Поворот (СИ) - Номен Квинтус
— Теперь уже скоро, очень скоро. Есть, правда, у меня пара вопросов непроясненных, но я просто не знаю кому их задать. Все же Мария Федоровна, насколько мне известно, к инженерным наукам…
— Вы правы, но завтра к нам обещался заехать господин Линд — и вот он, мне кажется, на любые ваши вопросы ответ сможет дать. А Мария Федоровна сказала, что ей было бы крайне желательно получить от вас проект до того, как на «Дуксе» свою машину сделает Николай Николаевич.
— Но у него машина уже в постройке, а у меня даже проект…
— Речь и идет лишь о проекте. Насколько я слышал, как раз господин Линд должен заняться постройкой нового завода под вашу машину… будущую машину. А так как дело это более чем серьезное…
— Ну, с такими-то моторами я в заданные параметры точно укладываюсь. И к разговору с господином Линдом я готов… но если вы меня при разговоре поддержите…
— Конечно поддержу, учитель всегда должен учеников своих поддерживать. Почти всегда… но вас я поддержу безусловно.
Глава 2
Монгольская цивилизация была, пожалуй, единственной, в которой роль женщин была — если отбросить некоторые чисто внешние атрибуты — главенствующей. И, вероятно, это и позволило монголам сохраниться как нации, особенно после того, как к монголам пришел буддизм. Ведь когда от четверти до половины взрослых мужчин уходят в монахи, больше-то некому содержать семью. То есть все же какое-то число мужчин в монахи не подавались — но они были заняты в разных войнах и семьей тоже были заниматься не способны. Так что к Юмсун было кому прислушаться, а поскольку китайцев в Монголии (и в Бурятии) ненавидели вообще все, то предложенная ею помощь (именно помощь в осуществлении давно лелеемых планов) оказалась очень кстати. Богдо-хаан на всякий случай провозгласил Юмсун «матерью всех монголов» (чем очень молодую женщину, детей еще не имевшую, повеселил) — а в начале апреля монгольские все же мужчины провозгласили Монголию независимым от Китая государством и вышвырнули китайских чиновников и китайских солдат со своей территории.
Сами вышвырнули, разве что при небольшой помощи со стороны «армии Матери нации» — то есть при помощи четырех дивизий фельдмаршала Иванова. Но особо серьезной помощи от русской армии и не понадобилось, русские войска всего лишь создали гарнизоны в десятке небольших городков, а после того, как китайская армия территорию покинула, организовали пограничную службу. Причем служба эта главным образом состояла в наблюдении за границей (с самолетов: Иванову для этой цели были переданы два авиаотряда с тремя десятками машин), а иногда — если замечались крупные отряды китайцев — русские солдаты выезжали в поле и помогали отбить попытки захвата земель артиллерией и пулеметами. Но и попыток такого захвата было очень мало, все же у Китая армия пока большей частью вооружена была копьями и саблями и после парочки инцидентов китайское руководство сообразило, что дешевле будет самостоятельно свою армию перерезать.
В целом картина не очень отличалась от той, коротая была известна попаданцам из исторических книг, с той лишь разницей, что сейчас Монголия была освобождена вся. То есть вообще вся…
Официально Россия признала независимость новой Монголии уже в конце апреля, причем сначала Юмсун выпустила «Декларацию о признании Республики Монголия», а спустя три недели (то есть уже в середине мая) Премьер-министр России А. В. Лавров посетил Ургу с государственным визитом и подписал с Богдо-ханом договор «О дружбе и взаимной помощи». Подписал — и уехал обратно, а Юмсун осталась (как она предположила, «до осени») чтобы эту самую «взаимную помощь» оказать — вот только она никому (даже мужу!) не рассказала в чем эта помощь будет заключаться, правда она все же его успокоила относительно «дополнительных расходов»:
— Андрей, ты, главное, не волнуйся, лишних денет мне не потребуется. Так что рассчитывай только на прокорм армии Иванова, а все остальное… впрочем, монголы и с прокормом наших солдат помогут.
Андрей в Угру все же не в одиночку поехал: как ни крути, а визит-то «государственный», так что с ним была и довольно приличная делегация разнообразных специалистов. Нескольких он на обратном пути оставил в Верхнеудинске и на Петровском Заводе, часть «делегатов» отправилась дальше — в Хабаровск и во Владивосток. А сам он, сидя в вагоне литерного поезда, несущегося на всех парах в Москву, обдумывал, что делать дальше. Вполне предметно обдумывал, изучая подготовленный комиссией Винтера-Кржижановского «План индустриального развития России». Хороший был план, однако даже с первого взгляда Андрею было ясно, что осуществить его невозможно — и он как раз занимался тем, что «вычеркивал» из плана те пункты, на которые денег гарантированно не хватит, но без реализации которых страна все же не развалится. И в этой работе ему активно помогала Еля:
— Андрей, а вот этот пункт ты напрасно решил вычеркнуть. Я бы наоборот сюда денежек подкинула… раза в три против плана. В свете грядущего голода нам сюда перевезти сотню тысяч человек было бы крайне полезно.
— А где денежки эти брать? Что-то я не вижу у нас мощного источника дополнительных денежек.
— Нужно Николаю Александровичу задачу поставить, он найдет откуда.
— Ну да, конечно, он найдет… Я вот думаю: а не напрасно ли ты Второва министром финансов назначила? Конечно, тратить деньги с пользой он умеет, но меня смущает то, как он эту пользу понимает.
— Не напрасно. Тут я прочитала в газетенке какой-то, что, мол, Второв — это «русский Морган». Что лишний раз доказывает: отечественные журналисты в массе своей — абсолютные болваны.
— А что не так? Он же один из богатейших промышленников…
— Разница заметна любому, кто головой думать способен. Морган — он все греб под себя, но на самом деле он был всего лишь одним из американских нуворишей, не понимавшим, как именно делаются деньги. И как их правильно тратить: он скупал драгоценности, учреждал всякие пафосные организации имени себя — но управлял-то всем этим не он. Как и Рокфеллер: денег нагреб вагон, а управлял всем этим вовсе не он. Там, в Америке, был другой товарищ, и вот как раз ему наш Николай Александрович больше всего и соответствует. Но только по духу, а теперь мы ему дали и столь нужные ему средства.
— Это кому он соответствует по духу?
— Был там такой, Генри Роджерс. Сам он был человеком не особо богатым, когда помер, у него денег было всего восемьдесят миллионов.
— Практически голодранец!
— Да. Но он лично управлял и всеми капиталами Рокфеллера, и капиталами Моргана, и вообще… под его прямым управлением было около сорока процентов всех капиталов США. И он мог стать богаче любых Морганов и Рокфеллеров — но ему это было неинтересно. Потому что глотка у человека всего одна, много все равно сожрать не получится. Но он строил американскую экономику, и строил ее исключительно успешно: я деталей сейчас особо не помню, конечно, но до войны — я имею в виду до Второй Мировой — ни одна из компаний, к становлению которых приложил руку и свой могучий интеллект Генри Роджерс, не обанкротилась, а к началу этой войны бывшие его предприятия обеспечивали почти шестьдесят процентов валового дохода США. И это произошло просто потому, что Роджерс очень умело подбирал людей для управления всеми компаниями — а убедившись, что компания заработала так, как ему хочется, он на прибыль с нее создавал новые. Не скупал драгоценности и прочий дорогостоящий хлам, а создавал новые предприятия, причем гарантирующие получение новых прибылей. Но не потому, что он планировал с покупателя семь шкур содрать, а потому, что он новыми своими заводами успевал первым закрывать едва проявившиеся потребности собственного населения и своей страны. И Второв ведет себя так же: он строит то, что стране и людям нужно здесь и сейчас, и ему интересно именно все это строить.
— Да понял я, понял! Но, думаешь, его заинтересует проект постройки нового, по сути, завода в этой дыре?
— Я тут вижу минимум три завода… и пять или шесть новых рудников. Да, заинтересует. Потому что эти новые заводы в дальнейшем позволят куда как больше получать и с Дальнего Востока, и из Монголии.
