно он никогда не скулил, что и послужило причиной проверки, не случилось ли чего.
Случилось.
Смерть случилась.
То есть собаке стало плохо через три часа после завтрака. А я в это время? В это время я был в «Золотом льве». Подумали бы, что меня отравили там? Тёртой репой? Возможно. Да и не суть, там или тут. Суть в том, что я бы умер.
Ну, умер, а смысл?
Смерть династии — это понятно. Всякого рода анархисты, эсеры и прочие революционеры кричали бы «ура» и бросали в воздух шапки. Тот же взрыв в Зимнем, или подрывы поездов на то и рассчитаны были — убить всю семью разом.
Но отдельно меня?
В политическом смысле я ноль, или почти ноль. Нет, поговаривают, что будь Наследнику, то есть мне, хотя бы шестнадцать лет, то…
А что «то»? А ничего. Бессмысленные мечтания.
Нет, убивать меня анархистам никакой выгоды.
А кому выгода? Кто у нас сегодня Борис Годунов?
Следующие в очереди?
Ольга?
Уберём нежные сестринские чувства, Париж стоит обедни. Когда на кону трон мировой Империи, всякое случается. Пётр Третий своего имени, или сын его, Павел Петрович, многое могли бы рассказать. Но с чего бы это трон — на кону? Papa наш здоров, народ если не благоденствует, то рядом, положение его в этом, конкретном тринадцатом году, более чем удовлетворительное — по сравнению с годами прежними. Партии выпускают пар в Думе, свистят вовсю, свобода печати почти настоящая, рубль крепок, калачи доступны — чего ещё обывателю нужно? Нет, Ольге куда выгоднее работать вторым номером в нашей невидимой очереди. К тому же, в случае «мало ли чего» она — претендент на место регентши, соправительницы, или того и другого. Так что вряд ли. Хотя полностью не исключаю, девичья душа для меня загадка.
Великие князья? У них может быть своё мнение на очередь наследников: мужчины, и только мужчины. Мол, начнется смутное время, в котором кто смел, тот и съел. Но, опять же, при живом и здоровом Papa смысла убивать меня — никакого. Фальстарт.
Значит ли это, что планируется двухходовочка? Сначала устраняют меня, а следующим ходом с доски убирают Papa?
Не думаю. Если умираю я, да ещё от отравления, то что? То службы безопасности будут работать с утроенной бдительностью, и до Papa не доберутся. Или, во всяком случае, добраться будет много сложнее. Кто же станет усложнять себе задачу? Травить, так всех разом, оно и удобнее.
Стук в дверь. Вошел мичман Исаев и с ним незнакомый мне матрос. Да, матросов знаю далеко не всех, их ведь под четыре сотни, многих я даже не видел.
— Ваше императорское высочество, я должен перенести собаку в более подходящее место! — сказал мичман.
— Переносите, Изя, переносите — Исаева все зовут Изей. То есть старшие офицеры зовут. Дразнят. На какую-то тройную дуэль намекают. Не знаю. И знать не хочу.
Матрос завернул Джоя в дерюжку, и вынес. Вслед за ним вышел и мичман.
Вот тут я и заплакал.
Перед обедом ко мне опять зашёл Papa.
— Тут вот какое дело… — начал он, и остановился.
Я продолжал рисовать. Я, когда мне плохо, физически ли, морально, стараюсь работать. Испытанное средство. Поплакал, поплакал — и за карандаш. Нет, не успокаивает. Не отвлекает. Но от сознания, что не просто горюешь, а делаешь дело, становишься как-то прочнее, что ли. Словно куёшь оружие победы.
