Тьма. Том 3 - Лео Сухов
Без вариантов.
— А сам Изюмов где? — поинтересовался Костя.
— Местного проректора пытает, — ответил Емельян Михайлович. — Девочка-то непростая была.
— Даже знать не хочу! — отмахнулся Константин. — Не говорите… Может, ещё не повесят на меня это дело. Я же больше по тёмным, а тут обычное убийство…
— А как вы определили, что обычное? — удивился Емельян Михайлович. — Мои, вон, до сих пор сомневаются. Артефактный нож или кинжал… Да и девочка, опять же, непростая…
— Артефактный нож, скорее… — Костя подошёл ближе к телу, проигнорировав недовольство одного из сыскарей, осматривавших труп. — Хотя оружие двустороннее… Но очень тонкое лезвие. И ещё все раны с одной стороны имеют рваный край.
Лицо девушки скрывала белая простыня. Костя приподнял её и посмотрел. На юном личике, словно на стоп-кадре, отпечатались боль и страх. Видимо, именно их испытывала несчастная в момент гибели.
— И? Рваные, и что? — не дождавшись продолжения, Емельян Михайлович решил уточнить, остановившись рядом и одним своим видом заставив сыскарей смотреть куда угодно, но не на Костю. — Что это значит?
— Эм… Вы, Емельян Михайлович, про сибирскую зуботычину слышали? — уточнил тот, опустив взгляд ниже и внимательно оглядывая уже не раны, а саму жертву.
Запакована она была, прямо скажем, по самой молодёжной моде. В последнее время среди богатых девушек и юношей распространилась забава, пришедшая из Ромейской империи. Собираться в каком-нибудь облагороженном кабаке, танцевать там под музыку, много пить и весело гулять.
Вот в таком виде туда и ходили: платье, обнажавшее плечи и верх груди, туфли на высоком каблуке, ноги, неприкрытые ниже колен. Ещё был глубокий вырез по правому боку на всю длину платья, стянутый сеткой шнуровки. Константин ханжой не был, но даже он такие «дыры» в одежде считал чрезмерными.
В воздухе над девушкой витал запах алкоголя и дорогих духов. Заграничных. На Руси тоже любили облагородить себя запахом трав или цветов. Но такой резкий аромат, как у жертвы — это изобретение франков. Стало популярным в пору, когда у них там решили, что мытьё — грешно. Оно, может, для франков и грешно, но носы-то не казённые… Вот и душились так, что аж глаза резало. И запахи были соответствующие, бьющие по органам чувств.
— Далёк я от этих вопросов, Константин Петрович! — признался заместитель головы Тайного Приказа. — Я все больше по вражьим разведчикам и отечественным дуракам, а эти все ножи для обрядов…
— А он не для обрядов, он для работы, пыток и убийств, — деловито пояснил Костя. — Удобный, обоюдоострый, а по одной из граней идёт пильная нарезка. Подобный нож оставляет очень необычные и узнаваемые отметины. Именно такие, как у покойницы…
— Значит, вы, Константин Петрович, хотите сказать, что девушку убили не ради какого-то обряда? — уточнил подошедший Иван Рафаилович, остановившись рядом.
— Нет, вообще нет… — Костя ещё раз осмотрел раны. — Дело не в обрядах. Здравствуйте, Иван Рафаилович! По вашему запросу прибыл.
— Да брось… Прибыл… Тоже мне, справный воин… — буркнул Изюмов. — Ну так что с убитой? Что сказать можешь?
Костя пробежался взглядом по каблукам туфлей, по зацепкам на чулках… Затем присел и тщательно осмотрел ногти на руках покойной.
И только потом позволил себе отвечать.
— Ну, преступник сильно не любил убитую… — проговорил он. — Если использовал зуботычину, значит, хотел сделать очень и очень больно. И раны наносил так, чтобы мучилась, а не сразу умерла. Сначала ударил в бедро. Видите, там след от крови, которая стекала по ноге? Затем в плечо: там тоже крови много. И оба раза убийца пользовался пильной частью, чтобы не дать ране закрыть края.
— Из-за этого столько крови? — уточнил Изюмов.
— Да, — Костя указал на туфли, а потом на край парковой дорожки. — А где-то там она, уже истекая кровью, на дорожку выбралась.
— Нашли место, господин Арков? — нахмурился Изюмов, посмотрев на Емельяна Михайловича.
— Да! За скамейкой выбежала, руками хваталась за спинку. Отпечатки есть, — подтвердил тот.
— Здесь он ударил ещё несколько раз, — продолжил Костя. — В пах, в живот и по правой груди дважды: оба раза вскользь. В третий раз уколол уже серьёзно. И тоже в правую грудь.
— Извращенец какой-то… — буркнул Арков.
— Как сказать… — кивнул Костя. — Как сказать…
— Чем ему правая сиська-то Катина не приглянулась? — удивился Изюмов, ничуть не беспокоясь о нравственности своих слов.
— Да не в ней дело, — пояснил Константин. — А в том, что под ней. А под ней, по народным преданьям, у двусердых второе сердце прячется.
— Так ниже и левее же! — нахмурил брови Изюмов.
— Ну это нам с вами, Иван Рафаилович, известно. А обычным нет. Вот и бил он туда, где думал найти второе сердце, — Костя указал на раны. — Сначала удары для большей кровопотери и болезненности. А вот потом…
— Всё равно извращенец… — не согласился Изюмов. — То в пах бил, то по груди… Таких лечить бесполезно. Таких самих надо убивать.
— Вот он и хотел, чтобы так решили, — кивнул Константин. — Но по паху он ткнул больше для вида. Даже до пильной части ножа не достал. И два удара по груди тоже для виду. Он с самого начала хотел ударить в чёрное сердце. Видимо, очень старался попасть. Но девушка ему сопротивлялась: под ногтями кровь.
Изюмов посмотрел на Аркова, а тот кивнул:
— Уже отправили на исследование.
— И что вы, Константин, на это всё скажете? — уточнил Изюмов.
— Ну а что тут сказать… Я давеча видел какого-то придурка, который словесно издевался над двусердым на улице. И как понял, не первый случай уже в Ишиме… — ответил Костя. — Вот и этот, боюсь, такой же.
— Ну, знаете ли, есть разница: издеваться или убить! — возмутился Арков.
— Не скажите, Емельян Михайлович, не скажите… — Костя покачал головой. — Не так уж эта разница и велика. Даже между любовью и ненавистью — один шаг. А уж между издевательством и убийством — и вовсе полшажочка. Просто один придурок
