Прорвемся, опера! Книга 3 (СИ) - Киров Никита
Ну и дела, и все на самом деле в курсе, но молчат. Ладно, один не промолчал, и я сам его не выдам. А работа ускорялась совсем уж неприличными темпами. Я вернулся в цех к Устинову.
— Василий Иваныч! — позвал я. — Погнали!
— Ну ты смотри мне, Ромка Хмырь, — старый опер погрозил кому-то пальцем. — Если выясню, что ты знал и не сказал, я за тобой вернусь, и опять присядешь. В этот раз надолго.
— Да я ничё не видел, товарищ капитан! — начал оправдываться тот носатый мужик, который поначалу катил на опера бочку. — Совсем ничё!
Кажется, Устинов нашёл к нему подход.
— Я почти их расколол, — раздосадованно сказал он, идя следом за мной. — Чё ты там нашёл?
— Муж нарядчицы это был, — тихо сказал я. — Любовника жены избил, этого самого Петренко. Наводочку я нарыл, а потом и жена сама всё выдала.
— О как, ну, это нам на руку, — Василий Иваныч оживился. — Ну пошли брать рогатого-сохатого, и поедем за сектантом.
Ехать было недалеко, в частный дом через пару улиц. Мужа Иваньковой мы нашли в бане, где он прятался от нас. Но ума-то спрятаться подальше не хватило, да и пьяный он был сильно. При задержании даже не сопротивлялся.
А вот когда мы везли его в ГОВД, я вспомнил Ефимыча, что дал мне наводку.
Мы как раз проезжали мимо того места, где я тогда прогуливался с Ириной, и там, у киоска, мы наткнулись на мужика с сердечным приступом, которому мы вызвали скорую.
Вот это он и был, поэтому лицо отложилось в памяти. Выжил, значит, оклемался в больнице и вернулся на работу. Вовремя успели, ещё бы немного, и последствия были бы хуже, даже если бы врачи успели его откачать. Может, так бы и лежал овощем.
Должок вернул, говорит — значит, и он меня вспомнил, не забыл, решил помочь хоть как-то. Ну, тем лучше, не пришлось тратить много времени на поиск. Хорошо, что я тогда оказался рядом, судьба-то не всегда вставляет палки в колёса.
Сафин и Шухов чуть подобрели, когда мы задержали подозреваемого, а последний даже не загнал меня отчитываться к себе в кабинет. Но прикрикнул, что надо искать личным сыском тех, кто убил наркобарыг. Этим уже занимались все наши, в кабинете не было никого.
— Ну что? — с надеждой спросил меня Василий Иваныч. — Сатаниста поедем искать?
— Так поехали.
Начнём с морга, посмотрим, что там накопали наши коллеги. Тем более, на отрывном календаре на моём столе была свежая запись: кто-то начеркал карандашом на листке с сегодняшним днём, что мне звонил Ручка. Я сразу набрал судмеда, но трубку он не взял, пришлось ехать к нему в морг.
А город сегодня немного изменился. Вдоль дорог, причём иногда даже в тех местах, где это мешало движению (законов про это ещё толком и не было), висело огромное изображение какого-то короткостриженого увальня с бровями, как у Брежнева. Бандит, прямо типичный, карикатурный, похож на помесь неандертальца с Крокодилычем из зареченских.
Кандидат в мэры города Сафронов? Никогда о нём не слышал. Зато предвыборный лозунг у него сильный: «Очищу город от наркотиков и разных выродков». Будто украл фразу у Кросса, и даже сильно не менял.
Впрочем, правил предвыборных ещё толком и не устанавливали, а чёрный пиар уже использовался вовсю. Но откуда вылез этот Сафронов? Хрен его знает, но, видно, Кроссу им заняться пока некогда, или ему мешают запугать конкурента. Может, кто-то из братвы поддерживает своего кандидата? Что Артур, что Слепой могли бы что-то такое придумать, чтобы только подгадить «Универмагу».
В морге уже несло спиртом, этот запах будто бы шёл от Ручки, хотя сам он был трезв как стёклышко. Судмед сидел за своим столом, где уже царил беспорядок, и поедал жареную курицу с картошкой из чугунной сковородки. При виде Устинова он показал на него куриной ножкой.
— Водку не дам!
— Тебе жалко, что ли? — спросил тот. — Налей немного, у тебя же точно есть. Уважь алкаша-коллегу, дай полечиться.
— Всего один стакан, — Ручка, помотав патлатой головой, достал из-под стола полный пузырь. — Всего один, а то дорвёшься до халявы, знаю я тебя. Короче, — он посмотрел на меня. — Посмотрел я сам на того толстопуза-барыгу, потому что напарник мой, — судмед показал в сторону «мертвецкой», — тупорогий и ничего не понимает в этом.
— А ты, Яха, пузырь-то зачем купил? — спросил Устинов, наливая себе немного на дно стакана. — Тебе же нельзя после наркологии, вот и не наливаю. И Паха молодец, на работе не пьёт, давно заметил.
— И я не пью, — отрезал Ручка. — В столе просто стоял пузырь, забыл я про него, значит. Не выбрасывать же теперь.
— Не вздумай! — Василий Иваныч взял со стола вилку и зацепил им кусок курицы. — Где потом новый искать будешь?
Что судмед, что опер уже давно не смущались близкого соседства с трупами в холодильнике, спокойно могли есть где угодно. А вот те, кто к виду мертвецов не привык, смотрели на них, как на психов. Сам я тоже, несмотря на долгие годы работы, в таком месте есть точно не буду.
— Я вообще… пить бросил, — неуверенно сказал Ручка.
— Ах-хах! — странно рассмеялся Устинов и опрокинул в себя стакан. — Рассказывай мне, — он закусил курицей.
— Так что там по телу? — спросил я.
— Задушен, — Ручка взял себя за горло. — Пару дней назад, но точно сказать пока не могу, потому что тело окоченело и в холоде долго лежало. А нож воткнули в труп уже после смерти, причём намного позже. Я бы даже сказал, если на глаз, что утром сегодня или ночью.
— А откуда кровь из раны? — уточнил я. — Её немало натекло.
— Это и не человеческая, — сказал Ванька, заходя к нам с листком бумаги. — Куриная. И курицу кто-то убил уже позже, может, вообще вчера или этой ночью. Её кровью там всё и измазали. Странное дело, короче.
— А ты и не увидел! — со злостью закричал Ручка. — Я бы не сказал, ты бы и не обнаружил! Ты курицыну кровь от человечачьей отличить на глаз не можешь! Я бы не выписался, так думали бы все, что его ножом закололи. Вот как тут на пенсию уйдёшь? — он ударил кулаком по столу.
— Кто-то, выходит, воткнул нож в окоченевшее тело? — с сомнением спросил я. — Это сложно.
— Забил молотком, похоже, — старший судмед задумался. — Пусть тот очкарик, криминалист ваш, посмотрит рукоятку, может, увидит следы. А курёху утром распотрошили. Может, испугался злодей, что найдёте, решил запутать.
— Или и на самом деле ритуал проводил, — Устинов посмотрел на кусок курицы, от которого только что откусил. — Погоди, а курица-то это не та… она же сколько там лежала? Протухла же! На вкус-то чую, херня какая-то!
— Та! — торжествующе воскликнул Ручка. — Именно она! Хлопчик, вот, пожарил, — он показал на Ваньку. — А ты жрёшь, Васька!
— Да нет, окорочка купили, — тут же вставил Ванька, портя старшему товарищу шутку. — Пожарили в больнице на кухне, сюда принесли.
— А, а я уж думал, тухлятиной меня травишь, — Василий Иваныч спокойно доел кусок.
Значит, придушили барыгу, а после воткнули нож в тело, причём Ручка говорит, что это было недавно. Значит, кто-то вернулся на это место, например, проверить следы, а заодно воткнул нож в окоченевший труп? И это значит, что Кащеев не причастен… ну, когда втыкали нож, он точно был в ИВС, хотя если нож воткнули не утром, а вчера, то он мог успеть и до ареста. Или кто-то хотел его отмазать?
Вариантов тьма, всё очень странно. Я вернулся в ГОВД вместе с Устиновым, но в само здание не пошёл, а отправился пообедать в пельменную. Поем горячего, всё обдумаю. Василий Иваныч увидел кого-то из знакомых, пошёл его доставать, и я отправился на обед один.
Артёма Федюнина на месте не было, но кассирша знала меня в лицо и снова отказалась брать деньги. Я уже не спорил, спокойно уселся на место в углу, чтобы видеть всех входящих, и ел себе пельмени, заедал свежим белым хлебом, запивал крепким чёрным чаем без сахара и краем глаза смотрел чемпионат по теннису. Ельцин теннис любил, вот и по ящику теперь эти турниры постоянно показывают.
Зазвенел колокольчик над дверью, я поднял взгляд и махнул рукой вошедшему, чтобы садился ко мне.
