Гридень. Начало (СИ) - Старый Денис
Возвращались частично довольными. Нет, расторговались удачно, как по мнению Боброка, так я и вовсе молодец. Он слышал некоторые наши споры с Ароном и удивлялся, как это я так торгуюсь, словно рожденный торговцем.
Как я погляжу, в этом времени уже идет разделение и воин — это, непосредственно боец, а купец — это уже не воин. На заре становления Древнерусского государства было иначе. Тогда купец не мог не быть воином. Грабили в Западной Европе, после торговали в Византии и с арабами. Сейчас купец — это чаще не худой, скорее толстый, делец с большой мошной за поясом и с хитрецой в глазах.
— Вот и ты! — словно отец, встречающий у порога пьяного подростка с вечеринки, обратился Мирон.
— Вот и я, — отвечал я с улыбкой.
Нашелся тут папочка. Однако, серьезный вид десятника несколько настораживал и не давал поводов для веселья.
— Что случилось? — спросил я.
— Тебя учил Богояр? Ухваткам его, да воинским премудростям? — спросил Мирон, дождавшись, когда мое сопровождение уйдет подальше, в усадьбу.
Я подтвердил, что да. Некоторые приемы, якобы секретные, отец мне показывал. Я их вспоминал во время тренировок. Может и не все всплыло в памяти, но многое, точно.
— Ты хочешь, дабы я показал тебе науку Богояра? — не трудно было догадаться, к чему именно ведет Мирон.
— Да. Я хочу победить его. Разумею, что он отец твой, но… — недоговорив, десятник уставился на меня, ожидая ответа.
— Пошли! Я и сам хотел потренироваться, пусть в этот раз с тобой, — сказал я и направился в усадьбу.
Тут смогли найти место, несмотря на то, что даже во дворе было не протолкнуться, огородили ристалище, ну или как называют все — Круг. Отработку ударов и приемов я чаще сперва делал бездоспешным. Конечно, важно кольчугу и другое воинское защитное одеяние носить как можно дольше, чтобы не ощущать никакой тяжести в бою. Но при постановке удара, приема, я посчитал, что важно добиться точности движений, запомнить руками и головой последовательность и правильность выполнения.
Мы стали друг напротив друга, в руках тренировочные деревянные мечи. Чтобы это учебное оружие соответствовало тяжести боевого, или даже чуть превосходило, к деревяшке прикреплялись железные пластины. Правда такое утяжеление создавало из рук вон плохую балансировку, но тут сильно не заморачивались созданием идеального учебного орудия для тренировок.
Удар сверху, Мирон парирует, заступ вправо и резкий удар по ногам. Десятник и этот удар парирует, вот только раскрывает грудь. Я направляю туда колющий удар, десятник с трудом, делая шаг назад, разрывает дистанцию.
— Богояр мог бы сейчас тебя достать, — констатировал я плачевный результат.
И все же отец более сильный мечник, нежели Мирон. И это меня сильно огорчало. Я не хотел смерти десятника. Он и ко мне отнесся благосклонно, да и как командир вполне устраивает.
— Еще раз тоже самое! — решительно сказал Мирон.
А вот такой подход мне нравится. Не отступать и не сдаваться!
Мы тренировались с короткими перерывами на попить воды, да перевести дух. Мне с трудом давалась тренировка, вновь заныло левое плечо, о котором я в последние пару дней и позабыть успел. Однако, я держался.
— Смотри, десятник. Можно вот так… — сказал я и показал одну из своих собственных наработок.
Удар вбок с доводкой меча, сам словно проваливаюсь, вхожу в клинч к сопернику и пока идет борьба и каждый из двух поединщиков пытается продавить другого, бью своим носком в голень Мирона. Не сильно, удар контролирую, иначе можно и вовсе поломать десятника.
— Ух тыж, — восклицает Мирон и делает два шага назад, при этом несколько подволакивает ногу.
— Сделай вот такие железные вставки в сапоги, как у меня, — сказал я, направляясь прочь из Круга.
Я мог еще что-нибудь показать, но толпа зевак, окружившая условный ринг, не позволяла это сделать. Даже с дружинниками, которые еже сегодня должны стать моими братьями по оружию не только фактически, но и своего рода юридически, им тоже нельзя показывать все свои козыри. Еще не так много комбинаций придумал, еще меньше их отработал, чтобы делиться.
А в целом, владение ножом очень даже помогало в освоении науки средневекового фехтования, несколько ограниченного в своей технике. Порой я представлял меч, как просто удлиненный нож и проигрывал в голове, как можно лучше нанести удар, как реагирует противник. После частью отрабатывал отдельные связки с новиками. Пару приемов уже стали нашим, молодых, секретом.
*……….*…………*
Отец спорил с дочерью. Такое редко встретишь, если дочь мужняя жена. Это роль мужа, воспитывать свою женщину. Но что делать, если муж старик с придурью. Но даже не в этом дело. Нет в городе мужа, а проблемы остались, прежде всего с его братцем, который сильно ждет наследства.
— Отец, ты должен понимать. Если я не рожу Горыне Микуловичу сына, он оставит меня, — убеждала Ирина своего отца. — Завсегда жена виновна в том, что детей нет.
— Не оставит он тебя. Ты и красна собой и умна. Он гордиться должен такой женой, — парировал выпад дочери Арон.
На самом деле, купец все понимал. Аргументы дочери звучали убедительно. Почти шесть лет нет дитя. Скоро Горыню осуждать будет уже весь Киев. Осуждать, чтобы прибрать к рукам Ирину, которую зовут, на самом деле, Рахиль. Но как же не хотелось Арону считать свою дочь падшей женщиной.
— Не могу я. Горыня отправился в Смоленск на торги, просил меня присмотреть за тобой. Если понесешь, как дитя оправдаешь? — в словах Арона слышалось сомнение, но он понимал, что нужно действовать, пусть и таким образом.
Только рождение ребенка и может вернуть расположение Горыни. У знатного купца Горыни был брат и отношения с ним у Арона и Ирины-Рахиль были крайне напряженные. Все дело в том, что Горыня не имел детей, наследников. Все знали, что купец уже начал обвинять свою жену Ирину в том, что она не может подарить ему ребенка. Если ранее Горыня мало обращал внимания на это недоразумение, наслаждался тем, что смог урвать себе в жены одну из красивейших девиц Киева, то теперь, когда старик все реже желал близости с женой, красавица Ирина входила в опалу.
Да и раньше не так, чтобы все было у них хорошо. Когда отдавали четырнадцатилетнюю девицу замуж за сорокавосьмилетнего купца-вдовца, чью семью годом ранее убили половцы, Горыня уже не мог нормально исполнять свои супружеские обязанности. Его возбуждали всякие странности и он порой просто заставлял раздеваться Ирину, не притрагиваясь к ней. Случалось, что и бил ее.
Перед отъездом, который состоялся всего три дня назад, Ирина выдержала издевательства и унижения и у них с мужем все же получилось то, что должно происходить между супругами. Потому женщина и была уверена в том, что никто, если провернуть дело быстро и тайно, не узнает, от кого, на самом деле, ребенок.
— Отец, он словно сын Горыни. Рослый, русый, с такими глазами… — Ирина забылась и стала описывать Влада слишком откровенно.
— Он тебе приглянулся? Отрок же еще, — догадался Арон, почему его не глупая дочь так настаивает на решении проблемы именно с тем странным Владом, что выглядит, как переросток, а разговаривает, как старик.
— Я мужняя жена без мужа. Со стариком живу. А этот отрок… — Ирина даже испугалась того, насколько откровенно разговаривает с отцом.
— А еще, коли родишь сына, то больше прав иметь будешь и на усадьбу Горыни и на его товар, четыре ладьи, двадцать три добрых коня, серебро, — говорил Арон, скорее себя успокаивая, внутренне он уже согласился с мнением дочери.
Арон был выкрестом, его крестили, когда мужчине было двенадцать лет. Так повелел поступить мудрый отец Арона — Моисей, сам ставший Михаилом. Но никогда Арон, крещенный Пантелеймоном, не забывал своих корней. Не давал он забыть о своем еврейском происхождении и Рахиль, названную Ириной. В Киеве не всех евреев выгнали, не всех убили. Оставались некоторые семьи, которые быстро перекрестились, ну а торговые связи, да частичное прощение всем должникам, как и подкуп городской стражи, позволили пережить еврейский погром.
