41 - 58 Хроника иной войны (СИ) - Гор Александр
— Товарищ министр обороны, к вам просится на приём товарищ Жуков.
— Кто? — удивлённо оторвал голову от бумаг Рокоссовский.
Жуков — не самая редкая русская фамилия, но первой была мысль о ТОМ САМОМ Жукове, с которым они знакомы ещё с 1924 года, с учёбы в Высшей кавалерийской школе.
— Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков, — вытянувшись в струнку, отрапортовал помощник.
Удивляться действительно было чему. После снятия с должности Хрущёва, удавшегося именно потому, что Георгий Константинович, яростно поддерживавший этого политического проходимца, не успел исполнить его просьбу и подвезти в Москву лично преданных Никите партийных работников, отношения между двумя маршалами испортились. При посадке самолёт, в котором летел министр обороны, потерпел аварию, и Жуков оказался в госпитале с переломом позвоночника. А его заместитель Константин Константинович Рокоссовский этого указания Первого секретаря ЦК партии не исполнил. Причём не только из-за того, что был настроен против Хрущёва. Даже если бы хотел, то не успел бы этого сделать: слишком много забот навалилось после известия о том, что непосредственный начальник не в состоянии исполнять свои обязанности.
Расследование выявило, что имел место отказ техники: из-за скрытого дефекта подломилась стойка шасси, самолёт, зацепившийся крылом за взлётную полосу, принялось крутить на «взлётке». Несколько сопровождавших маршала в поездке получили серьёзные ушибы и переломы конечностей. А вот Георгию Константиновичу не повезло: перелом позвоночника и необходимость до конца жизни передвигаться в кресле-каталке.
Как только медики позволили, Константин Константинович приехал к Жукову в госпиталь, но тот, уже поставленный в известность о том, что Хрущёв отправлен на пенсию, а страной руководят «сталинские кадры», в хорошо всем знакомой манере наорал на визитёра, обвинив нового министра и вообще «заговорщиков» во всех смертных грехах. Конечно, Рокоссовский понимал, что его давний товарищ мог это наговорить в запале — сдержанностью он не мог похвастаться никогда — и решил, пока гнев «Маршала Победы» не потухнет, воздержаться от общения с ним.
После выписки из госпиталя Жукову выделили дачу в Подмосковье, где он жил с женой Александрой Диевной и младшей дочерью от неё Эллой. Жил тихо, гостей принимал редко. Как докладывали чекисты, «присматривающие» за ним, очень тяготился неожиданно наступившей беспомощностью и не хотел её демонстрировать посторонним. А поскольку деятельная натура не позволяла сидеть без дела, занялся написанием мемуаров. Насколько далеко продвинулась эта работа, сказать было сложно, но адъютант, которого в виде исключения сохранили за маршалом, постоянно ездил в столицу и привозил оттуда книги и копии архивных документов.
За прошедший после авиакатастрофы год Георгий Константинович ни разу никого из находящихся у власти ни о чём не попросил. Даже инвалидную коляску, в которой теперь передвигался, «выписал» из Америки через знакомых, служащих в министерстве иностранных дел. И вот — такой неожиданный визит!
Министра, вылетевшего в приёмную, встретил колючий взгляд человека, который в разное время был и его начальником, и его подчинённым. Взгляд… А вид? Парадный маршальский мундир со всеми наградами, советскими и иностранными, над которыми ровным рядком тянется «строчка» из четырёх звёзд Героя Советского Союза. Единственный в СССР четырежды Герой! Пусть последнюю «Звёздочку» получил меньше двух лет назад в связи с шестидесятилетием.
— Не ждал? — даже не здороваясь, бросил Жуков.
— Не ждал, — улыбаясь протянул руку Константин Константинович и, после рукопожатия, попытался пристроиться за коляской, чтобы втолкать её в кабинет.
— Не на-адо! — недовольно скривился визитёр, берясь за обода колёс своего «средства передвижения», и сделал жест адъютанту: жди, мол. — Сам уже давно научился.
Сели друг напротив друга к столу для посетителей, и пока помощник не обеспечил их чаем и каким-то печеньем, говорили «ни о чём». И лишь после того, как эти внешние проявления гостеприимства закончились, Георгий Константинович задал совершенно неожиданный вопрос. В лоб, как привык это делать.
— Как ТАМ дела на фронте?
— Ты о чём, Георгий Константинович? Разве мы ведём с кем-то войну? — изобразил удивление министр.
— Ну, да. Секретность, чёрт бы её подрал. Да только хрен вам, а не секреты от меня! Не буду рассказывать, от кого, но ЗНАЮ про то, что вы посылаете ТУДА, в сорок первый, и технику, и оборудование, и войска. ЗНАЮ, что ТАМ сейчас тоже октябрь месяц, самое трудное время, когда, как мы оба помним, немец нам давал прикурить на подступах к Москве и Ленинграду. Ты ТАМ успел уже сбежать из-под Вязьмы?
— Не стал я там командующим 16-й армией, — нахмурился Рокоссовский, уже понявший, что до Жукова, несмотря на все предпринимаемые меры секретности, дошла информация об открытом учёными проходе в 1941-й год. — Не успел, погиб за несколько недель до этого: «мессер» сбил связной самолёт, в котором я летел.
— Вот, значит, как? — дрогнул голос инвалида. — Жаль. Без тебя сложнее будет удержать Москву. Да и фашистов победить тоже. А я-то ТАМ хоть жив?
— Жив. Остановил немцев на подступах к Ленинграду, не позволив взять город в полную блокаду. Не без нашей помощи знаниями, войсками и техникой, конечно. А теперь снова назначен командующим Западным фронтом. Но тебе ТАМ легче, чем когда-то было.
Жуков опершись на руки, поменял положение в кресле-каталке, обозначив заинтересованностью.
— Ну-ка, ну-ка.
— Знания, Георгий Константинович, великая вещь. Избежала Красная Армия в том мире целого ряда катастроф. Юго-Западный фронт успел отойти из-под Киева до того, как его отрезали Гудериан и Клейст, под Уманью котла не было: это уже Будённый, отправленный туда, постарался. К Крыму Манштейн ещё не прорвался, топчется около Днепра, правая сторона которого от Днепропетровска и ниже почти вся наша. Новгород удержали, железную дорогу к Ленинграду вдоль Ладожского озера — тоже. А ещё — наподдали Танковым группам так, что у них сейчас в наличии всего около трети от штата. Переброску дивизий с Дальнего Востока начали раньше, чем у нас было.
Колючие глаза Жукова потеплели. Сказанное старым товарищем ему явно нравилось.
— Значит, говоришь, Семён Михайлович уже там? А тамошний-то он как его появление воспринял?
— Не знаю. Уж об этом нам точно не докладывают оттуда. Скорее всего, придумали какую-нибудь байку про двойников, и на каждом из фронтов, Южном и Юго-Западном, рассказывают, что именно в их штабе «настоящий», а в другом — «поддельный». Я бы так на месте тамошних чекистов поступил.
— И Василевский там? Что-то зятёк мой давно ничего не рассказывал про него.
Ну, да. Старшая дочь Жукова Эра замужем за сыном Александра Михайловича. А с ближайших родственников тех, кого отправили в 1941-й год, тоже взяли обязательство не распространяться, куда те подевались. В инструкции прописано отвечать на вопросы: «в командировке». А где и надолго ли, им знать не положено.
— Там. Советником у Шапошникова. На пару «натаскивают» тамошнего Александра Михайловича: Борису Михайловичу-то, как ты знаешь, не так уж и много осталось из-за его застарелого туберкулёза. Мы, конечно, его лекарствами поддерживаем, но, как говорят врачи, требуется комплексное стационарное лечение. Но Василевскому всё равно скоро становиться начальником Генерального Штаба.
— Слушай, Константин Константинович, раз Василевский и Будённый уже там, то может, и меня туда можно отправить? Я даже безвозвратно согласен: напишете некролог, упакуете пустую урну в Кремлёвскую стену, и всё. Был маршал Жуков, и не стало его.
— Зачем тебе это, Георгий Константинович? Не накомандовался ещё? Ты же уже сорок два года в строю, здоровье уже не то, — кивнул Рокоссовский на инвалидное кресло.
— То, что у меня ноги не шевелятся, вовсе не значит, что мозги засохли! — вспылил четырежды Герой. — К командованию фронтами меня, конечно, Сталин не допустит, а вот свои собственные ошибки постараюсь исправить. Знаешь, сколько я передумал, пока в госпитале лежал и потом, на даче «вёл растительный образ жизни»? Не для себя прошу… Не только для себя прошу, но и для дела. Хочу исправить те ошибки, которые допустил во время войны.
