Мой адрес — Советский Союз! Дилогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— Покровский, тебя какая муха вчера укусила?

— А что, Фёдор Петрович, разве я был неправ? Кто дал право этому Виктору Николаевичу так со мной разговаривать? То, что он заведует каким-то там отделом пропаганды и агитации?

— Что значит каким-то? — нахмурился ректор. — Ты, Покровский, говори да не заговаривайся. Каким-то… Привыкли, что мы тут с вами либеральничаем.

Он сделал глоток из стакана в подстаканнике. Чай по виду был крепкий, тёмно-коричневый с чуть золотистым оттенком. Мне чаю предложено не было, но я и не особо из-за этого расстроился.

— По идее я мог бы поднять вопрос о твоём исключении из института, но мне тут Борисов в красках живописал сцену, случившуюся на танцах между Язовским и какой-то девушкой… Кстати, кто она, откуда?

— Звать её Полина, учится в культпросветучилище.

— А как она познакомилась с Язовским?

Пришлось пересказывать историю, рассказанную мне когда-то самой Полиной.

— М-да, как оно всё у них просто и быстро, — пробормотал словно себе под нос Заостровский. — В наше время девушки были скромнее.

Хм, так-то, на мой взгляд, Полина ничего предосудительного и не сделала. Ну сели они с подругой в машину, ну согласилась сходить на танцы, а там на предложение провести ночь вместе уже ответила однозначным отказом, из-за чего и возник весь сыр-бор. О чём я Фёдору Петровичу и напомнил. Тот, дёрнув бровями и поджав губу, вынужден был со мной согласиться. Но на всякий случай спросил:

— А ты уверен, что кто-то видел, как Язовский избивает девушку?

— Вадим Верховских в тот вечер вместе со мной наблюдал за порядком, он видел. Кто-то из танцующих в зале тоже наверняка видел, можно опросить и выяснить.

— Ну, это задача следователя, если до этого дойдёт, — поморщился Заостровский. — Вообще история неприятная, накладывающая тень на наш институт. Я вчера после твоего демарша поговорил с Виктором Николаевичем, попытался его успокоить и донести, что огласка этого неприятного случая не лучшим образом аукнется не только учебному заведению, но и его сыну. Да и у него на работе если узнают — могут появиться неприятные вопросы. Ну и намекнул, что в идеале для него будет решить этот вопрос полюбовно, без лишнего шума. Не знаю, что он решит, но покинул Виктор Николаевич меня вчера в задумчивом состоянии. Ты вот что, Покровский… Поговори-ка ты с этой девочкой, с Полиной?

— На предмет? — внутренне напрягся я.

— На предмет, может, она согласится пойти на мировую?

— Не факт, — возразил я, мотнув головой. — Девушка, как мне показалось, настроена решительно.

— Даже так? Хм, девица, похоже, с характером…

— Есть такое, — с улыбкой согласился я. — Хотя, конечно, я намекну на такой вариант решения дела, но давить на неё не стану.

В этот момент мне и самому захотелось, чтобы этот подонок Язовский-младший получил по заслугам. С каким бы удовольствием я встретился с ним пусть даже не в подворотне, а на ринге, и чтобы без рефери, чтобы избивать до тех пор, пока его лицо не превратится в кровавое месиво.

— Всё хотел спросить, Фёдор Петрович…

— Спрашивай, пока есть возможность.

— А вот вы, на чьей стороне? Нет, не так… Как бы повели себя в такой ситуации, когда на ваших глазах бьют девушку?

— Ну ты и провокатор, Покровский, — мотнул головой ректор. — Как бы я повёл… Может, и врезал бы, не сдержался. Тем более в молодости не раз случалось кулаки почесать.

И он улыбнулся, видимо, вспоминая как раз те самые моменты из своей молодости. Но тут же натянул на лицо былую серьёзность.

— Ты вот что, Покровский, всё же поговори, от тебя не убудет. Пойми, что институту такого рода скандалы совершенно ни к чему. Да и этот Язовский-старший… Человек, скажем так, который никогда не забывает тех, кто его когда-то обидел. Я бы на твоём месте с ним не связывался.

Вот зря он сейчас это сказал. Вот не стоило ему меня пугать, честное слово. Понятно, что хотел сделать как лучше, а получилось, как всегда. То есть всколыхнул в моей юной душе чувство протеста. Так-то, конечно, не такой уж и юной. Но мне казалось, что чем дальше — тем больше моё сознание приходит в гармонию с телесной оболочкой.

В общем, я сделал над собой определённое усилие, чтобы скрыть охватившие меня чувства, кривовато улыбнувшись Заостровскому:

— Вы знаете, Фёдор Петрович, сила в правде. Я Язовского-старшего не боюсь, и тем более его отпрыска, но ради института попробую что-нибудь сделать. Но если Полина будет против — тут уж…

Я развёл руки в стороны, мол, не обессудьте.

— Ладно, ступай, Покровский, — отмахнулся ректор. — Но над моими словами хорошо подумай. Тебе как-никак ещё четыре года учиться. К сессии, кстати, готовишься?

— Готовлюсь, Фёдор Петрович.

На самом деле я лишь для вида пролистывал учебники, чтобы освежить знания, так как при своей врождённой и до кучи натренированной памяти мог не беспокоиться об итогах сессии. Стартует она уже скоро, 1 июня, а закончится 25 июня. Всего пять экзаменов, и если уж я той жизни их сдал, то в этой должен справиться и подавно. Недаром ведь всю свою биографию занимался радиоэлектроникой.

Мы с Полиной договаривались держать друг друга в курсе, если что-то случится. Я дал ей номер телефона приёмной декана и вахты в общежитии, а она мне номер телефона приёмной своего училища. Вечером, лёжа в нашей комнате на кровати с книгой в руках, думал о ней. Вроде бы только вчера виделись, а я уже успел соскучиться по её серо-голубым глазам, по её улыбке и ямочкам на щеках… Да и вообще я себя чувствовал с ней легко, словно мы были знакомы сто лет.

— Ты чего там вздыхаешь? — спросил Вадим, гоняющий за столом чаи с баранками. — Не боись, прорвёмся. Я ж говорю, если что — я свидетель, как этот козёл бил девушку.

Друг и сосед в одном лице воспринял мои вздохи по-своему. Ну и ладно, не буду же я ему признаваться, что… А интересно, влюбился или это так, животный инстинкт? Или то и другое в одном флаконе? В конце концов, я половозрелый самец в самом, так сказать, расцвете, и моё влечение к красивой девушке вполне естественно. А может, это моя судьба? Ведь вряд ли я второй раз допущу одну и ту же ошибку, снова женившись на Ирине. Прожитых вместе лет хватило, чтобы понять, что это за человек. Конечно, не факт, что и в этой жизни я не ошибусь, но в одну и ту же воронку снаряд упасть не должен.

В пятницу вечером Полина позвонила. Позвонила на вахту, куда меня пригласил посланный с поручением от вахтёрши Марии Петровны второкурсник.

— Женя, — после дежурного обмена приветствиями начала взволнованным голосом Полина, — мне только что предлагали деньги!

— Кто? Какие деньги? — не понял я в первый момент.

— Алексей предлагал. Подловил нас с Настей на выходе из училища, попросил меня сесть в его машину, заверив, что и пальцем меня не тронет. Ну я села… А он спросил, правда ли я подала заявление, а когда я подтвердила, стал мне предлагать деньги. Сто рублей двадцатипятирублёвками. И говорит, вот, возьми, а за это забери своё заявление из милиции, после этого получу ещё столько же. Добавил, что этих денег мне хватит на кучу платьев и нормальной обуви, а то мне и одеть-то нечего.

— А ты что? — выдавил я из себя каким-то глухим, чужим голосом.

— А я сказала, чтобы он катился колбаской по Малой Спасской. И хотела выйти из машины.

— А он?

— А он схватил меня за руку, крепко так, на коже даже следы от пальцев остались, и шипит: «Бери деньги, дура, тебе никто столько в жизни не предложит. Соглашайся, иначе пеняй на себя». Я сказала, чтобы он отпустил меня, или я закричу, и что свои деньги пусть себе в одно место засунет. Ну он и отпустил.

Ну хоть не ударил, а то я уж по ходу рассказа начал переживать. Гляди ты, в целых двести рублей Полину оценил. Богатенький Буратино. Интересно, сам догадался или папаша надоумил?

— Молодец, — похвалил я девушку, — не поддалась на уговоры этой скотины. А платьев у тебя будет столько, что каждый день будешь новое одевать.

Или надевать? Наверное, всё-таки одевать. И вообще, не поторопился ли я с обещаниями? Могло послышаться так, словно это я собираюсь Полине покупать платья. Как будто мы с ней муж и жена или как минимум любовники в серьёзных отношениях. Надеюсь, Полина не поняла меня превратно. Чтобы побыстрее уйти от этой скользкой темы, я тут же спросил: