Вперед в прошлое 9 (СИ) - Ратманов Денис
Водители загрузили мопед в прицеп КАМАЗа, я залез в водительскую кабину, увешанную грудастыми дамами. Стояли мы еще минут десять. Все это время я расспрашивал Егора Олеговича, так звали водителя, о ценах на грузоперевозки, записывал телефоны водителей с машинами. Так за разговорами я доехал до остановки, а потом в давке, с неисправным мопедом, дважды пересев с автобуса на автобус, в начале седьмого приехал домой. До сделки оставалось всего ничего. Денег у меня теперь было достаточно, но, чтобы чувствовать себя уверенно, придется все-таки две акции продать.
Увидев меня, перепачканного грязью, с нерабочим мопедом, мама схватилась за голову.
— Разбился?
— Тяв-тяв! — гавкнул выбежавший навстречу щенок и завилял хвостом, вчера я отругал Борю за то, что он закрывает малыша в ванной, чтобы тот не мешал, и брат устыдился, стал уделять время щенку и следить за ним.
— Упал. Колесо заклинило, — сорвал я, вешая куртку в прихожей.
Мама осмотрела ее и ахнула.
— Вот это дырища на локте! Такую незаметно не зашьешь… О боже, и руки все ободрал! Пойдем, промоем раны, обработаем перекисью.
В ванной, глядя, как пузырится перекись водорода, я думал, что все-таки мама растет над собой. Год назад она обрушилась бы на меня с упреками и вынесла мозг, а сейчас лечит, заботится…
Переодевшись в спортивки, я закатил их выше колен. Левое колено не пострадала, а на правом была содрана кожа, как и на руках, и наливался кровоподтек.
— Теперь каждый раз буду переживать за тебя, — бормотала мама, смахивая розовую пену салфеткой.
— Я ж осторожный и… — попытался ее утешить я, но меня прервала трель дверного звонка.
— Мы кого-то ждем? — спросил я. — Сделка же в восемь. Или ты ее перенесла на пораньше?
Мама мотнула головой.
— Нет. Я не знаю, кто это может быть. — Она округлила глаза и поднесла ладони ко вспыхнувшим щекам. — Господи, неужели директор? Будет угрожать, шантажировать… Или подослал кого.
— Вряд ли, — сказал я, тоже насторожившись. — Ты побудь здесь, а я пойду посмотрю. Если пожаловал кто незнакомый, я скажу, что взрослых нет дома.
Но к двери уже ломанулся Боря, глянул в глазок и радостно крикнул:
— Ма! Это к тебе.
Я закрыл рукой лицо. Боря не понял моего жеста и просто указал на дверь. Я приник к глазку. К нам явился седой узколицый мужчина с черными усами-щёткой, светлую куртку перечеркивала лямка переброшенной через плечо сумки.
— Василий Алексеевич, — объяснил Борис шепотом.
Глава 18
Вот ты какой…
Я посмотрел в глазок, теперь — внимательнее. Линза чуть искажала картинку, но было ясно, что гостю лет 40–45, усы черные, густые волосы наполовину седые, глаза темно-карие, глубоко посаженные. Бывает, смотришь на человека, и он сразу не нравится; ну, или мгновенно располагает к себе. Я прислушался к ощущениям: ни симпатии, ни антипатии этот человек не вызывал.
Из кухни вылетела зардевшаяся мама, открыла дверь. Мужчина переступил порог, стало видно, что он на полголовы выше меня. Всхлипнув, мама повисла на нем, прижалась и затряслась. Его тощая дорожная сумка сползла и повисла на плече, свешиваясь до колен. Зыркнув на меня и Борю и кивнув нам, гость поцеловал мама в макушку, бочком протиснулся в прихожую, придерживая маму, будто она неходячая и могла упасть.
— Он сказал, что мне ноги переломают, если буду покупать акции и дальше, — пожаловалась она. — Я боюсь!
Вот, значит, какими были угрозы! Мне она этого не сказала, пожалела мою нежную психику.
— Не посмеет, — сказал я. — Он не взял в расчет, кто твой бывший муж и наш отец?
Василий посмотрел недобро, сморщил лоб — кожа собралась гармошкой, а волосы сдвинулись вперед, как хохолок попугая.
— Не посмеет, — кивнул он, и в голосе зазвенела сталь. — Я не позволю!
Боря смотрел на них, разинув рот, а Василий Алексеевич, обнимая маму, пытался скинуть ботинок ногой. Чувствуя его неловкость, я взял Борю под руку и увел в кухню. Закрыв дверь, сказал:
— Пусть побудут вдвоем.
— Чего это он? Потому что маме директор винзавода угрожал? Защищает ее? Это вообще опасно?
— Просто блеф, — ответил я на последний вопрос и объяснил, значение слова, сомневаясь, что брат знает его.
Бормотание и шуршание в прихожей стихло, едва слышно хлопнула дверь в спальню. Мы с братом молча сидели друг напротив друга, я вытащил из рюкзака электронные часы и смотрел на время: было двадцать минут восьмого. В восемь должны прийти продавцы акций.
О чем говорят мама и ее кавалер? Он уверяет, что защитит ее?
Что он за нее вписался, конечно, хорошо, но я чувствовал: дело не только в этом. Но пока гадать бессмысленно, остается ждать новостей. В идеале мне надо поговорить с ним, ведь мама многих вещей не понимает. Вот только будет ли у меня время в промежутке между моментом, когда он уйдет от мамы, и продажей акций?
Ответ я получил раньше, чем рассчитывал. Василий Алексеевич, оставив маму в спальне, обозначился в проеме двери, уперев руки в боки.
— Доброго вечора, парни, — поприветствовал нас он с сильным южным акцентом, кивнул в мою сторону. — Ты — Павел, который бизнесмен?
— Можно и так сказать, — насторожился я. — Приятно познакомиться.
Я протянул руку, но жать ее Василий Алексеич не стал:
— Где ты так ладони ободрал?
— С мопеда упал, — улыбнулся я.
— А ты — Борис, художник, — констатировал он.
— Типа да, — кивнул Боря и посмотрел на меня, в его взгляде читался вопрос.
— У меня разговор к Павлу, — сказал гость, поставил стул спинкой к столу, оседлал его.
— Выйди, пожалуйста, — попросил я Бориса, тот кивнул и испарился.
— Слушаю. — Я повернул голову к Василию Алексеичу.
Тот уставился на меня, сморщив лоб и сжав челюсти — очевидно, стараясь устрашить своим грозным видом, а мне было… странно, что ли, наблюдать, как человек, будто ощетинившийся кот, пытается напугать меня своим видом.
— У вас ко мне какие-то претензии? — прямо спросил я, подвигая к себе часы.
Он мотнул головой.
— Не совсем. Ты, вот, в нового русского играешь, а мама твоя… Она в опасности, в настоящей, из-за твоих игр! Вот дались тебе те акции? Это же воздух! Пшик! Зачем маму подставляешь?
— Ладно, если акции — пшик, почему ваш директор за ними гоняется и опустился до угроз?
Мой вопрос заставил его с полминуты поскрипеть мозгами.
— Как ты не поймешь, — снисходительно сказал Алексеич, — они ему нужны, шобы править заводом. Стать его хозяином. У тебя их для этого мало, потому они просто бумага, а маму твою… — Не найдя слов, он изобразил на лице то ли испуг, то ли скорбь.
— Нет, — отрезал я. — Акции — это как бы кусочки завода и виноградников. Виноградники стоят где? На земле, которая числится за заводом. Вот это и есть главная ценность акций. Акции — равно земля. И я не предполагаю этого, я это знаю. Как и знаю, что земля в нашем поселке будет стоит сотни тысяч долларов.
Сбитый с толку Алексеич задумался, почесал лоб, видя, что он поддается убеждению, я продолжил:
— И если так, согласитесь, стоит рискнуть? Директор-то ведь никогда не опустится до насилия или явных угроз. Больше чем уверен, он тихонько маму вызвал и принялся запугивать без свидетелей, так ведь? Он думал, запугать ее будет просто, и не взял в расчет, что наш отец — не последний человек в милиции, и мы может ему нажаловаться. Зачем ему такой риск, когда и так контрольный пакет будет у него? Ну логично же ведь?
Алексеич кивнул, шевельнул усами так, словно что-то хотел сказать, но передумал. Помолчав немного, все же проговорил:
— Он же ей жизни теперь не даст! И мне, бо вступился за нее.
— Вы поругались из-за мамы с директором? — округлил глаза я.
Он кивнул.
— Сказал, если шо с ней случится, я ему голову откручу.
Серьезный выпад! Я бы сказал, достойный.
— А зачем вам та работа? — спросил я. — Все равно ж там не платят, вином зарплату выдают, а его поди продай. Есть много более интересных и денежных дел.
