Всеволод Бенигсен - Закон Шруделя (сборник)
Все бабы тут же подняли невообразимый визг. Тут вклинился кто-то из компании в дальнем углу бара.
— Правильно, девки! Мочи двоежизнцев! Развелось тут их, как собак нерезаных.
При этом кричащий многозначительно посмотрел на Бориса. Рыжий, сидевший по соседству с кричащим, молчал, но было видно, что выкрик товарища поддерживает.
— Да дайте ж объясниться-то! — хрипел мужчина. — Одиночка я, одножизнец! Ну, чем хошь, клянусь! В армии меня замочили. Деды повесили!
Но его крик быстро потонул в женской многоголосице.
— Мочи его, Катька!
— Только медленно! Чтоб помучился!
Бабы навалились на мужчину, не давая тому ни малейшей возможности выкарабкаться из этой кучи-малы. Одна из женщин услужливо подала жене жертвы веревку. Та набросила ее мужу на шею и начала душить.
Борис настолько обалдел от этого зрелища, что почти бессознательно схватил свой бокал и стал нервно глотать пиво.
Мужчина тем временем захрипел и задрыгал ногами в предсмертной конвульсии. Наконец, дернулся в последний раз и затих. Женщины расступились.
— Быстро как-то, — недовольно сказала одна.
— Хлипкий, — подытожила другая.
Лицо удавленного мужчины посинело. Губы приобрели фиолетовый оттенок, а глаза выкатились из орбит. Казалось, он был сильно озадачен собственной смертью.
В этот момент к собравшимся все той же развязной походкой подошел Рыжий. Видимо, усидеть на месте в такой момент было выше его сил. Он бросил взгляд на Бориса, затем довольно бесцеремонно пнул безжизненные ноги мужчины.
— Б-бабы, одно слово. Ну кто ж так м-мочит? Показал бы я вам, как н-надо, да уже п-поздно. Сначала надо было руки-н-ноги-ребра переломать, п-почки опустить, яйца отбить, потом уже за гэ-гэ-голову браться. А когда сознание потеряет, вот тогда спокойненько и ду-душить или что вам там нравится. Первую жизнь надо отнять так, чтобы потом не было м-мучительно больно за б-бесцельно потраченные усилия.
— Умный нашелся, — недовольно пробурчала жена. — Твоя б воля, так ты б его, пожалуй, до вечера тут пытал. Садист. Свою бабу заведи, потом убивай. А теперь все. Дело сделали. Сейчас оклемается — домой пойдем.
Женщина поправила растрепанную прическу и повернулась к бармену:
— Дай водички, а то что-то в горле пересохло.
Бармен налил в стакан воды и протянул женщине. Та стала жадно пить, поглядывая одним глазом на мертвого мужа. Выдув воду, поблагодарила бармена и вернулась к распластанному на полу телу:
— Ну, что там? Не оклемался еще?
Она присела на корточки и легонько похлопала мужа по щекам.
— Эй, ку-ку.
Реакции не последовало, и она, кажется, струхнула.
— А может, и вправду не притворялся, а? Может, убила?
— Да я тебя умоляю, — отмахнулась одна из подруг. — Помнишь, Сашку моего с работы поперли. Так он забрался на подоконник и давай вопить — сейчас с собой покончу! Ну, мы ж на двенадцатом этаже. А я это хныканье из серии «пожалейте меня» терпеть не могу. Я ему говорю: Окно закрой, дует. А он такой: «А вдруг я тебе врал? Вдруг я значок спрятал? И у меня только одна жизнь осталась, а? Что будешь делать?» Я ему опять: «Закрой окно, холодно». А он опять за свое. Я не выдержала, подошла, вытолкнула его и окно закрыла. Явился минут через десять. Весь виноватый такой: мол, извини, был неправ. Это ж мужики — им лишь бы нам мозги прополоскать.
Тут она заметила, что лежащий мужчина шевельнул пальцами рук.
— Ну! Что я говорила?
— Уф, — радостно выдохнула Катерина. — А то я даже испугалась…
Борис тоже обрадовался — тем более что видел подобное первый раз в жизни.
Один Рыжий, кажется, был недоволен. По его мнению, жизнь была отнята явно неинтересно и поспешно. Но едва убитый стал приходить в себя, как дверь распахнулась и в бар влетел человек в дорогом костюме. За ним, налезая друг на друга, ввалились два запыхавшихся жандарма.
— Сюда! — кричал мужчина, призывая жандармов поторопиться. — Я как депутат городской думы… А! Мать твою! Не успели.
Он посмотрел на Катерину, и лицо его перекосила злоба.
— Ну что? Радуешься? Отобрала законную жизнь?!
— Не твою же, — огрызнулась та.
Жандармы, поняв, что все равно опоздали, сняли фуражки и стали приглаживать слипшиеся от пота волосы. Убитый вдруг закашлялся и приподнял голову.
Катерина тут же принялась поднимать его.
— Давай, Виталенька, вставай уже.
— Стоять! — закричал депутат городской думы так грозно, что Катерина с испуга выронила тело супруга, и тот упал, стукнувшись головой об пол.
— Ой, — вскрикнул он, морщась от боли.
Депутат достал из кармана мел и, оттолкнув женщин, стал обводить им тело Виталика.
— Ничего, — приговаривал он, ползая на четвереньках вокруг бывшего двоежизнца. — Наша партия этого так не оставит! Мы этот беспредел остановим! Я как депутат городской думы самым решительным образом… я поставлю… вопрос… о подобном… ребром…
Фраза вышла какой-то корявой и незаконченной, но исправлять ее он не стал.
Рыжий, воспользовавшись паузой, вдруг как-то скукожился и стал отступать назад к своему столику, но его ухватил за руку один из жандармов.
— А-а-а, — протянул страж порядка с довольной улыбкой. — И ты, Смирнов, тут как тут.
Рыжий совсем смутился и даже, кажется, слегка побледнел.
— А я что? Я н-н-ичего.
Но жандарма ответ не устроил.
— Глянь, Сань, — сказал он коллеге. — Узнаешь? Как не приду на место преступления, так Смирнов обязательно где-нибудь поблизости. Совпадение, скажешь? У метро позавчера продавца арбузами зарезали. А Смирнов рядом. Две недели назад в переходе мужику голову битой разбили. Опять Смирнов недалеко от места преступления ошивается. Здесь бабы счеты сводят. И снова он. Ну что молчишь? — повернулся он к Смирнову. — Опять советы давал как опытный специалист. Что ж ты все не угомонишься, а?
— Чуть что, так С-смирнов, — обиделся рыжий. — Да я вообще н-н-и при чем. С приятелями сидели.
Он кивнул в сторону своего столика.
— А тут б-бабы ворвались, я даже и п-подойти-то не у-успел — они уже у-управились.
Депутат тем временем, пытаясь завершить свой меловой абрис, легонько толкнул лежащего:
— Давай, друг, вставай уже, мешаешь рисовать.
Виталик с трудом и не без помощи жены стал подниматься на ноги. Вид у него был довольно ошалелый. Чувствовалось, что путешествие на тот свет и обратно произвело на него неизгладимое впечатление.
— А где я? — повторял он, потирая то ушибленный затылок, то шею, хотя там давно не было следов веревки.
— Все нормально, Виталя, — утешала жена. — Сейчас домой пойдем. Я ужин приготовлю.
Она заботливо подставила плечо, на которое Виталя с удовольствием оперся.
— Ну что столпились? — рявкнула она безадресно. — Представление закончилось. Дайте человеку пройти.
Она вывела ковыляющего мужа из бара, за ней гуськом вышли подруги.
Бармен затушил докуренную сигарету и философски заметил:
— М-да… первую жизнь пройти — не поле перейти.
Борис не понял, было ли это юмористической ремаркой или серьезной.
— Так, может, задержать до выяснения, так сказать? — спросил второй жандарм первого, который продолжал держать за локоть Смирнова.
— А что тут выяснять? Смирнов — он и есть Смирнов. Буду я еще на него казенную бумагу переводить. Слышал? — гаркнул он в лицо Смирнову. — Мне на тебя даже жалко бумагу переводить. Первую жизнь просрал, так теперь на других злобу срываешь?
Но тут Смирнов неожиданно окрысился и от волнения даже перестал заикаться.
— Здрасьте-пожалуйста, товарищ начальник! Что значит «просрал»? Вы же у меня в отделении ее и отняли!
— Ну, я лично у тебя ничего не отнимал, — сказал жандарм, но как-то тихо и смущенно.
Смирнов почувствовал, что попал в больную точку, и решил жать до конца.
— Вы лично, может, и нет. А вот три года назад перед самой армией ваши коллеги очень даже. Нас всех в военкомате собрали, а потом к вам в отделение привезли. Оказывается, у вас приказ был — всех новобранцев до отправки в армию первой жизни лишать.
— Ты что, Смирнов?! — возмутился жандарм, но при этом опасливо скосил глаза в сторону депутата. — Иди проспись!
— Что, вру, д-да? — запальчиво выкрикнул Смирнов.
— Погодите, товарищ, — встрял депутат, с удовлетворением разглядывая свой рисунок на полу. — Я, как представитель «Партии жизни», хочу разобраться. Ну и? — повернулся он к Смирнову.
Тот, как начинающий актер, которому наконец дали монолог, ожил и даже выдернул свой локоть из цепких пальцев жандарма.
— А мне скрывать нечего. Они хитро там дело обставили. Приказ-то был секретный, да только кореш мой по пьяни мне проболтался. Он тоже в органах тогда работал. А главное, придумали отмазку такую симпатичную, мол, лишение первой жизни — это в интересах самих новобранцев — иначе их будут лишать этой самой жизни на протяжении всей службы, мучительно и с фантазией. А тут первую у тебя отобрали, по значку выдали, и вроде как теперь тебя никто не тронет.
