Возлюбленный враг (СИ) - Грез Регина
Это ведь тоже из Библии, таковы слова самого Иисуса, но почему же "истинные христиане" забывают об этом, загоняя детей вместе с их учителем в газовую камеру. Ты слышал о таком человеке, как Януш Корчак? Ты знаешь историю его жизни и смерти? Я могу тебе коротко рассказать, но тема будет печальной.
— Я читал его книги. «Король Матиуш» и еще одну... Он был хороший человек, светлый, добрый, любил детей, понимал их. Так, значит, он тоже погиб в этой мясорубке... Ася, это несправедливо... чудовищно несправедливо.
Мы надолго замолчали, я чувствовала, как накатывает сонливость, Грау даже попытался потереть себе глаза забинтованной ладонью. Я приняла решение.
— Ложись на кровать, к стене, а я с краю. Просто, по-человечески.
Он мрачно усмехнулся.
— Мы же люди, как иначе?
Я могла бы ему многое еще припомнить, но у меня не оставалось сил на разговоры. Грау послушно устроился на постели, я погасила свет и осторожно присела рядышком. Тогда он раздраженно засопел.
— Почему не ложишься, тут полно места. Или тебе противно даже находиться близко с «проклятым германцем», да?
Вот же упертый дурак! Я медлила, прикидывая, правильно ли поступаю сейчас и не хватит ли с меня приключений для одной ночи. Наконец усталость переборола сомнения, и я легла рядом, конечно, стараясь даже слегка не "соприкасаться рукавами". Я словно хотела что-то ему доказать и самой себе тоже. Все так запутаннно-сложно между нами.
Было темно и тихо, кажется, я даже отчетливо слышала сейчас его дыхание и ритмичный стук своего сердца, только ли своего… И снова откуда-то щемящее чувство тепла в груди, я скоро начну ассоциировать это состояние с Грау - ощущение покоя и безопасности... и все хорошо. Наконец я полностью расслабилась, отпустила себя, стала дышать свободно.
Не тут-то было, Грау опять потянуло на разговоры.
— Ася, я вот подумал… если бы она мне, и правда, понравилась… ну, какая-то теоретическая твоя еврейка… я бы мог ее поцеловать и даже помочь ей, я тоже не хочу никому ставить ногу, как ты тогда сказала... все правильно, а ты… (вздох)
— Что я?
— Ты могла бы поцеловать…
— Еврейскую девушку?
— Да нет же… хватит смеяться… меня ты могла бы поцеловать, скажи?
— И с какой стати мне тебя целовать? Назови хоть одну весомую причину.
— Ага! Я для тебя заведомо «испорченный», хотя на мне сейчас нет кителя, нет ремня, рубашка да брюки и что - я для тебя уже урод, только потому что немец? Это несправедливо и тоже пахнет расизмом.
Как же хитро он все повернул! Здорово сообразил, как загнать меня в угол моими же доводами, но все гораздо сложнее. Дело ведь не в форме, а в принципе, хотя, какие тут принципы, я вполне могу сейчас его поцеловать, он же меня спас, отвлек Вальтера, о другом исходе ночи я даже не хочу думать.
— Закрой глаза и лежи тихо.
Я отвела его волосы и осторожно коснулась губами лба, но тотчас услышала возмущенный возглас:
— Так целуют мертвых, а ведь я пока еще жив!
— А ты уверен, что жив, Грау?
— Сейчас как никогда!
— Глаза закрой и не подсматривай.
— Ты ведь не маленькая, у тебя был муж…
— Замолчи! И не шевелись.
Мне было смешно и грустно. Господи, о чем мы говорим, совершенно дурацкая перепалка, нелепая болтовня, когда надо просто уснуть, пока есть возможность. Я разгладила его брови, провела пальцем по лбу, по щеке... осторожно обвела место удара. Мы лежим в темноте, «а над нами километры воды, а над нами бьют хвостами киты и кислорода не хватит на двоих...».
Что только не придет в бессонную девичью голову.
Он открыл один глаз и посмотрел на меня с подозрением, но губы сложились в довольную улыбку.
— Ты решила снять с меня скальп! Я так и думал… Что ж, ты победила, женщина, я ранен и безоружен, полностью в твоих руках, могу рассчитывать на последнюю просьбу?
— Составишь завещание?
— Ни к чему, я просто хотел…
— Какой же ты болтун, Грау, у тебя в роду, случайно, не было французов, я слышала, они умеют хорошо заговаривать женщин в постели.
— Не было… именно сейчас я об этом немного жалею.
И тогда, почти не сдерживая смеха, я поцеловала его. Прямо в изогнутые сомкнутые губы, а потом еще один раз. Это было удивительно. Он лежал, словно мумия, покорно сложив на груди перебинтованные руки, а я, опираюсь на локоть и находясь выше его на подушке, обладала полной свободой действия, хотя в голове у меня билась одна мысль:
"Ася, что ты творишь, тебе не пятнадцать лет, ты вполне взрослая тетенька, перестань его провоцировать."
Но вскоре мой ироничный настрой пропал, потому что невзирая на раненые руки, Грау быстренько перехватил инициативу, обнял меня за плечи и попытался поменяться местами, так, чтобы сверху оказался он сам. Я тут же просекла ловкий маневр, оттолкнула его и села на кровать, опустив на пол босые ступни.
— Все, доигрались! Достаточно. Надо с этим завязывать.
— Но мы же еще не развязали ничего...
Отто сидел рядом, тяжело дышал, пытаясь меня утешить.
— Ася… я скажу ему, что ты моя невеста, он не посмеет больше - не тронет никогда… я все ему скажу… пусть даже не пытается...
— Спасибо, но лучше не надо. Как-нибудь обойдется.
— Что обойдется? - простонал он. - Ты глупая, я сразу понял! Ты думаешь, этим все кончилось и он про тебя забудет? Наивная дурочка, Вальтер ничего не забывает, а ты задела его гордость, да еще при всех, он тебя накажет, нет, не физически, но он сделает так, что ты будешь мучиться в душе… Он может сделать вид, что все хорошо, принесет извинения, но Вальтер любит командовать и жаждет подчинения всегда и во всем. Все должны жить по его правилам, лишь тогда он доволен.
Почему я не удивлена? Ох, и сама прекрасно осознаю степень угрозы.
— Скажи, я могу куда-то уйти? Я ведь не рабыня, разве я не могу просто взять и уйти? Только Франца жалко, а так… помоги мне где-нибудь спрятаться на месяц.
Грау медленно и обреченно покачал головой:
— Ася, он не отпустит. Теперь он ни за что тебя не отпустит!
— Послушай, ты должен скорее найти Стефана и книгу, можно просто книгу, но лучше обоих. Это мое спасение… наше… слышишь. Пора действовать решительно!
— Я все для тебя сделаю, подожди… только не уходи сейчас… не сейчас… пожалуйста… неужели я для тебя все-таки урод?
Еле хватило сил вырваться от его настойчивой нежности. Я уже стояла в дверях и, быстро обернувшись, ответила как можно спокойнее:
— Ты сам меня приличной девушкой назвал, а значит, я должна вести себя достойно. Или думаешь, если была замужем, можно делать все, что вдруг захочется? Дело даже не в тебе, а во мне - в том, как жить дальше. Прости, Отто, я - глупая, безрассудная, часто поступаю импульсивно, а после жалею. И тут ты оказался лучше меня. Ты прямо говоришь, что думаешь и чего хочешь. Ты всегда честный, искренний, такой какой есть. А я так не всегда могу. Я сама себе вру порой. Это плохо. Прости.
— Ася… нет, ты самая лучшая…
Я закрыла за собой дверь и пошла к лестнице. Голова начинала нестерпимо болеть, в глаза словно кто-то песка кинул, ноги чугунные. И даже на душе гадко и муторно, будто со мной действительно случилось что-то очень плохое и я сама виновата. Именно я, а не он, этот чудной немец.
Отто.
Когда Ася ушла, я понял, что бесполезно даже пытаться заснуть. Вскоре комната начала наполняться рассеянным светом раннего утра. Скоро подниматься к Францу. В голове у меня обрывки наших разговоров, а на губах еще сохранилось тепло ее поцелуя. Она так быстро ушла…
Наверно, я слишком поспешил и она испугалась, а потом говорила невнятно будто врет сама себе. Что имела в виду… Черт! Я сам все испортил, она велела лежать спокойно, а мне надоело изображать из себя покойника, я хотел быть самым живым с ней. Я слишком поторопился быть живым.
А эти ее вечные упреки-нравоучения, попытки уязвить мою совесть, вот же зануда. Дались ей эти евреи… Мне лично нет до них никакого дела. Бог создал на земле много разных тварей: волки, орлы, змеи, рыбы и черви... Пусть живут и евреи. Значит, они тоже нужны.
