Русская война. 1854 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич
— Оправдания… — фыркнула девушка, мгновенно обнуляя все впечатление от моей речи. Вот умеют же некоторые. Впрочем, я еще не закончил.
— В то же время цель именно этих моих слов была не в сравнении русского и иностранного солдата. Я сравнивал союзников именно друг с другом, чтобы усилить те противоречия, которые и так между ними есть. Думаете, Англия и Франция, которые веками боролись за лидерство в Европе, так легко стали сражаться плечом к плечу? Да там такой змеиный клубок, что было бы просто глупо не потыкать в него палкой.
— Это низко.
— Вы уж определитесь, за что меня ругаете. За преклонение перед ними или же за готовность дать нашим врагам бой еще и на информационном поле брани?
— Информационный бой? — с интересом переспросил Волохов.
— Я бы сказал, информационная война, — ответил я. — У нас в ней не так много возможностей, так что отказываться от подвернувшегося шанса я не собирался.
— Тогда продолжим, мне уже интересно, какие еще хитрости вы смогли ввернуть в свой рассказ этому ирландцу, — усмехнулся Корнилов.
Он кивнул Анне Алексеевне, и та, изобразив легкий книксен, тут же продолжила.
Как вы оцениваете боевой дух союзников?
Французы ближе нам, русским, по своей готовности сразиться в ближнем бою. Этот же пыл позволяет им так ловко и быстро маневрировать на полях сражений, обгоняя наши лучшие полки и занимая лучшие позиции раньше них. Кажется, мелочь — умение шевелить ногами, но именно она позволила храбрецам Боске и Канробера продавить наш левый фланг. Генералу Кирьякову пришлось отступать последним, чтобы не дать своим подчиненным свалиться в панику. Тоже мужественный поступок — выбирая между сохранением своих людей и возможностью ими управлять, он выбрал первое. Английские солдаты и генералы тоже смогли меня удивить. Атака на укрепленные позиции, хладнокровный точный огонь — это было ожидаемо от одной из лучших армий мира. Но вот что меня удивило, так это храбрость красных мундиров. Когда Владимирский полк отбросил их к реке, они смогли остановиться и удержать позицию. Не знаю, имеете ли вы представление, каково это – заряжать винтовку, когда к тебе приближается атакующая колонна, но они выдержали. А потом гвардейские части смогли на равных сразиться с нашими ветеранами. Так что, скажу еще раз, боевой дух — это то, что есть у каждой из наших наций. И это именно он позволил нам всем стать великими державами своего времени.
Девушка закончила и сделала паузу, уже зная, что снова без вопросов не обойдется.
— Григорий Дмитриевич, так что скрыто здесь? — спросил Тотлебен.
— Да? Зачем вы опять нахваливаете врагов и выгораживаете генерала Кирьякова, чей левый фланг, очевидно, провалился? — добавила Стерва. И опять ее наглость и острый язычок никого кроме меня не смутили. Привыкли или это прикрытие мохнатой лапы Горчакова так сказывается?
— Позвольте, угадаю, — вступил в разговор немного оживившийся Нахимов. — В первый раз вы даже не упоминали наших солдат, чтобы столкнуть союзников. Сейчас же вы похвалили все три стороны, словно ставя на одну высоту.
— Все верно, — кивнул я. — Все эти годы наши враги продвигали два важных тезиса. Первый: что мы опасны. И второй: что мы — варвары. Оба очень неприятны для выстраивания нормальных отношений, но в то же время их и очень легко столкнуть друг с другом. Разве варвары могут представлять опасность? А если могут, то не стоит ли признать их равными себе?
— То есть вы противопоставили наши три армии всем остальным армиям мира? — задумался Нахимов. — И ведь работает… Я, когда слушал, действительно стал еще серьезнее относиться к нашим врагам. Стоило только представить, что их солдаты и матросы могут то же, что и мои…
— И все же! — Стерва опять подала голос. — А зачем тут генерал Кирьяков?
— Я видел, как он отходил с последними частями своего фланга, — ответил я, рассказывая о том, что читал в свое время. — Да, как генерал он допустил ошибки, и пусть командование даст этому оценку, наградив его или сняв с должности. Но как русский солдат он точно не праздновал труса, и мне хотелось, чтобы об этом все знали. Что победа достигнута нашими врагами не за счет нашей слабости, а за счет их силы. Поверьте, это знание не помешает ни нам, ни им.
На мгновение зал потонул в шепоте обсуждений. Кажется, мои мысли оказались довольно неожиданными для офицеров девятнадцатого века, но в итоге они оценили их скорее положительно.
— Штабс-капитан точно не трус, а в том, не дурак ли он, просто разберемся позже, — еле слышная фраза одного из мичманов словно подвела итог обсуждений, и Анна Алексеевна продолжила читать.
Когда Россия проиграет?
Мне кажется, это невозможно.
Одним, против всей Европы?
Именно так, потому что сейчас сражается не Россия, а наше представление о том, каким должен быть мир. С одной стороны торговцы, которые штыками продвигают свои интересы и захватывают рынки, с другой — последний рыцарь Европы, который верит, что двигаться вперед можно не только за счет выкачивания ресурсов из других стран и простого народа, а за счет горящей делом элиты, которая сражается за страну и для которой благополучие Родины важнее любых денег.
Мне кажется, вы ошибаетесь. Аристократы ведут в бой и нашу армию.
И тем страннее мне то, что они отказываются от своей природы ради такой мелочи, как деньги.
Деньги позволяют стране жить лучше. Вот у вас до сих пор в рабстве находятся ваши же единоверцы. Как может развиваться такое общество? У нас каждый бедняк может сделать карьеру на флоте, а у вас?
Бедняк может сделать карьеру, однако ему никогда не сесть в палате лордов. Вернемся к России… Возможно, вы слышали о главе второго отдела канцелярии Его Императорского Величества? Да, тот самый Михаил Михайлович Сперанский, за которого Наполеон когда-то предлагал пару германских княжеств. Он — сын простого священника. Сделал карьеру за счет такой малости, как хорошая учеба. Сначала в уездной Владимирской семинарии, где был лучшим учеником, потом в столичной Александро-Невской. И это не случайность, это обычная практика собирать лучших и давать людям возможность выдвинуться за счет своего таланта. И вот человек, у которого еще недавно и своей фамилии не было — да, Сперанским его назвали уже в семинарии — становится одним из тех, кто пишет законы для всей империи. Но оставим духовенство. Возьмем простого крестьянина: Иван Никитич Скобелев родился в семье ефрейтора, а стал генералом. Из рядового чина прыгнул в один из высших. И его сын тоже служит в армии, уже штабс-ротмистром, бьет сейчас турка со своей дивизией на Кавказе. И таких историй тысячи, так что рассказы о страшном царе, который держит в рабстве собственный народ, не более чем сказки. В России, как нигде в мире, можно сделать карьеру, получить чин, дворянство — для себя, для семьи, для потомков. Из-за того, что от вас это скрывают, вы не видите нашего потенциала, а он огромен. И именно поэтому я начал с того, что Россия не может проиграть. Если дело дойдет до того, что нам придется биться не за идеалы, а за сохранение страны, то это будет уже совсем другая война. Война, в которой мы действительно станем теми исчадиями зла, которыми нас порой рисуют.
Девушка замолчала, собрание тоже ничего не говорило. Даже Ядовитая Стерва явно раздумывала, стоит ли лезть в обсуждение темы, где мелькнуло имя императора. Все же Николай Первый, несмотря на описанные мной свободы, был до крайности обидчив, когда дело касалось его самого.
— И тем не менее, — нарушил паузу Нахимов. — Расскажите, Григорий Дмитриевич, зачем была нужна эта часть интервью?
— Цель все та же, — ответил я. — Развеять образ страны, где обитает зло, чтобы обычные люди в Европе помнили, что мы ничем не отличаемся от них.
— Мне показалось, будто вы хотели подчеркнуть, что мы в чем-то даже лучше, — добавил Корнилов. — Если честно, я удивлен, что такие слова были напечатаны.
