Пустыня - Василий Павлович Щепетнёв
Ободрившись, я отвел глаз от Луны. Гипнотизирует, да. Луна — великий магик.
И успел сразу за Кавалеком. Всего-то и задумался секунд на двадцать.
Вошёл, огляделся. Ковры, ковры, ковры. Лежанки. Кресла.
А где же Лидер Ливийской Революции?
И тут из-за ковра вышел Каддафи. Вышел артистично. В расшитом золотом бурнусе, и шапочка на голове — тоже золотое шитье. Как дрессировщик в цирке. Ну, а мы, стало быть, львы и тигры.
Встреча в пустыне
Каддафи начал говорить. По-арабски. А переводчики — переводить. На английский и немецкий. Переводчиков было двое, серьезного вида. Думаю, они не только и не сколько переводчики, а и телохранители.
Ну, ну, храните.
Речь была простой и недолгой: Ливия — страна, перед которой стоят великие цели, и мы, все присутствующие здесь, будем свидетелями небывалых успехов.
Телохранители переводили даже то, чего Каддафи не говорил. Видно, заранее выучили текст, и отступать от него не хотели. Или не смели.
Я смотрел на соратников-шахматистов. Наши, социалистические, держали лицо. Мы привычны к речам. А вот представители стран буржуазии страдали. Чувствуется, что они ожидали иного. Застолья. С вином и танцами. А тут — речь. Хотя у них, поди, тоже президенты речи толкают. Но все больше по телевизору. А телеканалов у них много, раз — и переключил на «Звёздный путь». Это тебе не Чернозёмск.
Но Каддафи был краток. Десять минут — и довольно. Он замолчал.
Стало тихо-тихо.
— А что скажут дорогие участники? — молвил господин Бадави и попросил произнести ответное слово меня. Ну, во-первых, я — лидер турнира, а во-вторых, Советский Союз и Ливия — братья навек.
— Уважаемый Муаммар Каддафи! Прежде чем начать свою речь, я хочу спросить: вот в том углу, под ковром, что-то тикает. Если это часы, если так и должно быть, я продолжу. Но вдруг это не часы?
Я говорил по-арабски, настолько-то язык я уже знал.
Каддафи посмотрел на меня, потом на переводчиков.
— Давайте выйдем под звездное небо, созданное нам на утешение Аллахом, — сказал лидер Революции. И стремительно вышел. Другим устремление придали переводчики. Я и сам поспешил вслед.
Мы все, ведомые Каддафи, отошли шагов на пятьдесят.
Из шатра бегом выбежал переводчик, держа перед собой что-то странное. Бомбу самопальную, или что-то вроде. Темно же. Да и не знаю я, как выглядят самодельные бомбы.
Он бежал в другую сторону, прочь от нас. От Каддафи в первую очередь. Отбежал, размахнулся, желая бросить это что-то подальше, и тут рвануло.
Читал где-то, что радиус действия гранаты Ф-1 двести метров. А мы были поближе. Но взрыв — это сфера, вероятность поражения фрагментом уменьшается по мере удаления по формуле четыре пи эр квадрат, и потому осколки на расстоянии в сто шагов попадают в кого-то не так уж и часто. Даже редко.
Но в меня попало.
Словно оса укусила. Я поначалу так и подумал — оса. Хотя откуда здесь осы? Может, и есть.
Потом посмотрел на место укуса. В пятом межреберье справа по среднеключичной линии. И увидел пятно на моем красивом костюме. Тёмное. Красное в свете луны — это почти черное.
Нет, терять сознание и падать на песок я не стал. Не потому, что герой, а просто ранение оказалось пустячным. На излёте. Та самая царапина, о которой говорят герои книг.
Но сначала-то я этого не знал!
Подъехали три джипа, охрана. Каддафи усадили в первый джип и увезли в неизвестном для нас направлении.
Меня осмотрел санинструктор. Хотел разрезать костюм, но я не дал. Это ж вещь не в магазине купленная. Сам разделся (уже очень хороший признак), тогда и увидел. Гвоздик. Миллиметров пятьдесят. Задел вскользь, пробил кожу, и только. Боялся, конечно, что и легкие задеты, вдруг пневмоторакс, но дуракам и шахматистам везёт. Рану санинструктор обработал, наложил повязку, закрепил ее хитрым пластырем — готово!
Нас посадили в автобус, в провожатые дали двух охранников — то ли охранять, то ли стеречь, — и повезли в отель.
В дороге рана разболелась, но я терпел, а что оставалось. Анатолий сидел рядом. Морально поддерживал. Я, как водится, отвечал, что пустяки, что до свадьбы заживёт, что в детстве с такой раной мы продолжали играть в футбол — и самому становилось легче. Крови я потерял самую малость, кубиков сто или около того, так что ни повода, ни причины для особого уныния не было.
И в отель я зашел на своих ногах, правда, поддерживаемый Анатолием и Борисом Васильевичем. Для порядка.
Тут за меня взялся турнирный санинструктор. Абдул. Заново обработал рану, щедро поливая перекисью водорода. Провёл ревизию — по живому, — и вытащил лоскуток одежды. Молодец! Ввёл столбнячный анатоксин. Намазал линиментом, английским, подозрительно похожим на мазь Вишневского. Опять перевязал. И велел лежать. Ободрив, что жить буду. По-арабски ободрив.
Ну да, буду, если пожелает Аллах, ответил я ему.
— Ты совсем замусульманился, — сказал мне Карпов, провожая из медпункта в номер. — Креститься в мусульманство не надумал?
— Веру менять — последнее дело. Я в коммунизм верю, — ответил я. — И в науку.
Анатолий спросил, не нужно ли мне чего. Не нужно, ответил я. И стал устраиваться поудобнее. Болит ведь.
А — не тут то было. Пришел господин Бадави и с ним человек в форме. Майор. Бадави сказал, что это контрразведка. И хочет задать мне несколько вопросов.
Ага, ага. Задаст, потом посадит, потом ищи-свищи Чижика…
Но делать нечего. Буду отвечать.
Что я услышал? Тиканье. Так тикает будильник. И что вы сказали Лидеру Арабской Революции? У Лидера Арабской Революции я спросил, его ли это будильник. А почему я спросил? Из осторожности. Если бы это был будильник, он бы стоял на видном месте. А тут — спрятано. Вдруг бомба? Вот и спросил. А почему никто её не слышал, а я слышал? У меня хороший слух. А здесь, в пустыне, он ещё и обострился. Ну, или другие слышали, но думали, что так и нужно. Не знаю. А теперь я хочу отдохнуть. Я, знаете ли, получил осколочное ранение. Здесь, в Ливии. Приехал, называется, в шахматы поиграть. А у вас тут взрывают.
Тут допрашивающий сдал назад, видно, не было у него насчёт меня распоряжения. А господин Бадави поинтересовался, не нужно ли мне чего-нибудь. И ему я ответил, что ничего мне не нужно, я собираюсь спать. Не нужно ли меня отправить в больницу, продолжил выказывать участие Бадави. Не нужно, ответил я. Так считает Абдул, и так считаю я. А позволит ли мне ранение продолжить турнир, спросил господин Бадави. А вот завтра будет ясно. Или
