Принц мародеров - Артемис Мантикор
— Просто хотел немного помочь ей разговориться, — пожал плечами ворон. — Но думаю, здесь все нужно понимать дословно.
— Речь идет о регалиях, — поняла воплощение Радости. — Он как-то создает их и так становится сильнее?
— Что-то меня три новые клички сильнее не сделали, — заметил я.
— Да понятия не имею. Но нам сказали, в какую сторону рыть. Вот и попробуем. Или у тебя есть другие зацепки? Не все важные вещи связаны с битвами. Странно, что я должен говорить это одному из миролюбивых созидательных сиин. Пройдись над рынком, развесь уши, и возможно, все нужное и так залетит в твою голову. Все же речь идет не о тайнах, а о простых городских байках.
— Понял, ворон. Можешь не продолжать, — мне стало немного стыдно. А затем от новой промелькнувшей мысли меня прошиб страх. Агрессивное поведение с моей стороны действительно не нормально. Хаос, снова ты?
— Я хреновый лидер, но с планированием задач справляюсь вроде бы неплохо, — тем временем, хохотнул ворон. — На обе задачи, основную и по сбору городских слухов — у вас один цикл плюс-минус четверть. Затем встретимся по центру Кисточки Хвостатого рынка. Вопросы?
Последовало десятисекундное молчание, и тишину нарушил неуверенный голос архонки:
— Эт-то… В общем, если мы будем разделяться надолго, то нам стоит придумать способ связи на расстоянии. Скажи, Лиин, а ты мог бы научить нас общаться через музыку?
— Дельная мысль! — на бородатом лице ворона засверкала улыбка. — Как только мне самому в голову не пришло? Так что, Лин?
— Это не совсем способность, — я задумчиво посмотрел в треснувший потолок, через который пробивались одичавшие растения в окружении мерцающих солнечных светлячков.
Призвав слово силы, я оглядел находившиеся в инвентаре инструменты. Хаани моей матери, губная гармошка из вороньей крепости и лисий ситар из лавки старьевщика. Это то, что прямо сейчас мною никак не используется.
Мысль, что мне придется расстаться с двумя своими инструментами вызвала негодование. Я даже не удержался и скрипнул зубами от недовольства, но сразу же себя одернул. Предложение Рин было не только дельным со всех сторон и способным усилить нас, дав важное тактическое преимущество. Мне просто не хотелось расставаться с инструментами, будто я должен был отдать не предметы, а собственные пальцы.
К моему изумлению, сердце уколола жадность. Греховное чувство, коим больны многие народы, и которого прежде в себе не замечал. Хаос? Боги! Да я же сам сведу себя с ума подобными мыслями! Что может быть хуже, чем перестать доверять самому себе? Еще немного, и я начну в самом себе видеть врага.
— Вот, — я извлек ситар с губной гармошкой и протянул товарищам. — Для этого достаточно лишь почувствовать связь пару раз. Ничего сложного. Но чтобы это стало возможным, вы должны быть способны сыграть собственную мелодию.
— То есть мы должны научиться играть на этом? А быстрее никак? — скривился инженер, явно не тяготевший к музыке. Рин же без раздумий потянулась ко мне и бережно взяла в руки ситар чиффари.
— Великий отец может помочь. Можно вкинуть пол дюжины очков в навык — этого должно хватить, — припомнил я свой опыт с адырной. — Но сначала придется этот навык получить, а для этого…
— Понял, — мрачно кивнул друг, вырывая из рук губную гармошку и принимаясь разглядывать ее, словно та была опасным экзотическим зверем.
— Каждому один цикл на решение задачи. Четыре часа. То есть к угасающим корнецветом все должно быть готово.
8. Жертвы угасания ¼ ̶(̶в̶о̶р̶о̶н̶ь̶я̶ ̶г̶л̶а̶в̶а̶)̶
Доминион не знал серости, а потому любые блеклые цвета в его очертаниях выделялись на фоне переливающегося света грибов, камней и растений. Серая мантия выделялась бы на фоне пестрых камней, словно белый стяг над черной крепостью.
Мало кто знает, но с каждым живым существом поблизости, мир немножко меняется. Порой едва заметно, а порой — так, что это сразу же бросается в глаза.
Разные виды светлячков-маноедов любят разные эмоции и мысли живых существ. Мох люминориса реагирует на объемы маны внутри созданий поблизости, начиная рядом с ними сверкать чуть иначе. Иногда сильней, иногда — слабей. Зависит от стихий обладателя.
Это самые очевидные вещи. Но были и иные признаки. Проскальзывавшие искорки, оттенки стелящегося тумана, шелест листвы, период пульсации силинских грибов. Даже то, как именно расходился туман и поднималась пыль под ногами идущего.
Сайрис хорошо знал и видел все эти вещи. Существо с дырой в душе, именуемое пустотником, вызывает подсознательный страх у всего живого в Мельхиоре. А живое здесь все. Даже яркость красок, словно имеющее разум творение в страхе стремится отползти от него.
Влияние, оказываемое пустотником на окружающий мир сложно не заметить. Но будущий ворон зашел на шаг дальше, решив, что это справедливо для всех, и оказался прав.
Наверное, тот, кто следовал за ним, тоже это хорошо знал, иначе как бы еще он сумел его выследить? Зелье сокрытия сущности меняет внешние признаки, но оно не может обмануть простейших магических существ или эмпатичные растения.
Мгла тоже следовала по пятам за пустотником. Исчезая и стремясь убраться с дороги, жизнь оставляла после себя коричнево-серые остовы мертвых зданий. Дома, камни, дома и камни… Но он хотел, чтобы его заметили. Нет, не тот, кто неотступной тенью идет за ним следом. Но те, кто не бывают рады таким, как он, и в чьи владения ему надлежит идти незваным гостем.
Доминион не подчиняется привычным законам развертывания пространства. Сайрис сам не один день ломал голову над тем, как же на самом деле устроен этот город, но не подошел к решению этого вопроса даже на шаг.
Попыткой за попыткой, упорно выбирая нужную тропу и отправляясь в дорогу, в одну и ту же сторону, он тем не менее уже в третий раз проходил мимо единственного известного ему трактира, располагавшегося как раз в хвосте домена Смерти, на его стыке с доменом Знаний.
Убежище фракции книжников не имело стен, чтобы отделить свои владения от чужих. Здесь не было массивных ворот со стражей, как на вершине Хвостатого рынка, что разделяли мертвый город Танатоса с доменом Призраков.
Цианея… Вполне возможно, что она сейчас именно там, вместе со своей новой наставницей.
Но Сайрис был не из тех, кто позволяет себе долго терзать себя подобными мыслями. Без толку жалеть о прошлом или
