Столичный доктор. Том II (СИ) - Вязовский Алексей
— Говори толком, где случилось! — закричал я не выдержав.
— Так а я что? На Москва-речке, на набережной. Напротив Водовзводной башни Кремля.
Я передал рожок Анастасии, нажал кнопку звонка. Два раза. Для каждой бригады у нас было своя сигнализация. Два звонка — на выезд доктору Горбунову и фельдшеру Севостьянову.
— Господин Баталов! — Настя побледнела, переспросила: — Сколько⁈ Не может быть!
В комнате все замолчали, уставились на Злотникову.
Ты подняла на нас ошалевшие глаза: — Больше десяти тел выловили. Еще дюжину человек ищут.
Вошел Горбунов за квитком вызова. И тут я завел бюрократию. Под копирку записывали куда едет бригада, на что, время…
— Что случилось?
Доктор нас оглядел, тут я очнулся:
— Всех на вызов. Всех, кто есть!
На всякий случай нажал кнопку звонка, выдавая длинный сигнал общего сбора. Высунулся в окно, крикнул конюхам:
— Запрягайте всех!
Потом повернулся к девушкам-диспетчерам:
— Бегите по квартирам, будите Винокурова, Лебедева, Малышева. Всех ночных, кто отсыпается.
Как удобно иметь врачей под боком.
— Пятым пойду я, шестым, — повернулся к Россолимо. — Вы, Григорий Иванович. Сможете нам помочь?
— Я⁈ — опешил завкафедрой.
— Статью про реанимацию читали? — это я уже кричал на бегу, хватая за рукав Жигана. — Со мной в экипаж, санитаром. И ты, — мой палец уставился на Вику. — Халат срочно, врачебный чемоданчик!
Подстанция ожила, послышались новые трели звонка, ржание лошадей.
Выезжали один за другим.
— А фельдшер? — спросила Вика, и тут же предложила: — Разрешите, я?
— Хорошо, — согласился я. — Собирайтесь.
— Так я готова!
* * *Вот не люблю массовые уличные вызовы. Во-первых, вокруг обычно куча зрителей и советчиков. И врач не становится особо собранным и сосредоточенным, когда несколько десятков человек одновременно кричат, и каждый — свое.
От зевак двадцать первого века нынешние отличаются только одним — у них нет телефонов. Так что не станем мы звездами ютуба, не судьба.
Во-вторых, общий бардак. Все бегают, суетятся, кричат.
До меня никто даже не пытался навести порядок. Если не считать вялых усилий городового, не пускавшего часть зрителей к месту трагедии. А оно было впечатляющим. Хотя начало действия было у Большого Каменного моста, разворачивалось оно дальше по течению, ближе к Большому Москворецкому. В самом конце Софийской набережной. Именно там у быка зацепилась перевернутая лодка, на которой горе-спасатели пытались вытащить тонувших из воды.
Добровольцы, как ни странно, были. Человек пять играли в спасателей Малибу, пытаясь вытащить барахтающихся и уцепившихся за лодку граждан. На камнях сидели бледно-синие спасенные числом шесть, все мужчины средних лет. Все, как один, в длинных мокрых кальсонах. Один только, помоложе, совсем пацан с виду, пытался согреть себя горючими слезами и пусканием биологических жидкостей из носа и рта. Рядом лежало двое утопленников, не подававших признаков жизни. Поодаль — еще дюжина.
Ученики школы плавания имени Джованни Стричелли. Проходимца, который прибыл в Москву, дал рекламу для желающих обучиться плаванию и потащил их на главную городскую речку. У которой — сюрприз! — есть нехилое такое течение. Учеников подхватило, потащило… Это мне все рассказала Вика по дороге к Кремлю — она успела выяснить детали у звонившего.
Первым делом мы бросились к той самой дюжине, что лежала на берегу.
Так… правый крайний точно в реанимационном пособии не нуждается. Дыхания нет, пульс на магистральных сосудах отсутствует, зрачки по пять копеек, корнеальный рефлекс тоже кончился.
— Проверяем пульс на шее! — закричал я врачам и фельдшерам, которые, впрочем, не суетились, а распределились по утопленникам.
Так, теперь ко второму. А вот это мы удачно зашли! Судороги! Жив, значит!
— Доктора! Смотрим сюда! — крикнул я всем. — Реанимация!
Вика помогает мне перевернуть молодого синюшного паренька на живот, я хватаю его под диафрагмой.
В этот момент вижу, что самоуверенный Горбунов не смотрит на меня и уже перешел к искусственному дыханию. Все по пособию, что я раздал на подстанции еще весной. Только вот в нем было про реанимацию обычных больных, а не утопленников.
— Куда дышать собрался⁉ — заорал я на Горбунова. — Утопленник! Что в первую очередь сделать надо?
— Виноват, ревизию полости рта пропустил, — быстро сказал Михаил Александрович, поворачивая своего пациента на бок.
Я освободил своего от воды, вернул в исходное положение. Теперь качаем. Вдох, пятнадцать нажатий. Еще один вдох, еще пятнадцать нажатий. Кожа холодная, парень все продолжает синеть. Даже судороги прекратились. Ну же! Не оставляй этот замечательный мир! Вон как стрижи летают, ветерок полощет флаги…
Краем глаза я наблюдал за Горбуновым. Вроде все правильно делает. Очистил полость рта от лишнего, и нажал попутно на корень языка. Утопленника — крупного, бородатого мужика — вывернуло раз, второй. Ну и хорошо, значит, сейчас и качать есть куда, если понадобится.
Мой тоже начал двигаться, подергиваться. Забилось сердце, раздался первый, судорожный вдох. Как говорил один пятнистый товарищ «Процесс пошел».
— Зовут тебя как?
Первый вопрос, который задают врачи пришедшим в себя пациентам. Чтобы проверить, не поврежден ли мозг.
— Васька… кха-кха, — утопленник закашлялся, — Аксаков.
Помнит себя, это хорошо.
— Не стой рядом впустую! — прикрикнул я на Вику. — Иди проверь, чтобы остальные все правильно делали. Сначала удалить воду, проверить язык, только потом реанимация.
Девушка убежала вдоль по берегу, я встал на подрагивающих ногах. Оглянулся. Рядом все заняты реанимацией, неразобранных «купающихся» вроде нет.
Я пошел к городовому, вместе с зеваками глазеющего на нашу работу. Я понимаю — огонь, вода, и как кто-то другой работает. Великая триада вещей, на которые можно смотреть вечно. Но именно сейчас я против.
— Представьтесь, — велел я, когда тот на всякий случай начал изображать из себя служаку и вытянулся во фрунт.
— Городовой первого участка Пятницкой полицейской части Кожухов, вашбродь!
— Кожухов, немедленно вызывай помощь! Или тебе служить надоело? Срочно сюда полицейских, дворников, извозчиков, чтобы пострадавших в больницы отвозить! Екатерининскую, университетскую…
Тупой городовой продолжал лупать глазами и шевелить усами. Как там у Мандельштама?
'…Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища…'
— Тебя сюда поставили форму показывать? — не выдержал я, опять заорал: — Давай, шевелись!
Вот, забегал. А то без ценного указания на повышенных тонах и думать боялся. Засвистел свисток, потом еще раз — и, как по мановению волшебной палочки начали сбегаться нужные люди. Первыми дворники, потом полицейские, среди которых появился даже околоточный надзиратель. Этот сразу ко мне подошел, увидев, как я командую помощниками. А мне что ему рассказывать? Если он до самого старшего из младших полицейских чинов дослужился, да еще и в таком серьезном месте, то уже должен знать. Зевак разогнать, пострадавших быстро увезти.
Тем временем Жиган тащил ко мне за волосы какого-то чернявого тощего мужичка в полосатом купальном костюме на лямках. Тот подвывал, пытался припасть на землю, но после живительного пинка, продолжал ходьбу по-гусиному.
— Вот! — предъявил мне страдальца здоровяк. — Стало быть, под быком моста прятался.
— Кто это?
— Ванька-Жованька, — неуклюже пошутил хитровец. — На него зеваки указали. Он плавать учил, ирод окаянный. Сколько христианских душ сгубил!
Ага, тот самый итальянец, который организовал занятия школы плавания в центре Москвы. Наверное, пока он не попал в воду, выглядел презентабельно: бело-синий плавательный костюм, усы нафабренные. Сейчас в нем форсу маловато осталось. Вряд ли он предполагал, что такая замечательная затея приведет к таким последствиям. Но переживал сильно. И громко. Встав на ноги, «Жованька» много и истово крестился на католический манер, потом бухнулся на колени, начал молиться. На латыни. Вот дура-ак!
