Барин-Шабарин (СИ) - Старый Денис
— И это должно смущать меня, — улыбнулась хозяйка дома. — Но… нет, не смущает.
— Вы слишком откровенны, — усмехнулся я.
Все же в этом обществе, сплошь противоречивом, могут быть серальки, любовники, супружеские измены — но всё это под покровом тайны, тьмы и недомолвок. А вот так прямо сказать мужчине те слова, что я услышал — это выбивалось за рамки приличий.
— Да оставьте вы уже свои ужимки, господин Шабарин, поверьте, вы нисколько меня не смущаете, — сказала женщина, даже не помыслив хотя бы отвернуться. — Напротив, Алексей Петрович, столь мало мужчин, которые заботятся о своём теле и здоровье, что мне отрадно наблюдать за вами.
Фрау Эльза была немкой по национальности, как и многие проживающие в Екатеринославской губернии. Но она уже родилась здесь, на русской земле, в Малороссии. Оттого говорила без какого-либо акцента, порой, я её даже видел в русском сарафане и с платком на голове, как носят мещанки или крестьянки. В таком наряде она могла работать в своем немалом доходном доме, заботясь о порядке и экономя на прислуге.
Тёмно-русая, с приятным, даже слегка забавным курносым носиком, Шварцберг не выделялась особыми формами, при этом имела тело, которое условно можно было бы назвать «спортивным». Несмотря на то, что, как я уже успел узнать, хозяйка пансиона или доходного дома не чуралась физической работы, я отмечал у нее всегда ухоженные руки и даже маникюр. Чем и как она подпиливала себе ногти, остаётся только догадываться, вроде бы в этом времени ещё не существует пилочки для ногтей. Между тем, именно эта особенность почему-то сильно цепляла мой взгляд, как человека из будущего. Из-за одной только этой детали вдовушка Эльза казалась мне женщиной уходенной.
Я застыл с голым торсом и всё никак не решался одеться и на том заканчивать свою тренировку. Может, нужно было не замечать Эльзу и продолжить занятие? Всё же выбрал первый вариант. Хотя не такое уж и стеснение я испытывал. Хотел подразнить Эльзу, нравилась мне эта игра.
Было для меня что-то такое притягательное в этой женщине, будила она во мне позёра. Да и тренить при этой незкомке? Я же там то и дело говорю всякиеглупости, веду себя, словно пятилетний ребёнок. Мол, «иди сюда, моя тень, я тебе пропишу», или — «соберись, тряпка, еще два подхода». Это слишком личное.
— Алексей, могу ли я задать вам более личный вопрос? — спросила хозяйка доходного дома, но, не дождавшись моего ответа, в своей уже привычной для меня манере Эльза продолжила: — Вам ведь уже двадцать два года? И за вас ещё никого не сватали?
— Простите, фрау, но я подобные вопросы не хотел бы прямо сейчас обсуждать, — я оставался предельно вежливым, но всячески давал понять, что излишне интимный разговор меня утомляет.
— А когда вы готовы обсуждать подобный вопрос? — спросила молодая женщина, рассмеявшись.
Всё она прекрасно понимает, и то, как ведёт себя, и то, как я реагирую на неё. Возможно, если бы я действительно хотел избавиться от этой женщины, она бы это почувствовала, сама ушла бы. Но мне, если уж честно признаваться, несколько нравились наши пикировки и её наглость.
— Вы будете одеваться, господин Шабарин? Вам приготовлен завтрак. В точности, как вы того и просили. Овсяная каша, три сваренных вкрутую яйца, квашеная капуста. И как вы это всё едите? Не делаете вы себе праздника, Алёша. Жизнь так скучна, в ней столько одиночества, что порою только вкусной едой и напитками можно несколько разукрасить серость будней, — поэтически заметила хозяйка доходного дома.
— Вы не думали стать поэтессой? — спросил я, умываясь над ведром с водой.
— Я? женщина? Поэтессой? Алёшенька, кто же будет стихи мои печатать? — усмехнулась Эльза.
Я промолчал. Поймал себя на том, что я для неё уже стал Алёшенькой. Трансформация из господина Шабарина в Алёшеньку произошла как-то незаметно для меня. Правы те, кто говорит, что если женщина чего-то хочет, то мужчине проще сдаться, чем вести с ней изнурительную войну. Но я пока держался.
— Всё, Алёша, я жду вас внизу. Или?.. Нет? Тогда позже об этом. Ваши люди уже завтракают в столовой для слуг. И смею заметить, господин Шабарин, что ваша прислуга как бы ни лучше питается, чем вы, — женщина направилась уже к выходу, но вернулась. — Не верьте россказням про меня. Я была верна своему мужу, я и нынче не стала ручной. Вместе с тем, как и многие русские дворянки, к слову, я могу тоже чувствовать.
— Ох, фрау Эльза, все же дошутитесь, — усмехнулся я.
— Может, я того и хочу, — лукаво усмехнулась женщина и прикусила нижнюю губу зубками.
— Порой наши самые сокровенные желания могут сбываться, — продолжил я пикировку.
Эльза резко развернулась и направилась к двери.
— Эмансипация, мля! — озвучил я свой вердикт.
Двадцать восемь лет этой женщине. Возраст, когда некоторые барышни из будущего только задумываются о том, чтобы как-нибудь годика через два, а то и три, всё-таки выйти замуж. Ну а Эльза уже вдова, и женщина такого возраста, которой выйти замуж, ну, крайне сложно, если только нет действительно серьёзного приданого. У Эльзы такое приданое есть. Чего только стоит её доходный дом, в котором четырнадцать квартир, две из них даже трёхкомнатные. Мало того, эта женщина уже собралась проводить у себя в доме ватерклозет. Вот, ей Богу, был бы у неё здесь унитаз, из-за него только бы и женился. Машины, электроника, телекоммуникации — всё это ничто, когда нет качественного, удобного для заседаний белого друга.
* * *— Так вы хотите стать знаменитым? — чуть ли не выкрикивал я.
— Конечно же. Ну не прозябать же мне тут, уж простите, вы же тутошний… — Александр Сергеевич Хвастовский закрыл рот рукой. — Вот… тутошний. Я уже говорю, как все вокруг. А я же столичный! Мне в Москву нужно. Но никто не берет ни в журнал, ни в газету, вот и работаю в «Екатеринославских ведомостях». Платят сносно, но…
Мой собеседник прочувствованно вздохнул.
— Как я вас понимаю. Столица… Петербург… Погулять по улице Миллионной, выйти на Дворцовую набережную, вдохнуть морского бриза, доносящегося с Балтики. И вновь Исакий в облаченье из литого серебра. Стынет в грозном нетерпенье конь великого Петра… — начал я декламировать стихи Анны Ахматовой [Анна Ахматова «Стихи о Петербурге»].
— Прекрасно, как же это прекрасно! — воскликнул журналист Хвастовский. — За моего друга, господина Алексея Петровича Шабарина!
Молодой парень, впрочем, не младше меня нынешнего, опрокинул стопку в грамм сто водки и сразу же откусил вяленой буженины, что на вилочке заботливо предоставила парню Прасковья. Тот откусил, а эта «светская львица» хоп себе в рот остаток — и давай жевать да причмокивать. Стыдоба, да и только. А ведь проходила инструктаж перед тем, как пойти в ресторацию.
Да, мы были в ресторации гостиницы «Морица». Это один из самых престижных, вероятно все же, лучший ресторан Екатеринослава. Да и гостиница весьма ценилась. Были у меня сперва намерения поселиться именно здесь. Уверен, что прежний я, даже с учетом крайне истощенного финансового ресурса, коим я обладал по приезду в город, все равно заплатил бы баснословные деньги, но остался в «Морице». Но нет. Мне нужно было было меньше привлекать внимание, а тут не обошлось бы и без ресторана каждый день. А как было бы отказать какому офицеру, стремящемуся в Одессу или Яссы, где происходила концентрация русской армии.
Начала хождение, как некоторые писали в газетах, революционная чума европейская. Вот государь и озаботился тем, чтобы не допустить «заразу» в Россию. Из послезнания я мог почерпнуть, что уже скоро русские войска придут на помощь правящему дому Габсбургов и подавят национальное движение в Венгрии. А нам, России, злом отплатят за «предобрейшее». Ну да ладно, решить бы свои проблемы, а после… Другие свои проблемы. Вот потом и посмотрим, как сослужить службу России: товарами какими или еще чем.
— Увольте, Алексей Петрович, но подобного же никто и не делал, — отнекивался от моего предложения Хвастовский.
