Старуха (СИ) - Номен Квинтус
— Я тебе таких дюжину принесу, пару штук уже в понедельник принесу. А если у тебя получится сделать мне три таких, то за три и заплачу, по два с полтиной. Ты только сделай…
— Ну и за что мне такая напасть! Свалилась ты, Верунчик, мне на голову… я постараюсь сделать. Изо всех сил постараюсь: ты же ведь не просто так все сделать-то просишь, а для науки своей. И человек ты хороший… я тебе в понедельник скажу, сколько за оснастку попросят.
Занятия в субботу Вере понравились. Было две лекции, по физике и по математике — и на обеих преподаватели не несли ставшую уже привычную чушь о роли партии и лично товарища Ленина в становлении математического анализа, а предмет излагали в «классической» академической манере. Так что Вера просто «быстро вспоминала» то, что учила когда-то и — что ее радовало больше всего — прекрасно понимала, о чем идет речь. Правда один момент в лекции по физике ее слегка покоробил — но она тут же вспомнила, что представления физиков об атомном ядре находятся еще в зачаточном состоянии. И тут же подумала, что с заведующим кафедрой физики ей, вероятно, будет о чем поговорить… хотя и несколько позднее.
А два семинара — тоже по физике и по математике — порадовали ее еще больше, ведь впервые за время «учебы» в университете она смогла внятно ответить на вопросы преподавателя. Конечно, вопросы были вообще «детскими», но ведь смогла!
Поэтому вечер у нее прошел в настроении радостном, да и Дора Васильевна постаралась ужин приготовить повкуснее… но в воскресенье девочке пришлось снова вставать очень рано. Хотя опять по радостному поводу: наступил день, когда можно было забрать приобретенный автомобиль. И за автомобилем ее повез Валентин Ильич, который сказал, что «ему поручено». На задворках Казанского вокзала они нашли ворота, за которыми выдавались «большие посылки» от «Посылторга», и Вера воочию увидела разницу между продажами авто в Европе и в Советской России…
В Европе все было просто: пришел, выбрал машину, прокатился на ней (недалеко и только пассажиром), заплатил деньги в кассу — и можно катиться на ней куда угодно. И как угодно: с момента уплаты кроме покупателя за машину никто никакой ответственности не несет. А в СССР все было совершенно иначе: сначала какие-то товарищи долго изучают документы, свидетельствующие о том, что именно ты за машину заплатил и именно ты имеешь теперь право ее забрать. Правда, так как с документами суетился как раз Валентин Ильич, это заняло совсем немного времени, даже чуть меньше часа. Потом специально обученные люди автомобиль вытаскивают из огромного ящика (почему машины поставлялись в ящиках, Вера так и не поняла — то ли потому, что доставлялись они именно ПОСЫЛторгом, то ли потому, что кто-то опасался, что в ином случае до покупателя доедет лишь обглоданный остов автомобиля. Затем два других человека (очевидно, механики) машину тщательно проверяли ( и у Веры сложилось впечатление, что эти механики именно такую машину вообще впервые в жизни увидели). И только после этого в машину пускали владельца — но сразу уехать все равно нельзя было: после того, как владелец сам убедится, что внутри машины все в порядке, ему (ей) нужно было еще подписать кучу бумаг — и только после этого — а еще после выдачи расписки о том, что владелец не позднее завтрашнего дня поставит машину на учет в милиции — можно было уезжать. Правда лишь в случае, если этот владелец не забыл с собой захватить канистру с бензином: на станции бензина не было, а автомобили с заправленным баком к перевозке почему-то не допускались…
Вера захватить бензин не забыла (конторщик Внешпосылторга, у которого она оформляла покупку, ее об этом предупредил). Механики (которым девушка незаметно сунула трояк) аккуратно перелили бензин в бак — после чего Вера села за руль и со спокойной душой поехала… нет, не домой, а вслед на автомобилем, на котором приехал товарищ Тихонов, в нужное отделение московской милиции: таких, где регистрировались автомобили, на всю столицы два всего было. В милиции все оказалось совсем просто: товарищ Тихонов зашел куда-то внутрь, через пару минут вернулся с двумя милиционерами, которые дали Вере номера и попросили расписаться в двух местах в большой амбарной книге. Затем Валентин Ильич тихо, чтобы никто другой не услышал, еще раз спросил «а ты машину-то до дома довести точно сумеешь?», кивнул, получив ответ — и на этом вся бюрократия закончилась. А еще через полчаса (и две остановки по требованию постовых милиционеров, которым пришлось показывать выданные номера и бумажку, подтверждающую то, что номера эти только что выданы и лишь потому не привязаны к автомобилю) Вера, очень сегодняшним днем довольная, закатила машину в «каретный сарай».
Столь редкую на просторах советских дорог машину Вера заказала не случайно: в «прошлой жизни» она почти такую же купила в Париже перед возвращением в СССР, только «та» была с кузовом ландоле и цвета кофе с молоком с вишневыми крыльями и подножкой, а эта — седаном и целиком белой. Понятно, что управлять этой машиной Вера умела более чем неплохо. И теперь, как она подумала, в СССР будет две таких машины: у нее и у «настоящей Веры Андреевны» — но встретятся они точно уж не скоро: до тридцать четвертого «настоящая» останется в Ленинграде…
Зато у девочки Веры — в отличие от Веры Андреевны — не было такой мороки с удостоверением на право вождения автомобиля, так как это «свидетельство на право управления экипажем» выдавалось вообще не милицией, а в райисполкоме, то Вера его получила вместе с правами на мотоцикл. Точнее она в «Свидетельство» попросила вписать «и автомобиля» — и конторщик, документ выписывающий, так и написал. Правда попросила его Вера об этом, приведя в качестве аргумента то, что она «в отряде и мотоцикл, и автомобиль водила», подкрепив аргумент демонстрацией наградного пистолета. Да и молодой парень вероятно Веру зауважал: он почти наверняка комсомольцем был, а в качестве документа Вера, паспортом так и не разжившаяся, продемонстрировала удостоверение «секретаря комитета комсомола»…
Так или иначе, но права на вождение у нее были (а Вера Андреевна в Ленинграде их только в конце октября получить смогла, два месяца обивая пороги органов местной власти), так что жизнь ей представлялась в радужном свете. Но одной-то радоваться не так весело!
В понедельник, после второй пары — которую так кстати вел профессор Каблуков, Вера к нему подошла и очень вежливо попросила:
— Иван Алексеевич, можно у вас с семинара отпроситься? То есть не насовсем, просто у меня с Сашей Новосёловой одно неотложное комсомольское дело возникло, и мы можем там задержаться. Я, конечно, постараюсь побыстрее все закончить, но там не от меня все зависеть будет. Я в любом случае надеюсь, что ко второму часу успею вернуться.
— Вот вы, Вера Андреевна, только обещаете, а как до дела доходит… ладно, можете на семинар опоздать — только тогда уж перемены дождитесь, в аудиторию посреди занятия не ломитесь.
Саша, в это время уже несколько нервно ожидавшая Веру у двери аудитории, сильно смутилась, а пока они шли к Вериному дому, не удержалась:
— А почему на тебя Иван Алексеевич так рассердился? Ты ему какую-то лабораторку не сдала?
— Да нет, это он так шутит. Я пообещала отчислить с факультета всех партийных назначенцев и рабфаковцев, которые учиться не хотят или не могут, так он мне уже принес список тех, кого он считает необходимым выгнать… утром сегодня принес, а я их до сих пор не отчислила.
— Как это ты не отчислила? Этим же деканат занимается!
— По новому положению о факультете этим занимается НТК, точнее, НТК этим руководит — но Тихонов это дело на комитет комсомола спихнул. То есть даже не так: комитет должен ему предоставить список студентов, которых комиссия НТК обязана проверить на предмет успеваемости.
— И этим ты теперь должна заниматься? Ужас…
— Это еще не ужас. Потому что комитет комсомола не просто может, а обязан предоставить еще список тех, кто в общежитии пьянки разводит, мешает другим студентам учиться… Я еще в список этот включу всех тех, кто занимается травлей преподавателей и других студентов — а тут уже каждого десятого выгонять придется если не каждого пятого. Хорошо еще, что люди из НТК сами будут искать тех, кто аудитории у преподавателей отбирал, мебель ломал и все прочее такое.
