Мы, Мигель Мартинес. Накануне (СИ) - Тарханов Влад
— Мы должны нанести ответный удар. Сейчас. Ждать, пока они снова попытаются кого-то убрать, не будем. Хватит смерти Серго. У меня не так много преданных друзей, чтобы так бездарно ими разбрасываться. План операции готов?
Абакумов положил перед Сталиным папку с грифом «совершенно секретно» и нацарапанным инвентарным номером.
— Оставь, я позже посмотрю. Еще много сверхсрочных дел. Будут отвлекать внимание. — Наконец-то Хозяину удалось раскурить трубку и затянуться ароматным дымом, а Абакумов быстро покинул кабинет вождя. Ему сегодня было чем ещё заняться.
* * *
Подмосковье. Волынское. Ближняя дача
3 июня 1935 года
Любимчик партии, видный ее теоретик, главный редактор газеты «Известия», которая быстро набирала популярность у населения и по тиражам уже приближалась к партийной «Правде», Николай Иванович Бухарин к концу рабочего дня был несколько удивлён. Ему звонил Поскрёбышев, и сообщил, что товарищ Сталин хочет с ним встретиться после рабочего дня у себя на Ближней даче, просил обязательно взять с собой тексты статей за последний месяц (их было написано почти полтора десятка) и журнал «Большевик»[11], в котором вышла его последняя крупная теоретическая работа. Несмотря на то, что Сталин весьма жёстко расправился с оппозицией, опираясь на новую партийную бюрократию, старые ленинцы были еще живы и чувствовали себя более-менее неплохо. Да, от руля государства их оттеснили, но каждый из ленинских гвардейцев занимал ответственный пост, имел какое-то влияние на происходящие в стране процесс, в общем, никого из них не расстреляли и процессов, которые весьма негативно отразились на имидже СССР во всем мире пока что не было. Правда, совесть старого партийца (а Бухарин состоял в партии большевиков с 1908 года) не была совершенно спокойной. Он почему-то полагал, что к кому-кому, а к нему у товарища Сталина никаких вопросов не может быть. Почему? Старый конспиратор был уверен, что о его истинной роли знают только два человека: Курский и Фриновский. Именно через них, и примкнувшего к ним Филаретова шла организационная работа, построенная по принципу троек-пятерок. Каждый из «верховных» руководителей знал тройку низовых руководителей, а уже те — по пятерке исполнителей. Именно Николай Иванович придумал эту схему, которая при ограниченности ресурсов должна была привести к полной победе их идеи: освобождению страны от сталинской тирании. Никакой революции! Исключительно дворцовый переворот.
А вот для того, чтобы после переворота взять власть в свои руки и чего-то добиться и нужны были деньги на агитацию и пропаганду. И тут Бухарин, который не так давно женился на юной девице, Анне Лариной, и получил от этого брака сильный заряд творческой энергии, не придумал ничего лучше, чем использовать сеть корреспондентов и журналистов «Известий». В эту редакцию он набрал толковых и преданных ему людей, которые и должны были запустить нужную пропагандистскую кампанию.
Фактически, «любимчик партии» создал параллельно две подпольные структуры, при этом был уверен, что каждая из них, действуя согласно плану, добьётся успеха. Что не учёл Николай Иванович, так то, что чем сложнее план, тем больше шансов ему провалиться. Удачные операции крайне простые по замыслу, потому что на момент исполнения оказывается столько неучтенных деталей, что комбинация разваливается сама по себе, и только удачное стечение обстоятельств… что-то меня занесло не в ту степь… надеюсь, мою мысль вы поняли.
Сталин ждал Бухарина в беседке. Нет, та не было ни самовара, ни чашек чая, ничего. Только разложенные газеты и журналы. Николай Иванович без труда определил, что это основные его статьи, но зачем он брал их с собой? Что характерно, на всех его статьях стояли пометки, подчеркивания, характерные для того, как вождь работал с документами.
— Знаешь, Николай, сегодня мы поговорим по поводу твоих статей последних месяцев, да. только сначала у меня есть один небольшой такой вопрос…
Сталин запнулся и замолчал, как будто что-то обдумывал. Пауза немного затянулась, тогда Бухарин рискнул:
— Я готов ответить на любой ваш вопрос, товарищ Сталин.
Ему не понравилось, что его фраза прозвучала слишком угодливо, но что поделать, кто сейчас на коне, а кто на ослике — это очевидно. Всё изменится, очень скоро всё изменится.
— Скажи, Коленька, ты написал целый ряд важных теоретических статей. Вот и эти показывают, что мозги у тебя всё ещё варят. Мог остаться самым видным теоретиком партии, или ты думаешь, мне одному этот воз тянуть? И вместо этого ввязался в заговор против меня и советской власти.
— Товарищ Сталин! — Бухарин попытался сыграть возмущение, но сердце его уже ушло в пятки, неужели они всё знают? И кто его сдал? Кто?
— Бухарчик, не надо! Мы всё знаем, или почти всё. Не имеет значения, что ты мне хотел соврать, но твои шашни с Барухами не прошли для тебя даром. Скажи мне, зачем? Я этого не пойму. И почему вы выбивали кого-угодно, но только не меня? Когда моя очередь? А?
Николай Иванович выглядел бледным и совершенно подавленным, он молча уставился на куст сирени, который рос рядом с беседкой и что-то шептал, обращаясь, по-видимому, к самому себе. Потом решился, потянул галстук, делая его свободнее и попросил воды. Сталин кивнул и стакан воды тут же оказался на столе.
— Аню не трогай, она, кажется, беременна.[12] И ребенка, когда родится… Тогда скажу.
— Хорошо, не трону, обещаю. Даже в лагерь не сошлю.
— Хорошо. Твоя очередь, Коба — завтра.
Сталин усмехнулся.
— Когда? Похороны Серго? Неужели?
— Взрывчатка уже заложена. У тебя, Коба, есть плохая привычка — нести гроб с телом своего соратника.
— И где взрывчатка?
— Уже на месте, где точно — понятия не имею. Там хитрый взрыватель — она должна активироваться тогда, когда урну с прахом понесут на руках к могиле. Кроме того, есть и другие закладки в Колонном зале Дома союзов. Будет большой бум! Очень большой.
(Сталин, Молотов, Каганович и Орджоникидзе несут урну с прахом М. Горького)
— Хорошо, проверим.
— У меня не было другого выхода, Коба. Не было.
Бухарин сильно нервничал, понимая, что песня его спета, он даже осмелился называть Сталина старой партийной кличкой, что позволялось очень и очень немногим. Но сейчас он уже мог это себе разрешить. Последний протест, слишком интеллигентно, слишком глупо…
— Почти четыре года назад меня навестил некто Герман Вайс. Правда, он очень был похож на Клиффорда МакДермота, капитана британского флота. Думаю, для профессионального разведчика перевоплотиться в ганноверского немца большого труда не стоит. Но на самом деле он представлял интересы семьи Барухов. Они выкупили компромат на меня. Очень серьезный компромат. Я вынужден был действовать так, а не иначе. Мне не обещали власти. Мне не обещали денег. Я даже не знаю, кому я должен был проложить дорогу к власти. Не знаю! Можешь верить мне, можешь нет. После твоей смерти мне должны были передать записку и «Известия» начали бы кампанию по его возвышению.
Их разговор длился еще полтора часа. Сталин еле сдерживался от гнева, в его речи стали отчетливо звучать нотки грузинского акцента.
— Знаешь, Николай, отправляйся домой. Анны там нет. Прощаться нэ надо! Ти в последнее время слишком бледно выглядишь, Коленька! Говорят, что рак тебя одолевает? Боли одолевают такие, что ты готов воспользоваться револьвером, который хранишь в ящике стола? Да… ехай, Коленька, тэбэ пора!
[1] Николай Иванович Ежов — в РИ нарком внутренних дел, руководитель и организатор репрессий 1937 года, смещен и арестован, расстрелян в 1940 году)
[2] Ян Борисович Гамарник (Яков Цудикович), товарищ Ян, советский военачальник. В РИ был близок к группе Тухачевского, застрелился накануне возможного ареста по делу Тухачевского в 1937 году)
