Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович
Но прежде чем пахолики сумели проделать новые проходы в плетне, к хорунжим подлетел вестовой с докладом.
— Паны офицеры, — скороговоркой протараторил он, — московиты коней на нас поворотили. Идут широкой лавой.
— От же псякрев, — ударил кулаком по луке седла Казановский. — Пёсьи дети знают, как воевать!
— Сколько в плетне широких проходов? — вместо эмоций спросил у вестового Дуниковский.
— Три будет, — ответил тот. — Ещё в паре мест только начали валить плетни, но они крепко сидят в земле, что твои рогатки.
— Плевать на них, — отмахнулся Дуниковский и обернулся к товарищу. — Пан-брат, я так мыслю, разделим хоругви. Широкими проходам пойдут товарищи, а узкими — пахолики. Мы ударим первыми в копья, а пахолки, как им и должно, поддержат нас, как соберутся в достаточном количестве.
— Риск благородное дело, пан-брат, — согласился с ним Казановский. — Ударим тремя колоннами и сомнём московскую конницу. А после и их стрельцов черёд придёт.
Они отдали приказы, и вскоре разделившиеся на две неравных части хоругви, шагом двинулись к плетню.
[1] Русская поместная конница вооружалась примерно также, как польско-литовские панцирные хоругви
* * *
Лезть на рожон мы не спешили. В лобовой схватке нам с гусарами не справиться, нужно что-то придумать, и быстро. Но что? Идей пока не было. Надо как-то заставить их развернуться, подставить фланг, но вряд ли Жолкевский отправил в рейд совсем уж полного кретина. Для этого и самому надо быть дураком, уж кем-кем, а дураком гетман точно не был.
— Надо успеть перехватить гусар у плетня, — посоветовал мне Мезецкий. — Там в проходах мы сможем на них разом навалиться, главное, не дать супостатам ляшским прорваться через нас.
А вот это сложнее всего. И нет, мне не нравился этот план. Ляхи могли просто отступить и ударить в другом месте. Кони у них лучше наших намного, и они запросто могут позволить себе пять-шесть атак, и их рослые аргамаки даже не особо приморятся, когда наши кони начнут спотыкаться от усталости. Нет, нужно заманить гусар внутрь, и только после этого бить наверняка.
— Колборн, — обратился я к командиру рейтар, — ты и твои рейтары могут устроить тут караколь?[1]
— Дюжину шеренг не наберём, — ответил тот, — так что настоящего караколя не выйдет.
— Делайте, как получится, — ответил я. — Только уведите гусар в сторону, а там мы ударим им во фланг.
— Игра рискованная, но кто не рискует… — Он не закончил и развернул коня, отправившись к своим рейтарам.
Поместную конницу я отвёл в сторону и назад, ближе к табору с его пушками, куда даже гусары не сунутся без разведки. Теперь всё зависело от ловкости наёмных рейтар в обращении с огнестрельным оружием. И они не подвели.
Караколь выглядит весьма эффектно. Наверное, будь у Колборна те самые двенадцать рядов, это произвело бы куда более сильное впечатление, но и атака шести рядов рейтар не оставляла равнодушным. Они перехватили гусар когда те ехали шагом через проходы в плетне, сбившись даже плотнее обычного своего построения. Закованные в сталь не хуже самих гусар, рейтары несли по паре пистолетов в поднятых руках, правя лошадьми одними коленями. Первая шеренга подлетела почти под самые гусарские пики, которые те опустили для атаки, но воспользоваться не успели. Разрядив в почти слитном залпе пистолеты, рейтары помчались прочь, открывая дорогу следующей шеренге. И так снова и снова, шесть раз обрушив на гусар град пуль с убойной дистанции.
Такого оскорбления гусарский командир снести не мог. Потери на самом деле ляхи понесли довольно лёгкие. Пистолет — не пищаль, даже в упор может не пробить гусарский доспех, да и попасть с коня не так-то просто. Но когда шесть шеренг осыпают лучших всадников в мире пулями, проскочив у них практически под носом, и умчавшись раньше, чем те успели хоть что-то предпринять, это просто плевок в лицо. И утереться гусарский командир не мог — не поймут.
Может быть, кое-кто из гусар рванул следом за рейтарами и вовсе без приказа, решив нагнать и пикой да саблей наказать наглецов. И у командира не осталось выбора, кроме как двинуть следом остальных, чтобы не разделять хоругви и не терять людей без толку. Даже если они совершили глупость. Так ли это было, бог весть, но сыграло нам на руку. Гусары отвернули в сторону, помчавшись за стремительно отступающими (да что там, попросту удирающими от них) рейтарами, и подставили нам фланг.
— Снова наш черёд настаёт, — обернулся я к своим всадникам, выхватывая саблю. — Вперёд! — Тут снова вспомнилось из какой-то книги, и я заорал не своим голосом. — Руби их в песи! Вали в хуззары!
И этот клич подхватили мои всадники, бешенной лавой обрушившись на не успевших развернуться против новой опасности ляхов.
Нет ничего страшнее встречной кавалерийской атаки. Когда грудь на грудь и клинок на клинок. Хуже неё только атака во фланг, когда не можешь применить свои главные преимущества — могучих коней и длинные пики. Гусары не могли. Пики пришлось побросать сражу же, как только мы налетели на них с диким, некогда прежде не слышанным кличем. Однако надо отдать ляхам должное — они не растерялись, взялись за сабли и концежи, и достойно встретили нас.
Что это была за рубка! Жуткая, чудовищная в своей жестокости и скоротечности. Стремительные удары. Искры летят во все стороны, когда сталкиваются клинки. Ломается сталь доспехов, сталь клинков тупится и крошится о вражескую броню. Лошади толкаются и лягаются. Мы заставляем их крутиться, отбиваясь и нападая, и они слушаются всадников, наверное, втайне проклиная нас на своём лошадином наречии. И иногда эти проклятья как будто действуют. То гусар, то поместный всадник вдруг вылетает из седла будто бы сам собой, не рассчитав удар или, наоборот, получив его, или неудачно парировав. Он падает на землю, сжимаясь в позе зародыша, и не важно кто он бедный дворянин в латанном-перелатанном тегиляе или гусар-товарищ в прочной кирасе и стальном шлеме. От сотен лошадиных копыт, топчущихся вокруг, бьющих без злобы, но всё равно сильно, ничто не спасёт. Остаётся только лежать вот так, сжавшись, стараясь стать как можно меньше, и молиться, чтобы схватка наверху закончилась поскорее. О том, чтобы подняться на ноги, никто и не думал, слишком опасно. Наша конная схватка происходила на таком тесном участке поля боя, что кони и всадники толкали друг друга, не в силах разъехаться. А когда под одним из моих дворян убили коня, тот ещё какое-то время на падал, зажатый с двух сторон.
Снова передо мной мелькали перекошенные лица, снова кто-то пытался достать меня саблей, концежом или клевцом. Я парировал и бил в ответ. Быстро и сильно. На второй удар времени обычно не был. Надо успеть срубить врага, прежде чем навалится следующий. Мне ещё хорошо, мой конь не уступает в росте гусарским аргамакам, а вот остальные поместные всадники такими похвастаться не могут. Пользуясь этим, ляхи рубят дворян сверху, заставляют своих могучих коней наскакивать, толкаться грудью, пугая дворянских лошадёнок, большинство из которых и в подмётки не годится гусарским аргамакам. Но мои дворяне каким-то чудом держались, дрались отчаянно, не щадя живота своего. Ломали сабли по прочные доспехи и шлемы гусар. Падали под ударами их клинков, стараясь хоть кого-то унести за собой в могилу, стащить с седла под не знающие пощады лошадиные копыта. Поместные всадники умирали, обливаясь кровью, но дрались. Отчаянно, жестоко, без пощады, как в последний раз. И для многих, очень многих тот бой и вправду стал последним.
[1]Тактика, называемая «караколь» в современном понимании данного термина, возникла в середине XVI века как попытка включить использование огнестрельного оружия в тактику кавалерии. Всадники, вооруженные двумя пистолетами с колесцовыми замками, почти галопом приближались к цели в строю, состоящем из двенадцати шеренг. Как только очередная шеренга приближалась на расстояние выстрела, всадники этой шеренги останавливались, слегка поворачивали своих коней сначала в одну сторону, стреляли из одного пистолета, потом в другую, стреляли из другого пистолета, затем разворачивались, проезжали сквозь остальные шеренги и становились в тылу строя. Время, которое остальные 11 рядов затрачивали на повторение манёвра, позволяло стрелявшим первыми перезарядить свои пистолеты, что обеспечивало непрерывное ведение огня постоянно сменяющими друг друга шеренгами. Тактика эта распространялась с растущей популярностью немецких рейтар в западных армиях в середине XVI века
