Шикша (СИ) - Фонд А.
Я посмотрела на Митьку и не придумала, что ответить. Ну да, примерно так я и считала.
— Зоя, они сейчас пока вернутся. Все вернутся, — растолковал мне Митька, нарезая крупными кусками хлеб, который мы привезли с собой из города. — Пока все соберутся. Пока перекурят новости. Пока порешают, кто с кем куда идёт…
— Так Бармалей же распределяет?
— Он распределяет, это да, но он же тоже ориентируется на пожелания коллектива. Так что не боись, Зой! Мы всё успеем. А будут торопиться — останутся без каши! — хохотнул Митька и отложил нож в сторону, а нарезанный хлеб принялся выкладывать прямо на клеёнку, не заморачиваясь тарелками, — им же хуже! А нам больше достанется!
Я улыбнулась и принялась нарезать колбасу и сыр, которые мы тоже прихватили из города.
Всё получилось именно так, как и предсказывал Митька. Мужики вернулись довольно быстро, их поиски не увенчались успехом, поэтому больше получаса они бурно обсуждали во дворе всю ситуацию и курили.
Так что с завтраком мы успели и справились вполне достойно. Да, каша была густовата, а на дне казана чуть подгорела, но Митька велел не сильно перемешивать со дна. Так что сойдёт.
И сошло. Мужики ели с большим аппетитом, ещё и добавки просили.
Когда принялись за чай, а я уже собрала грязные тарелки в ведро, Бармалей начал подготовку к поиску:
— Так, к Сизым увалам пойдут трое, Геннадий, Игорь и Сергей, — начал распределять Бармалей.
Дон Педро записывал в блокнотик.
— А можно Сергей с нами до Синявкиного болота пойдёт? — спросил Колька, — он тощий, а если Юрка пойдёт, то опять загрузнет.
— Ладно, Сергей с вами до Синявкиного, а Юрка тогда пусть к увалам.
Все согласно кивнули.
— А почему по трое? — спросил кто-то из мужиков-новеньких. — По технике безопасности, можно и по двое. Если будет больше групп, то так мы большую площадь осмотрим.
— Потому что втроём легче отбиваться от похитителей, — рыкнул Геннадий и больше эту тему не поднимали.
— Дальше… — Бармалей споро раскидал народ по группам и определил маршруты. Иногда мужики сами подсказывали, как лучше. Исходили из вопросов целесообразности. Например, Игнат должен был идти в сторону четырнадцатого квартала, аж за красный камень, до ручья. Потому что у него было ружьё. А там периодически появлялся медведь. Игнат ходил всегда сам, он был профессиональным охотником, с деда-прадеда, поэтому ему позволялось.
Всех распределили, со мной в лагере оставались Лёня (из-за ноги) и Митька. Я облегчённо выдохнула. Обед на такую ораву я сама ещё не готовила (ну или готовила, но после того болота забыла, как и что). А с Митькой мне было гораздо спокойнее.
— А теперь давайте посмотрим… — Бармалей развернул на столе карту, и все мужики склонились над нею.
Пока они там смотрят, я соскребла остатки каши с казана и решила покормить Зверя. Под лавкой валялась старая миска, из которой ела ещё Кошка. Когда Кошку повесили, Аннушка выбрасывать миску не стала, зачем-то отмыла её и забросила под лавку. И вот теперь она пригодилась.
Я выгребла кашу, получилась полная миска. Хорошо. Значит Зверь наестся.
Я вышла из столовки, пёс лежал под кустом, насторожив уши. Увидев меня с миской еды, он одобрительно гавкнул. Я посмотрела на него и тут меня осенила простая мысль!
Я поставила миску перед псом, а сама побежала к палатке Аннушки. Там я влезла внутрь и покопалась в её вещах. Так и есть!
Когда я вернулась в столовку, мужики как раз горячо спорили, как обойти ручей, который сейчас сильно разлился и образовал труднопроходимое болото.
— Товарищи! — громко сказала я.
Споры постепенно утихли и все подняли на меня глаза.
— Аннушку не похитили! Она сама ушла! — выпалила я.
— С чего ты взяла? — поморщился Бармалей.
— Потому что Зверь ночью не лаял! — воскликнула я, — понимаете, Аннушка же его кормила и он на неё вообще не лаял. А на всех остальных — да.
— На Игната и Василия он тоже не лает, — сказал Володька.
— То есть, если бы чужие люди вошли в лагерь, начали бы тащить Аннушку, он бы поднял лай, — пояснила я.
— Да что ты как маленькая, Горелова, — поморщился Генка (он мне так и не простил вчерашний наезд), — а то мы сами не знаем! Её как-то выманили из лагеря, а потом забрали. Иначе Аннушка отбивалась бы, заорала и сразу перебудила бы всех.
Послышались сдерживаемые смешки. Краска бросилась мне в лицо. Но я не сдавалась:
— Всё равно, она ушла сама, добровольно, — упрямо продолжала я, — в её палатке исчезли тёплые вещи и рыбацкие сапоги. То есть она оделась и знала, что идёт в тайгу и что дорога неблизкая. Когда человека похищают — он не одевается как на полевой маршрут.
В столовке воцарилась тишина. Все переваривали мои слова.
— Беда с этими бабами, — вздохнул Митька, — за два дня куда-то все подевались. Причём сами ушли. По очереди.
— Ага, осталась одна, и то, вся какая-то недобитая, — кивнул на меня Генка и столовая потонула в хохоте.
Поиски ничего не дали. Аннушку так и не нашли. И Нику Васильевну — не нашли. Когда все собрались вечером в лагере, Бармалей рвал и метал. Ему таки пришлось звонить в Кедровое, просить борт. Как я поняла, там очень сильно ругались. Свободных бортов не было, в тайге, далеко на западе, сейчас бушевали пожары и всю авиацию направили туда. Кого тушить, кого, эвакуировать людей. Но пообещали забрать его с Куньего. Поэтому рано утром он, и все три егеря со Зверем, ушли через болото к лодкам.
А мы остались одни.
Бармалей, ссутулившись, резко постаревший, с ввалившимися глазами, торопливо раздал всем задания, что кому делать в его отсутствие. Он должен был вернуться дня через два-три. Если повезёт — раньше. Но Митька считал, что пройдут и все четыре, если не больше.
Как только силуэты Бармалея и егерей скрылись среди деревьев, в лагере началась сущая вакханалия. Точнее не сразу, конечно же, началась. Сперва было всё благопристойно, шла видимость работы, сперва они таились, кучковались и втихушку подбухивали спирт, двадцать литров которого было в вагончике Дона Педро.
Буквально к утру все уже были никакие.
А сейчас лагерь сотрясал могучий храп упитых в стельку людей, включая самого Дона Педро и того же Кольку. Хоть бери и выноси — никто даже не пошевелится.
Я смотрела на это всё широко открытыми глазами. С одной стороны, я их где-то даже понимаю — такой мощный стресс, руководства нету — вот нервы и сдали. Но расслабляться и трусливо уходить в эскапизм в такое время — вот этого я понять никак не могла.
В общем, смотреть на это было выше моих сил.
Да и готовить обеды для них не хотелось. Одно дело покормить уставших после работы людей, а совсем другое — бухающих свиней.
Нет. На такое я точно не подписывалась.
Меня аж трясло от злости! Как можно сидеть нажираться, когда там Аннушка и Нина Васильевна непонятно где, и непонятно, что с ними происходит⁈
Торопливо я пошла к своей палатке, влезла в неё до половины, так что наружу торчали лишь ноги в сапогах (не хотелось разуваться), и принялась рыться в рюкзаке, освобождая его от вещей. Заодно я сортировала барахло. Так, тёплые носки — беру. Запасную обувь — беру. Запасной свитер — нет. Спортивные брюки — нет. Клеёнку — беру. Коврик под спальник — обойдусь, есть клеёнка.
И тут я аж подпрыгнула, когда меня сзади потрясли за плечо. Испуганно ахнув, я выползла наружу.
Надо мной стоял Митька. Он один вообще в лагере не пил.
— Зойка! — сказал он, глядя, как я собираюсь. — Куда это ты?
— На пятьдесят восьмой, — буркнула я.
— Зачем?
— Я точно знаю, что вся эта ситуация началась оттуда, — набычилась я, понимая, что он сейчас начнёт отговаривать меня и запрещать идти. Но сидеть в лагере, в неизвестности и смотреть на бухающих мужиков, у которых уже вот-вот скоро сорвёт крышу, так как я единственная здесь баба, а Бармалея нету, — я не собиралась.
— Это опасно, — мрачно процедил Митька.
