Маска Феба (СИ) - Босин Владимир
— Мне уже не подняться, я это знаю. Не перебивай меня пожалуйста, мне и так трудно говорить, — больной на секунду прикрыл глаза.
— Кроме меня у Мари никого нет. Я умру, и она останется одна. А ей никак нельзя оставаться без поддержки. Её определят в богадельню, если не того хуже. Прошу, ради нашей дружбы, возьми над нею опекунство. Ты единственный человек, который к ней хорошо относится. Да и она тебя любит. Как брата.
Я долго не колебался, — конечно дружище, обещаю. Что от меня требуется?
— Ничего, я вызову нотариуса и оформлю на тебя опекунство.
Больше мы к этой теме не возвращались. Но потом сиделка мне сказала, что приходил священник и какой-то человек с бумагами.
Глава 18
Жана не стало через три месяца. Его болезнь приняла ураганный характер, и мы были не в состоянии ему помочь. Мари сидела рядом с ним и гладила его за руку. А однажды ночью я проснулся от тихого плача.
Жан лежал с закрытыми глазами с той неподвижностью, что не ассоциируется с жизнью. Он умер ночью, во сне. Мари говорит, что он вдруг выгнулся, захрипел и всё.
Хоронили моего друга на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Пришли наши ребята со школы и ещё несколько человек, знакомых Жана. Что характерно, его девушка сразу, как только узнала о его серьёзной болезни, прекратила с нами общаться. Ну, а собственно, кем она ему была? Так, знакомая. Теперь нам надо учиться жить без Жана.
В этот вечер Мари попросила посидеть с нею, девушка выглядит неважно. Отстранённо смотрит на стену, не мигая, поэтому я решил уложить её на своей половине. Постелил на диванчике. Только пригрелся, как услышал плач. Девушка сидит, укутавшись в покрывало, и почти беззвучно плачет. Пришлось садиться рядом и успокаивать. Она вроде затихла и легла, но когда я попытался уйти к себе, вдруг громко зашептала, — не уходи, посиди со мной.
Так она и заснула, используя мою ладонь вместо подушки. Вот только у меня затекла рука и тело скрючило от сидения на жёстком и холодном полу. Мне показалось неплохой идеей, взять её к себе. Я просто поднял её и отнёс в свою кровать. Там соорудил из одеяла валик и положил его между нами. Что удивительно, когда я утром уходил, она спала с безмятежной улыбкой.
На следующий вечер она сразу сама залезла в мою постель. Блин, что подумает та женщина, что приходит по утрам к нам убраться и готовить обед. Но к моему облегчению через неделю Мари сказала, что хочет спать в соседней спальне. И я, довольный её решением, побежал искать рабочих. Они за день прорубили дверной проём в стене, занесли разобранную кровать девушки и поставили дверь. Теперь у нас, как бы общее жилое пространство, две смежные комнаты. Но двери в обе спальни открыты, это было категорическое условие девушки.
Вскоре я заметил, что характер девушки стал портиться. Наша домработница начала жаловаться на её придирки. Да я и сам замечаю эти тревожные новости. Ничего лучшего не нашёл, как брать её с собой на тренировки в школу. Первый день она дулась, а потом вдруг стала передвигаться по залу и смотреть на наши занятия. Этот факт удивительным образом повлиял на наших парней. Они перестали ругаться и всячески старались заслужить одобрение девушки. Я даже не говорю, что каждый старался принести её что-нибудь этакое и подсесть к ней на минутку, перекинуться парой слов. Таким образом у моей подшефной появились два десятка новых знакомых. Ну и она стала стремительно возвращаться к жизни. А когда я её предупредил, что мне нужно съездить на чемпионат в Лион, она напросилась поехать со мной.
За это время наши отношения изменились. Если раньше мы были друзьями, то теперь она для меня нечто среднее между сестрой и дочерью. Мне стало её не хватать, если девушка не находится рядом. И другим людям я её представляю как сестрёнку.
— Вы разрешите, я осмотрю Вашу сестру? — с профессором Бернаром нас познакомили на одном светском рауте. И когда мы встретились на прогулке в Королевском лесу, он предложил приехать в его клинику. Клод Бернар известный хирург-ортопед, работал в военном госпитале. А потом открыл свою клинику, ставшей популярной среди военных с ранениями конечностей.
Разумеется, я согласился, несмотря на сопротивление сестрёнки. Та ужасно боится врачей, видать есть за что.
Обследование длилось около часа, — Вы знаете, Мишель. У меня был аналогичный случай с положительным результатом, — Мари ждёт меня в коридоре, а я слушаю диагноз от врача.
— Можно попробовать её прооперировать, хуже всё равно не будет.
— Насколько это опасно?
— Ну, опасность всегда есть. Но если у неё здоровое сердце и нет других патологий, то я бы поставил на положительный результат. В худшем случае всё останется по-прежнему. Но в случае успеха, она получит возможность использовать вторую ногу. Нет, я не уверен, что она сможет танцевать и бегать. Но перемещаться без трости — однозначно. Ну, после реабилитационного периода, конечно.
Лично я готов рискнуть, необходимые денежные средства для операции у меня имеются. Но вот выдержит ли сестрёнка? А она дрожит как осиновый лист, как только я начинаю говорить ей об операции. Да я и сам в сомнениях. Профессор говорит, что операцию будет проводить под общим наркозом. Небось эфир или хлороформ. Я далеко не медик, но догадываюсь, что проблема в тазовых костях. А это и в моё время не просто. А тут прямо 50 на 50. Если даже не меньший процент успеха.
Так прошёл месяц. Как-то я на тренировке заметил, что один из наших учеников, пацанчик лет восемнадцати взял за правило отираться возле моей сестры. Я хотел было его шугануть, но приблизившись заметил, как посветлело её лицо. Оно прямо светится, а такого задорного смеха я давненько не слышал. Ну и я сделал вид, что иду по своим делам. Потом стал присматриваться к ним. Вроде всё в рамках приличий, но на всякий случай попросил одного из наших старшаков присматривать за ними. Вскоре Мари начала выходить за пределы школы в сопровождения этого паренька.
Не уверен на все 100%, но когда девушка заявила мне, что готова на операцию, я немного опешил. Теперь уже я упираюсь, находя неоспоримые доводы против операции. Эта девушка стала для меня родной. И терять её я не желаю.
— Вы не совсем точно представляете себе ход подобных операций. Я не собираюсь ломать её тазовые кости. Оперативное вмешательство будет не таким серьёзным. Думаю, что нам с помощниками удастся вам помочь. Но мне нужно быть уверенным, что вы не откажетесь. Ведь для операции нужна серьёзная подготовка, — профессор устало смотрит на меня в ожидании потверждения.
В это утро мы даже сели на дорожку. Это я так приучил сестрёнку. Типа перед большой и трудной дорогой нужно присесть на пару секунд. Девушка бледна, сжимает кулачки, но смотрит на меня серьёзно. Её уже не переубедить.
Нет ничего хуже, чем ждать. В тысячу раз легче самому лечь под нож, чем ждать в коридоре. Уже пошёл пятый час, а никто не выходит из операционной. В сердце заползает холодок дурного предчувствия.
Сначала вышла медсестра, на мой вопрос махнула рукой, типа сейчас выйдет профессор. Сам Бернар вышел только через десять минут, с ним помощник.
— Да, пришлось повозиться. Ну что я могу сказать, её жизнь вне опасности. Но пока у нас нет ответа, насколько прошла успешно прошла операция. Важно, как пройдёт первая ночь. Я останусь в клинике, проследить, как её организм перенёс операцию. А вы бы ехали домой, всё равно к ней нельзя. Да, она будет спать. Может быть, я разрешу Вам навестить сестру завтра к вечеру.
Прикинув все за и против я решил, что если завтра буду с больной от бессонницы и переживаний головой, то это делу точно не поможет.
А дома принял дозу красного вина. За выздоровление Мари, и чтобы уснуть. Иначе в голову лезут дурные мысли.
Смотреть на девочку больно. Её нога закутана в кокон, под глазами тёмные круги, черты лица заострились. Только глаза по-прежнему смотрят воинственно. В палате никого, я подошёл и встав на колени уткнулся носом в её шею. А она стала гладить меня по голове. Будто не она, а я нуждаюсь в утешении.
