Корсары Николая Первого - Михеев Михаил Александрович
Едва Александр ступил на трап, заиграл оркестр. «Боже, царя храни!» разнеслось над бухтой, заставив в испуге взлететь огромную стаю чаек. Стоило признать, музыканты играли не только с энтузиазмом, но и довольно умело. Не Петербург, конечно, однако для провинции более чем достойно.
А вот лица встречающих вызывали опасения. Нет, простой люд пребывал в состоянии, близком к эйфории. Купечество в подавляющем большинстве выглядело довольным. Еще бы, торговые пути свободны, можно посылать корабли. Разве что те, чьи суда успели перехватить британцы, не слишком радовались – убытки-то никто не компенсирует. С другой стороны, британцы свое получили, а потому хотя бы чувство мести удовлетворено. Так что основная масса населения была полна радостного энтузиазма. А вот дворянство и чиновники…
Александр не был прожженным интриганом, способным мгновенно определять чувства и мысли людей, но природная наблюдательность и отцовские уроки, которые тот с непонятным упорством вдалбливал в голову сына, помогали видеть общую картину достаточно цельно. Так вот, здесь радовались его возвращению только Бойль и еще несколько офицеров. Похоже, из тех, кто делу предан, но занять место на мостике не претендовал. Их не то чтобы много – но, судя по тому, как они скучковались вокруг адмирала, именно эти люди поддерживают губернатора.
А вот остальные… Часть, правда небольшая, состоящая в основном из офицеров флота, выглядела откровенно враждебно. Ну да, они-то рассчитывали еще в прошлый раз отобрать корабли. Потом наверняка думали, что их отберут у вернувшегося после неудачного похода. Сейчас же все их надежды пошли прахом. Героя не сместят без большого скандала, а он не нужен никому, и в первую очередь губернатору. Так что надежда дотянуться до наглого выскочки истаяла, как дым. Но их хотя бы можно было понять…
Самой многочисленной выглядела третья группа, состоящая в основном из гражданских чиновников. И в их глазах можно было увидеть лишь самую страшную во время войны эмоцию – равнодушие.
Аккуратненькие жирные свиньи. Добротно одетые, постриженные так, словно только из петербургской цирюльни. Вежливые…
Вежливость – это хорошо организованное равнодушие. Так говорил отец, и он был прав, черт возьми! От таких не дождешься никакой помощи, они найдут тысячу причин ничего не делать. И будут хорошо жить при любой власти, хоть своей, хоть чужой, главное, чтобы воровать не мешала. А самое паршивое, даже отхлестать их по щекам не получится. С одной стороны, формально вроде как и не за что, а с другой – врагом эта братия, особенно когда объединится, может быть страшным. Поэтому нельзя. Пока, во всяком случае. Не в его мичманском чине.
Откровенно говоря, Александр в свете мгновенно испортившегося настроения мог бы послать всех. Что ему до Архангельска? Он вернется в Санкт-Петербург. Но чем виноваты те, кто искренне радуется его победе? И нельзя забывать, что за спиной – его люди, на которых зло выместят запросто. Пришлось улыбаться и выслушивать приветственные речи. И первую, не по бумажке, а от души, выдал Бойль.
Кстати, хорошо говорил! И финал получился отменный, неожиданный и приятный. Адмирал торжественно вручил мичману новенькие эполеты лейтенанта и «клюкву»[43] на кортик. А вот это было уже удивительно. Правда, Бойль сразу пояснил, что случилось. Как оказалось, в день их первого прибытия кто-то отправил курьера в Петербург. Кто именно, так и осталось невыясненным. Сам Бойль ждал, когда они вернутся из похода к Сосновцу. Тем не менее курьер, проявив невероятную расторопность, успел не только добраться до столицы, но и вернуться, хотя обычно времени требовалось вдвое больше.
Но самым удивительным было даже не это. Россия – страна неторопливая. Любое, даже самое простое решение приниматься может годами, неспешно гуляя по не имеющим к нему вроде бы прямого отношения инстанциям. А тут… По словам курьера, все решилось в течение суток. Оперативность на грани сказки, иначе сформулировать не получается.
Судя по реакции окружающих, сказанное стало для них полнейшей неожиданностью. Меньше стало равнодушных, это можно было заметить даже краем глаза. Но зато больше стало недоброжелательных взглядов, густо замешанных, впрочем, на опаске. Это ж какую лапу в верхах иметь надо, молчаливо вопрошали они. Впрочем, мичман… Ах да, теперь уже лейтенант, и сам был шокирован не меньше.
Впрочем, куда большим шоком для него стал последовавший за пышной встречей прием в резиденции губернатора. Не потому, что он был чем-то особенным. Дослушав речи (каждый, считающий себя хоть что-то значащим в этом городе, постарался сказать хоть что-то, как правило, витиевато и многословно), они проследовали за стол, огромный и способный без проблем вместить местное высшее общество. Еще и место останется. Но тут вдруг выяснился интересный нюанс. Александр настолько привык за время походов к своим людям, что в одиночку, среди чужих, не слишком расположенных к нему людей, ощутил подобие иррационального страха. Будто кто-то постоянно целится в спину.
Пренеприятное, к слову, ощущение. Еще и мундир сидел неловко. Бойль, памятуя о том, что у мичмана всего один мундир, за время перехода донельзя истрепанный, выцветший и вдобавок штопаный, распорядился заказать ему новый. Местные портные опыт имели, и построили форму без столичного лоска, но вполне добротно. Однако по описанию точно не подгонишь, да и не обмялась еще форма… В общем, все вместе привело к тому, что Александр пил, не пьянея, вкуса блюд практически не чувствовал и по окончании торжественной части под предлогом усталости сбежал обратно на корабль. Хозяин предлагал гостевую комнату, однако Верховцев максимально вежливо отказался – в маленькой каюте шлюпа ему было куда спокойнее.
Утро началось с непривычной тишины и больной головы. Память упорно отказывалась рассказывать, что же вчера было, но сухость во рту и непреодолимое желание выпить хоть чего-нибудь настаивали: праздником у наместника вечер не ограничился. В глаза словно насыпали песку… Словом, праздник удался.
– Что, ваше благородие, нажрались вчера?
Голос не был осуждающим, скорее, в нем звучала констатация факта. А еще была в нем какая-то странность. Однако какая именно, Александр в тот момент не понял. Куда больше его внимание занимала кружка с огуречным рассолом, которую он незамедлительно высосал до дна. Лишь после этого он нашел силы не только сесть на кровати, но и, всмотревшись в полумрак каюты, понять, кто же здесь о нем так позаботился. И лишь тогда свежеиспеченный лейтенант понял, в чем причина дискомфорта: голос был женский.
Впрочем, как оказалось, помимо минуса (стыдно стало, покраснел) были и плюсы. Например, вечером с него сняли-таки обувь, иначе ноги с утра были бы совсем деревянными. Приготовили воду, чтоб умыться. Одежда тут же – чистая и аккуратно сложенная. И, вершина цивилизации, горячий завтрак и обжигающий кофе! В общем, как оказалось, поморские женщины знали, как помочь мужчине, которого мучает похмелье. А также понимали, когда надо тихонечко уйти. К окончанию завтрака лейтенант внезапно обнаружил, что в каюте он один. Оставалось лишь развести руками и, закончив трапезу, выйти из каюты.
На палубе было удивительно чисто и мирно. Людей практически не наблюдалось, что, в общем, и неудивительного – практически все сейчас на берегу, проверяют глубину пивных кружек или… гм… других мест, благо в Архангельске, равно как и в любом другом портовом городе доступную женщину найти проще, чем священника. А скорее всего, отсыпаются сейчас после бурной ночи. Ну, ладно, он им сам честно дал аж три дня на отдых и разврат, поэтому нечего возмущаться.
– А я тебе говорю, их благородие отдыхают. Пускать не велено.
– Да пусти ты, дурья башка. Я от адмирала!
– Их благородие отдыхают…
Александр слушал и гадал, то ли выходить из благодушного настроения, то ли, наоборот, активно буйствовать по этому поводу. Впрочем, услышанное, скорее, развлекало. Янек, тот самый поляк, что не так давно не хотел иметь ничего общего с москалями, теперь стоял насмерть, виртуозно изображая идиота и не пуская на борт какого-то гражданского шпака. Предлог железный – командир приказал. Александр, правда, не помнил, отдавал ли он такой приказ, но наблюдать за происходящим было забавно. Интересно, Янек-то как, внутренне ухохатывается или в самом деле серьезен? Да ну! Он же, в самом деле, не дурак.
