Шикша (СИ) - Фонд А.
Я аж вздрогнула, представив картину, как окровавленный труп Уткина бродит по тайге и нападает на всех подряд.
— Да ты представляешь, как я сейчас им туда позвоню и скажу, мол, опять у нас сотрудник в тайге пропал! — на Бармалея было страшно смотреть, так он покраснел от гнева. — Традиционно, ипиегомать!
— Мы прочесали всю округу, Иван Карлович, — спокойно выдержал его наезд Колька, — даже до Сизых увалов дошли. Её нигде нет.
— И до Синявкиного болота ходили, это ещё дальше, — влез Сергей, немолодой техник-гидролог, и вжал голову в плечи под тяжелым взглядом Бармалея.
— Да она, может, в кустах в двух шагах от вас где-то сидит! — продолжал надрываться Бармалей. — Если я сейчас вызову борт, нас тут всех под суд отдадут! Это уже не шутки!
— Только лишь сверху может быть видно, где она, — упрямо продолжал настаивать Колька.
— Это если она ещё жива… — тихо сказал Дон Педро, и Аннушка громко всхлипнула.
— Замолчи! — одёрнул его Бармалей. — Толку от того, что ты сейчас женщин пугаешь.
— А что так долго Митька задерживается, я не пойму? — опять подал голос Колька, нервно постукивая пальцами по столу.
— Так он к водопаду пошел, — ответил Геннадий, аккуратно отрывая прямоугольный клочок бумаги от газеты, — там самый сложнопроходимый участок, так что еще часа два его точно не будет. Хорошо, если до темноты вернуться успеет.
Он облизнул край бумажки, наложил туда пару добрых щепоток табаку, любовно утрамбовал его и начал скручивать цигарку.
— Так, курить давайте все на улицу! — тут же взвилась Аннушка.
— Да я только цигарку кручу, что ты пристала, как смола! — рыкнул на неё Генка.
— Ну ты гля на него! — вызверилась в ответ Аннушка, — он мне рота затыкает! Уже одной заткнул. И где она? Гена, где девка, а?
— Ищем… — невнятно пробурчал Гена, не глядя на остальных.
— Правильно, ищете! — уже завелась Аннушка, — а вот если бы ты её до ручки не довёл — она бы не ушла! И нам бы сейчас искать никого не пришлось!
— Да я тут причём⁈ — подскочил с лавки Гена, рассыпав дефицитный в этой глуши табак и не замечая этого. — Ты базар свой фильтруй, баба! Или я тебе сейчас быстро рот твой поганый заткну!
— Уже одной заткнул! — заверещала Аннушка.
— А ну тихо оба! — грохнул кулаком по столу Бармалей, так что чашки и блюдца подпрыгнули и жалобно звякнули, а с противоположного краю стола свалилась миска с конфетами, и они рассыпались по земле. — Геннадий, ещё одно слово, и я тебя обратно в Кедровый отправлю! Распустились, мать вашу так!
— Да я… — начал было Генка, но Бармалей уже был взвинчен и рявкнул:
— Я сказал заткнуться! Бери листок и ручку и пиши объяснительную!
— Да за что…
— За саботаж и нарушение трудовой дисциплины! Неподчинение прямым приказам руководства в полевых условиях ты знаешь, чем тебе это грозит!
— Знаю, — понурил голову Генка.
— А раз знаешь, то какого хера ведешь себя как идиот⁈
— Извините, Иван Карлович! — Генка понял, что хватил лишку и что лучше извиниться, — и ты, Анна Петровна, прости. Я на нервах. Мы все на нервах.
Я сидела и рассматривала узоры на клеёнке. Абсурдная ситуация. Я не выдержала и усмехнулась.
— А ты чего лыбишься? — Генкина злоба не прошла и требовала выхода, — Чё лыбишься, Горелова, ты нам скажи, и мы все поржем!
— Геннадий, всё! Моё терпение лопнуло! — прошипел, вращая налитыми кровью глазами Бармалей.
— Так я ничего не сказал! — возмутился Генка, — я спросил, почему она улыбается. И это нельзя?
— Да, кстати, Зоя, скажи, а почему ты смеёшься? — поддержал его Сергей, они постоянно курили вместе.
— Потому что прошлый раз именно Геннадий больше всех обвинял меня в том, что я виновата за Кошку и за ребят, — тихо сказала я, не поднимая глаз от клеёнки, — а теперь он сам в такой же ситуации. И также, как и я, у него сейчас нет никаких доказательств, чтобы себя обелить. И вот мне интересно, его теперь тоже всем лагерем травить будут, как меня травили, а особенно Гена, или его нет?
Над столом повисла ошеломлённая тишина.
— Придурки, — вздохнул Колька и покачал головой.
— Коля, дай мне нитроглицерину, или хоть чего-нибудь, — жалобно попросил Бармалей, — сил моих больше нету на это всё смотреть…
И тут снаружи послышались шаги, предупреждающий лай Зверя, мужской окрик.
Полог палатки распахнулся и в столовку вошел Митька.
Гул в палатке моментально стих.
— Ну, что там, Дмитрий? — безэмоционально и тихо спросил Бармалей, уже, впрочем, зная, что ответ будет таким же отрицательным.
— О! Наши вернулись! — почти чёрное от пыли и солнца лицо Митьки расцвело мальчишеской улыбкой. Но он тут же посерьёзнел и устало ответил Бармалею:
— Вот, что нашёл…
Он вытащил из кармана и положил на клеёнку раздавленную заколку для волос. Лиловую, пластмассовую, в виде рыбки с гипертрофированным глазиком.
— Это же Нины Васильевны! — ахнула Аннушка.
И мгновенно все зашумели, заговорили.
— Нужно идти к водопаду!
— Да что ты в темноте увидишь⁈
— А если она в расщелину упала и ногу сломала? Лежит там теперь, стонет⁈
— И как ты в темноте её оттуда вытащишь⁈
— Тихо! — рявкнул Бармалей и схватился за сердце.
Все моментально заткнулись.
— Где нашёл? — кивнул на заколку Бармалей.
— Здесь, недалеко от лагеря, — Митька устало опустился на скамейку, цапнул мой недопитый чай и жадно припал к чашке, и лишь допив, ответил, — когда уже возвращался обратно.
— Ну так пошли покажешь!
— Может, она там где-то!
— Вы меня совсем за идиота держите? — тихо и угрожающе спросил Митька, — да я там каждый сантиметр облазил. Нету её там! Нету!
— И куда же она могла подеваться? — задал главный вопрос Колька.
Ответов не было.
Утром, я решила пораньше встать, чтобы помочь Аннушке. Она была всё это время сама не своя, у неё буквально всё валилось из рук. Так что лучше я помогу.
Я вылезла из спальника, зябко поёжившись от предрассветного тумана, торопливо вытащила из спальника согретое теплом моего тела бельё (я всегда беру одежду внутрь спальника, она остаётся тёплой и утром её можно нормально надевать), сняла самосшитую, в цветочек, фланелевую пижамку и торопливо принялась натягивать на себя тёплые трусы, бюстгалтер, колготки, носки, штаны, футболку, свитер… Затем завязала на голову шерстяной платок, положила пижаму внутрь спальника, застегнула его, сложила в рулончик и только тогда вылезла из палатки, прихватив в карман зубную щётку и коробочку с порошком.
Вчера почти уже ночью мужики растопили баню — все изрядно-таки изгваздались в болоте, когда добирались от кордона сюда, да и те, что ходили на поиски, тоже были не ахти.
Помылись быстро, все устали, да и были вымотаны морально.
Так что я уже предвкушала, как умоюсь сейчас тёплой водой. Там оставалась, ведь мы с Аннушкой были последними. Точнее Аннушка была самая последняя, чтобы потом проверить, догорело ли в печке и вытащить просушить деревянную решетку, на которой стояли, когда мылись.
Обычно женщины мылись первыми, затем, когда парная разогреется — парились мужики, двумя-тремя группками. Самым последним всегда был Митька: он любил париться один, долго, затем он всегда тушил печку и вытаскивал решетку, которую когда-то сам же и сколотил.
Но вчера Митька настолько умаялся, что хоть и не подавал виду, но помылся самым первым, ещё даже вода нормально не согрелась. Быстро кое-как ополоснулся и полез в палатку спать. Даже ужинать не стал.
Поэтому решили, что первыми парятся мужики, а мы с Аннушкой — после них, и всё приберём согласно технике безопасности.
Так что я вошла внутрь, сняла платок и куртку, зачерпнула ковшик тёплой, почти горячей, воды, с удовольствием вымыла лицо и, не спеша, почистила зубы. Хотя всё время, пока я умывалась, меня точил какой-то червячок, что-то было не так, только вот не пойму, что. Я осознавала, что это общая нервическая ситуация так действует, поэтому отгоняла назойливые мысли, но всё равно, как-то не по себе было. Причём с утра-то было нормально. А сейчас, что-то не так.
